Пенелопа

Пенелопа
Джавид Алакбарли

Эта незамысловатая история любви юноши из Баку и девушки из Москвы, разворачивается во время их учёбы в Германии. Почему-то его назвали Одиссеем, а её сочли его Пенелопой. Но, оказалось, что их судьбы не вписываются в эти стереотипы. Предназначенные им испытания были порождены самим течением жизни. Они их не выдержали и, в конечном счёте, именно они способствовали их разлуке. По существу, наряду с этими двумя главными героями, центральным персонажем здесь является учительница русского языка. Это – очень незаурядная женщина, пытающаяся воспитать в своих подопечных верное понимание многих непростых событий немецкой действительности на стыке веков тысячелетий. Именно в силу этого Шарль де Голль и Конрад Аденауэр, Гегель и Гёте, Сартр и Гомер выступают здесь как её самые верные союзники в постижении истины.

Джавид Алакбарли

Пенелопа

Сперва я был на все сто процентов уверен, что это очаровательное существо зовут Пенелопа. Ведь я своими ушами слышал, как фрау Инга сказала ей: «Шла бы ты домой, Пенелопа!». Ну, откуда мне было в свои 14 лет знать, что фрау Инга вообще разговаривает цитатами, да еще с таким подтекстом, что его не каждый профессор философии разгадает. Только после того, что она начала и меня оглушать шокирующими обращениями типа «Ты куда ушел-пошел, Одиссей, от жены, от детей?», я понял, что если уж я могу стать Одиссеем, то Пенелопой может стать любое существо женского пола. Хотя нет, все-таки фрау Инга интуитивно чувствовала внутреннее «я» каждого из нас. И пыталась отразить его и в своем, и в нашем сознании как некий код, на разгадку которого могла уйти вся жизнь.

А ведь всего две недели тому назад я и не подозревал ни о существовании фрау Инги, ни о том, что где-то живёт Пенелопа, которой нужно идти домой. Появление двух этих удивительных персон в моей жизни можно было воспринимать как удачный поворот судьбы. Но я сам был убеждён в том, что это было просто обыкновенное чудо.

К сожалению, это чудо шло в комплекте со всем этим классом, полном совершенно непонятных для меня людей. Первый контакт с этими ребятами был просто ужасным. Даже сейчас, спустя годы, про начало занятий на этих курсах мне неприятно вспоминать. Начнём с того, что в Мюнхен я ехал с мерзким чувством обречённого на заклание маленького барашка. Я боялся новых людей, незнакомой обстановки, а вся ситуация казалась мне просто трагикомической – немка будет учить меня русскому языку.

Приехал я с запасом в минут двадцать. Уже успел познакомиться с ребятами. У половины из них матери были педагогами немецкого языка. Это видимо и мотивировало их ехать в Германию. Все рослые, накачанные и предельно уверенные в себе. И конечно же, как всегда опять я самый маленький и самый невзрачный. Хуже всех одетый и плохо постриженный. По шкале в 100 баллов, я не набирал и 10. Я уже весь успел сложиться в кокон и скукожиться, как в класс вошла эта красавица. По тому как все засуетились вокруг неё, я понял, что она здесь – звезда. И даже суперзвезда.

– А, новенький! Привет! А ты чего всё крутишь головой? Что-то ищешь?

– Да, ищу. Трон твой ищу. Ты же не можешь сидеть за партой как простая смертная.

– Нашёл?

– Пока нет. Ну ничего, корона то при тебе.

– А чего опять крутишь головой? Что-то ещё ищешь?

– Да, Крест, гвозди и молоток.

– А это ещё зачем?

– Ну, жду, когда ты скажешь своим подданным: «Распни его!» Всё это тогда и понадобится.

– Ты что Иисусом себя возомнил?

– Да нет. Ведь на крестах и до него, и после него распинали многих. Воров, убийц, преступников. Ну и разных неугодных. Самый дешёвый способ казни. Явно чувствую, что ничего хорошего меня не ждёт.

– А ты прикольный!

Не знаю, чем бы завершилась эта наша перепалка, но именно в этот момент в класс вошла фрау Инга.

