Молчаливые боги. Мастер артефактов

– Извини?

Долин указала рукой на окутанный спокойным сиянием протез:

– О нем пока забудь – как и о мыслях, из-за которых он раскалился докрасна.

Женщина невольно вздрогнула.

– Расскажи мне о себе. О своей магии. Как ты ею пользовался?

Аннев немного подумал.

– Содар учил меня даритской магии.

– Это понятно, но кем он был? Существует четыре направления: сокрушители духа, призыватели бури, щитоносцы и ловцы разума – кем был твой наставник?

– Это мне неизвестно, – признался Аннев. – Содар никогда не упоминал ни о каких направлениях. Впрочем, погоди… недавно я подслушал его разговор с одним ремесленником, который назвал его… кажется, сокрушителем духа.

– Так Содар никогда не пытался выяснить, каков твой талант? Никогда не подвергал испытанию твои способности?

Аннев невольно рассмеялся:

– Еще бы не подвергал! Мы занимались каждый день, да все без толку. Правда, несколько дней назад у меня кое-что получилось – но не так, как надо. Содар сказал, магия работает по-другому, а у меня вышло, как…

Аннев внезапно умолк, вспомнив слова Содара.

Как у кеокума.

– В общем, не так, как он ожидал.

Долин не сводила с него внимательного взгляда.

– Неудивительно. Будь ты обыкновенным, не носил бы сейчас эту золотую руку. – Она нахмурилась. – Ты загадка, Аннев.

На несколько долгих секунд повисла тишина.

– А я обожаю загадки, – улыбнулась Долин. – Расскажи мне, что случилось, когда ты дал выход своей магической силе. Что ты сделал?

– У меня тогда был меч-артефакт. Как я ни бился над ним с глифом, ничего не выходило, и тут…

Он вспомнил, как прикоснулся сознанием к клинку, ощутил саму его суть, а потом направил в меч всю свою волю, умножив мощь артефакта во сто крат.

Тут Аннев понял, что Долин хочет от него того же: только теперь он должен дотянуться… до собственной сути. И если ему удастся заполнить сознанием и волей все свое существо до самых его границ, быть может, тогда…

Аннев очистил разум от мыслей и эмоций и переместил внимание вглубь, туда, где, по его представлениям, обитал его дух. Откровенно говоря, он не смог бы толком объяснить, что собирается делать. Однако он хорошо помнил, как заострилось в его руках тупое лезвие Милости, когда он дрался со стражниками Янака, и как вспыхнул украденный в Хранилище фламберг, разрезая каменную кожу феурогов, точно масло. Эти артефакты действовали, рассекая железо и камень так же легко, как плоть и кость, потому что он нащупал источник их силы и своей волей заставил ее проявиться.

Руку Аннева начало покалывать в том месте, где она соприкасалась с Дланью Кеоса. Кажется, он и раньше ощущал нечто подобное, только не обращал внимания. Отлично. Происходит нечто очень важное, вот только откуда он это знает? Что-то шевелится в памяти, готовое вот-вот всплыть на поверхность… А может, наоборот, не стоит за это цепляться?..

Аннев перестал напрягать память и открыл глаза. Надо же – а он и не заметил, что все это время сидел с закрытыми глазами. Он взглянул на Долин:

– Кажется, я чувствую связь, о которой ты говорила. Руку немного жжет… не знаю, как лучше объяснить. – Он протянул Гвендолин золотую руку ладонью вверх. – Что теперь?

Долин медленно обхватила его запястье и предплечье, на этот раз положив большой палец левой руки ему на ладонь, а правой – на край протеза.

– Сконцентрируйся на этой связи, но разум оставь спокойным. Посмотрим, смогу ли я нащупать грань, где заканчивается твое тело и начинается протез. – Она помедлила пару секунд. – Возможно, ощущение окажется не из приятных, но постарайся не сопротивляться. Очисти разум – и, прошу, не сжимай руку в кулак. Похоже, артефакт отзывается на жесты, используемые в ворожейном ремесле. Думаю, он все еще хранит память о своем предыдущем владельце.

Она замолчала, не осмеливаясь произнести имя того, о ком они все подумали.

О Кеосе. Какие мышечные воспоминания оставил в золотом артефакте его создатель? Какие злодеяния совершил бог, пока носил эту проклятую руку? А главное, что еще сам Аннев способен натворить, если ему не удастся ее снять?

От этих мыслей Аннева затрясло. Нужно избавиться от этой мерзкой штуковины во что бы то ни стало. Хватит с него пепелищ и смертей.

– Начинай, – прошептал он, крепко стиснув зубы.

Долин закрыла глаза.

– Твой дух… он держит руку. Ну же, мальчик. Нет нужды напрягать силы, сражаться тебе тут не с кем.

