Алюминиевое сердце

Дни, наставшие следом за тем, – это лучший этап
Моей жизни, что смысл высокий с тех пор обрела.
В час урочный взяла за привычку спешить со всех лап,
Километры пространства пронзая быстрей, чем стрела,
В предвкушении встречи бросая дела впопыхах.
Трепетало в волнительной радости сердце моё.
Инстинктивный, врождённый теперь потеряла я страх:
Позабыла про смерти источник совсем – про ружьё,
Позабыла про правило главное волчьих племён —
Осторожность и бдительность, что охраняют наш путь.
Повелось полагать среди нас: кто хитёр и силён,
Не удастся врагу покорить того и обмануть.
Но с недавней поры я жила по законам иным,
Их в роду моём не соблюдают и не признают.
Недоверие к людям рассеялось, будто бы дым.
Посещал мой знакомый нередко лесной мой приют,
Добровольно бок о бок ступала за ним каждый шаг,
И постичь моя логика в этот момент не бралась,
Почему для родни моей дальней – домашних собак —
Поводок применяют, чтоб эту поддерживать связь.
Ведь дороже всего, когда рядом с тобой идёт друг,
Без малейших сомнений себе отдаю я отчёт,
Что ни с чем не сравнится тепло человеческих рук,
Когда ласковый жест вдоль по шерсти твоей проведёт.
Иногда наносила и я ему встречный визит,
Пробираясь в селение после заката тайком —
Ведь людей появление дикого зверя страшит.
Но товарищ меня запускал, не колеблясь, в свой дом,
Позволял на уютной подстилке в прихожей мне лечь,
Угощений давал, наливал для меня молока.
И уверена я, что помимо тех памятных встреч
Моя жизнь остальная, пожалуй, одна лишь строка,
Ничего ни великого в ней, ни достойного нет,
Кроме нашего столь дорогого знакомства в пургу.
Мои чувства тогда мне открыли внезапный секрет.
Ожидала ли я, что любить я так сильно могу?

Ожидал ли я, что так устроены души волков?
Поднесла мне подруга пушистая редкий сюрприз.
Я кормил её, и в непогоду давал я ей кров,
Отвергая идеи, чтоб зверь человека загрыз.
Безграничную преданность я обнаруживал в ней.
Отношением этим я был и доволен, и горд,
Ощущая, что ценностей всех для неё я нужней,
Для неё господин я, хозяин, властитель, милорд.
Но с другой стороны, становилось мне страшно подчас,
Я предвидеть боялся, какой предстоял нам финал.
Тяготил меня разум глубокий пронзительных глаз,
И подолгу я с ней оставаться вдвоём избегал.
Ведь воинственный дух не бывает в животном убит,
Может, длится притворство, что хищник так кроток и мил?
Но смущал меня Лиса из сказки закон, что гласит:
«Навсегда ты в ответе за тех, кого ты приручил».
Я питомца бы прочь ни за что не решился прогнать,
Пусть питомец мой даже источник свирепых угроз.
Всё же дружба такая особую носит печать,
И грядущего я опасался построить прогноз…

Если б кто-то спросил, то сказала бы я, не тая,
Что счастливой себя ощущала в те зимние дни.
Но тебя у меня отнимала работа, семья,
К сожалению, мы в целом мире отнюдь не одни.
Возразил бы, конечно же, ты мне, что ревность слепа,
Что владеть безраздельно тобою мечтала я зря.
Для меня безнадёжно пустой становилась тропа,
Когда ты уходил, себя прочим знакомым даря.
Безудержно хотелось мне мчаться тогда во всю прыть,
Чтоб добраться до нас разлучающего рубежа,
И, зажмурившись крепко, к луне подняв голову, выть,
От мороза снаружи и внутренней грусти дрожа.
Я часами сидела на скате канавы одна,
Без посредников я говорила с любою звездой
Или с небом простёртым над миром без края, без дна.
Безысходность и скорбь, боль и горечь вливались в тот вой.
Проносился он эхом над рядом заснеженных крыш,
Поднимался посланьем к светилу печальному ввысь.
Словно голос просил мой: «Меня этой ночью услышь,
На призыв мой протяжный, пожалуйста, ты отзовись,
В моих мыслях сомнений туман ты ответом рассей,
Опасения ты опровергни. Мне невыносим
Этот страх, убедить постарайся меня поскорей,
Что природы суровый девиз мы с тобой победим,
И, рождённые в разных кругах и для разных задач,
Мы докажем, что нет для любви непосильных чудес…»
Но ни разу тебя не будил этот горестный плач,
И внимал ему только безмолвием скованный лес.
Ты, наверное, дома смотрел беззаботные сны,
И тебя совершенно моя не касалась тоска,
Чьим свидетелем были лишь блики далёкой луны,
Безразлично взиравшей на волчью печаль свысока.

Часто выстрелов звук нарушает покой наших мест,
Я устал давно слышать его безнадёжный раскат.
И в душе каждый раз поднимался невольно протест,
Но уже эта вещь не из тех, что ещё удивят.
Отчего же в тот день я тревогу не мог одолеть?
И дурное предчувствие в сердце упорно скреблось,
Подсказав, что стал жертвою пули не бурый медведь
И не вечно гонимый толпою охотников лось.