– Ах вот ты какой, наш новенький! Садись рядом с нашей красавицей. Она будет тебя опекать.

Ну что же, приятно осознавать, что я теперь превратился из чужака в мягкую игрушку этой мадмуазели. Ну, это всё же лучше, чем быть изгоем. Интересно, кем я стану: медвежонком Тедди или одной из диснеевских зверюшек?

Сейчас, заново осмысливая всё это, понимаю, конечно же, для фрау Инги все мы были подопытными кроликами. Иногда она удосуживалась цитировать Юнга и разъяснять нам всю важность раннего выявления архетипов каждого из нас для реализации наших будущих ролевых функций в этой жизни. Видимо хоть она и недолюбливала Шекспира, но всё-таки воспринимала жизнь как некий театр, где каждому из нас предстоит отыграть свою роль. Детали того, зачем и почему это делала фрау Инга, конечно же, были вне моего понимания. Может это был один из её изощрённых педагогических приёмов. Но надо признаться, что эта интеллектуальная игра «в кошки-мышки» или «угадай-ка» начинала доставлять мне удовольствие.

Больше всего же мне нравился ее русский язык. Какое-то время спустя я осознал, что этот прекрасный, возвышенный, звучащий в ее устах как серебряный колокольчик, язык, конечно же, был родом из XIX века. Так уже никто в России не говорит. Рафинированность ее речи, равно как и богатство словарного запаса, были привиты ей представителями русской аристократии, оказавшейся в эмиграции. Хотя я и до этого нередко сталкивался с тем, что есть на белом свете люди, которые знают русский получше его коренных носителей, но всё же фрау Инга была, конечно, уникальным человеком. Как ни парадоксально, но оказывается, мне надо было ухать в Германию, чтобы встретить человека, практически идеально говорящего по-русски. И еще рядом с ней я впервые понял, что значит вовремя попасть к хорошему педагогу.

Фрау Инга не просто знала наизусть огромное количество стихов из русской классики, но и была прекрасно осведомлена обо всех переводах немецких классиков на русский. Ее любимцем, конечно же, был Гете. Но если немцев она все же цитировала по-немецки, и с этим всё было более или менее понятно, то по-русски она сыпала какими-то невероятными шутками-прибаутками, поговорками, восходящими к сказкам, мифам, преданиям и даже басням. Когда я увидел у неё в руках словарь русского мата, то просто потерял дар речи.

– Не удивляйся. У каждой русской поговорки есть матерный аналог. Ещё неизвестно, что первично: общепринятый вариант или матерный.

Никогда в жизни не забуду, как она меня ошарашила новой трактовкой басни про стрекозу и муравья:

Накопишь много или мало,

Накупишь соли или сала,

Сошьешь костюм иль три наряда –

Не в этом радость и отрада.

Всю жизнь мне вдалбливали, что муравей хороший, он трудолюбивый, он бережливый, а стрекоза – легкомысленная дура. Пропевшая всё лето дурочка. С этим стишком фрау Инга одним махом опрокинула сложившийся стереотип. Оказывается, что позитив целиком на стороне стрекозы. Она своими беззаботными песенками радует всех и радуется сама. Радуется лету, радуется солнцу, радуется тому, что может так красиво порхать и смотреть на красоту, окружающую её и нас. А скопидом-муравей все тащит и тащит еду в свой муравейник и нет у него иных забот и целей, как набить себе брюхо. Ни тебе радости бытия, ни достижения духовных вершин. Всё во имя того, чтобы было сытно и тепло. Выходит, что он почти родной брат Крота из «Дюймовочки». А все знают, что этот крот – персонаж малосимпатичный.

Надо сказать, что из всех педагогов, которых я знал, фрау Инга была единственной, кто не боялся выглядеть смешной перед своими учениками. Такая смелость поневоле вызывала уважение. Например, фрау Инга любила повторять, что она типичная немецкая Гретхен и что бы ни сделал ее любимый муж Ганс, все ей по сердцу. Даже если в результате долгих торгов и обменов он, уйдя из дома продавать корову, вернется с мешком гнилых яблок, все равно она его от души похвалит и будет гордиться им.