Аннев кивнул. Он попытался расслабить мышцы и подумать о чем-то приятном. Однако это оказалось не проще, чем плыть по бурной реке против течения. Дурные воспоминания и эмоции так и бурлили вокруг, наводняя его душу и лишая спокойствия. Как ни старался он выудить из этого водоворота хоть одну-единственную светлую мысль, ничего у него не получалось. Стоило лишь подумать о своей победе, одержанной в черном лабиринте, как тут же в памяти всплывал их с Маюн поцелуй, а следом – ее предательство и смерть. Едва он уцепился за воспоминание о своем триумфе на Испытании суда – как в то же мгновение разозлился на Тосана, который лишил его этого триумфа, присудив титул аватара не ему, а Терину. А Содар… нет, на мысли о Содаре ему просто не хватило сил. Эта рана была еще слишком свежа.

Вдруг на плечо легла чья-то рука, и Аннев, вздрогнув от неожиданности, поднял голову.

– Я рядом, Аннев, – произнес Шраон. – Что бы ни случилось. Мы все будем рядом.

«А ведь так и есть, – подумал Аннев, и его лихорадочное беспокойство немного утихло. – У меня есть Шраон. И Титус с Терином. И даже Фин и Брайан». Он улыбнулся, вспомнив, как Брайан, тогда еще управляющий Академии, вступился за него на площади и, единственный из всех, не побоялся дать отпор Тосану.

Что до Фина, тут совсем другое дело. Наглый и жестокий хулиган, безжалостный соперник и просто ходячий кошмар – вот кто такой Фин. Точнее, он был таким до недавнего времени. Теперь же, каким-то непостижимым образом, они превратились из заклятых врагов если не в друзей, то хотя бы в невольных союзников. И эта перемена была столь ошеломительной, что Аннев до сих пор чувствовал смущение и толком не понимал, как к ней относиться – с радостью или подозрением.

– Нашла, – прошипела Гвендолин сквозь стиснутые зубы. – Я вижу, где аклумера вросла в твои дух и плоть.

Она медленно выдохнула и, чуть приоткрыв глаза, начала выводить на золотой коже какие-то знаки.

– Ворожейное ремесло, – пояснила она между энергичными вдохами, – подразумевает движение тела. Совершая определенные жесты, мы призываем магию – ту, что скрыта внутри нас, и ту, что нас окружает.

Она поднялась со стула и, оплетя руками протез, принялась раскачиваться, выписывая собственным телом почти такие же узоры, что покрывали поверхность артефакта. Женщина словно исполняла какой-то ритуальный военный танец.

– Если мне удастся убедить металл, что он не является частью тебя… если я смогу вытянуть аклумеру, проникшую в твое тело, и вернуть ее обратно в руку…

На лице Долин выступили капельки пота. Она крепко сжала челюсти и склонила голову набок. Локти задрожали. Пальцы заскользили по огромному протезу, шершавые ладони обхватили его и потянули вниз…

И тут Аннев вздрогнул, почувствовав, как глубоко внутри предплечья, даже не в плоти и костях, а где-то намного глубже, произошло движение – словно дернули за оголенный нерв, – и его мгновенно накрыла волна чудовищной боли, как будто саму его душу рвали на части пылающие огненные когти. И в этой агонии ему привиделось нечто невероятное: будто он стоит на краю какого-то поля, а вокруг беснуется целая армия уродливых монстров. На другом краю он видит молодого человека, в руках которого сияет серебряный посох. Вдруг из посоха вырвалась молния. Она вонзилась в Аннева, а следом на него обрушилась волна ревущего огня. Рыча от боли и отчаяния, Аннев поглотил магию и попытался ударить ею по своим врагам…

Вдруг картинка перед глазами снова резко переменилась, и от увиденного у Аннева чуть не остановилось сердце. Из его золотой руки вылетела кроваво-красная молния и, врезавшись в Долин, отбросила ее к стене. Раскаленный воздух наполнился запахом жареного мяса.

– Боги! – вскрикнул Шраон и бросился к Долин. – Гвен, ты жива?

Орванийка, дрожа всем телом, медленно встала на ноги. Она дышала хрипло, урывками, но в целом, казалось, не пострадала.

Однако, когда Долин подняла руки, Аннев понял, что это не так. Грубые ладони покрывали ожоги в виде хитроумных узоров и таинственных слов, что украшали Длань Кеоса. На одной из ладоней чернели контуры боевого молота, парящего над наковальней, от которого все еще поднимались тоненькие струйки дыма; на второй – оказалась выжжена надпись, и, несмотря на то что буквы отпечатались на коже в зеркальном отражении, Аннев без труда разобрал слова: «MEMENTO SEMPER. NUMQUAM OBLIVISCI».