Все эти выверты фрау Инги, как ни странно, стимулировали мое изучение немецкого. Логика моя была проста как строение амебы. Раз немка так здорово шпарит по-русски, то я могу так же хорошо говорить по-немецки. Раньше у меня всегда было про запас как бы некое оправдание для любых моих ошибок. Ведь и немецкий, и русский – не мои родные языки, и это как-то сразу все извиняло. Но фрау Ингу было трудно провести такими отговорками. Независимо от того, смотрела она поверх своих очков или сквозь толстые окуляры, видела она, конечно, меня насквозь. Выход был один: общаться с ней по маминому проверенному рецепту, который сводился к одной дурацкой фразе: «самая большая хитрость и самая большая глупость в мире – это честность».

При общении с ней я сожалел лишь о том, что в моей гимназии, расположенной в типичном маленьком немецком городке, таких учителей не было. А было здесь двадцать тысяч жителей, один Макдональдс, одна трехзвездочная гостиница и один маленький итальянский ресторанчик. Да, забыл упомянуть про три бензоколонки и штук десять крошечных турецких «донярных», встречающихся в самых неожиданных местах.

Трудно было найти место, более неподходящее для такого ярко выраженного брюнета с Южного Кавказа как я. Весь уклад жизни этого городка был таков, что лишь появившись на его улицах, я нес на себе яркую печать чужака. Я бы с удовольствием надел бы на себя шапку-невидимку и был даже согласен на любой эксперимент в рамках фантазий Герберта Уэльса. Увы, к сожалению, я не мог реализовать ни одно из этих своих глупых мечтаний.

Мое внутреннее состояние предопределялось общей атмосферой, царящей вокруг меня. Я так хотел быть «серой мышкой», что не понимал желания Пенелопы привлечь внимание к себе. Конечно же, я не был круглым идиотом и понимал, что красивой женщине простят всё. Но её желание очаровывать всех и вся просто раздражало меня. Явно высокий интеллект и незаурядная внешность делали ее душой любой компании. И она ловила кайф от этого. Я же научился здесь целиком уходить в свою скорлупу и человека, ищущего приключений на свою голову и задницу, не понимал.

Для того чтобы понять, о чем я говорю, надо, прежде всего, точно представить себе атмосферу того местечка, где я жил и учился. Здесь всем было известно, в котором часу, скажем, фрау Шнайдер пьет кофе, когда владелица гостиницы госпожа Хабермайер отправляется за покупками и кого из друзей господин Вассерман на этой неделе собирается пригласить на праздничный ужин в ресторан в пешеходной зоне. Словом, здесь ничто и никогда не нарушает раз навсегда установленного порядка. Наверное, последние пятьдесят лет городок неукоснительно жил по таким правилам. Я понимал это так: либо ты играешь в эту игру, либо собираешь свои манатки и уезжаешь.

Порядки в школе были логическим продолжением всего этого чинного распорядка. Скажем, педагог математики почти весь урок решает какое-то тригонометрическое уравнение с помощью всего класса, но если ты заикаешься, что здесь достаточно применить такую-то общеизвестную формулу или теорему, чтобы через минуту получить ответ, то ты сразу начинаешь выглядеть идиотом. Дело не в том, чтобы решить уравнение, его надо решить именно таким образом, как тебя учат. Важен не результат, а твоя степень вовлеченности и мера усвоения тобой именно того, чему тебя учат. Короче говоря, все прелести прусской системы образования, благополучно перекочевавшие в XXI век, мне пришлось испытать на собственной шкуре.

Наблюдая все это, я начинал понимать, почему жители Кёнигсберга сверяли свои часы по расписанию пеших прогулок Иммануила Канта. От всего этого устоявшегося порядка слегка подташнивало и до меня начинал доходить скрытый смысл фразы о том, что немцу – рай, русскому – смерть. Как же быть тем, кто и не немец, и не русский? Когда я все это в лицах пересказывал фрау Инге, она смеялась. Получалось так, что я чуть ли не придумываю эти сценки из жизни нашего городка и мои школьные приключения. Она меня упрекала, что я все утрирую. Однажды в разгар наших дебатов рядом с нами оказалась Пенелопа и вынесла свой вердикт.