Брошенные машины

– Правда?

– Конечно, тогда я была моложе; а мистер Кингсли – еще моложе.

Я попыталась представить себе молодую леди Ирис. Может, когда-то она была настоящей красавицей, но теперь от былой красоты не осталось и следа.

– Ты садись, не стой.

В комнате не было других кресел, только кровать. Мне было как-то неловко садиться задницей на чужую постель, и я присела на самый краешек. На отвернутом уголке простыни было вышито имя, крошечными золотыми буквами.

Ирис Уайт…

Белый ирис…

Старая женщина не повернулась ко мне. Она продолжала смотреть в окно.

– Мистер Кингсли – замечательный человек, очень хороший и добрый. В глубине души, – сказала она. – Он просто не знает, где у него душа.

– Да, наверное.

Больше она ничего не сказала, и я уже было решила, что она снова заснула. С того места, где я сидела, мне не было видно ее лица – только затылок, серебристые волосы.

– Я, наверное, пойду.

Леди Ирис с шумом втянула в себя воздух и сказала:

– Подай мне, пожалуйста, ящик.

– Какой ящик?

– Там, под кроватью.

Я наклонилась и заглянула под кровать. Там стоял фарфоровый ночной горшок, а рядом с ним – маленькая деревянная коробка. Из темноты выглянули два сверкающих глаза.

– Ой.

– Что там, милая?

– Нет, ничего. Я…

Зеленые глаза. Это была просто кошка. Черная кошка. Сидела там, под кроватью, и таращилась на меня.

– Видишь там ящик?

– Да.

Я достала его из-под кровати. Самый обыкновенный ящик, без крышки, без каких-либо украшений. Внутри были бумаги и письма. И два пластмассовых шприца в запаянных пластиковых упаковках с синим распахнутым глазом на этикетке. Раньше я видела препарат в жидкой форме только в больнице, когда приходила к Анджеле. Мне вдруг вспомнилось, очень живо, как ей кололи лекарство. Самая сильная доза.

– Быстрее. Давай сюда.

Я подошла к леди Ирис и поставила ящик ей на колени, прямо на книгу.

– Сейчас я тебе покажу.

Она смотрела прямо перед собой, но ее пальцы проворно перебирали бумаги в ящике. Она достала несколько фотографий.

– У тебя есть дети?

Вопрос оказался таким неожиданным, что я поначалу просто растерялась.

– Есть?

– Да. Один ребенок.

И больше я ничего не сказала. Не смогла ничего сказать. – А вот мои дети.

Я взяла у нее фотографии. Уровень шума над этими снимками был очень высоким; чтобы что-то увидеть, на них надо было смотреть под строго определенным углом и на определенном же расстоянии. На первом снимке, раскрашенном от руки, был сад при загородном доме. На втором – велосипед, прислоненный к стене. На третьем… это была даже не фотография, а открытка с репродукцией какой-то картины: ваза с фруктами, курительная трубка, французская газета. На последнем, четвертом снимке была собака. Черная собака, лежащая на коврике.

– Они красивые, правда?

Я посмотрела на леди Ирис. Ее глаз по-прежнему не было видно за отражением пламени.

– Да, очень красивые дети.

– И зачем ты мне врешь?

– Я…

– Ах, если бы мир снова стал чистым, нетронутым порчей. Но похоже, что это уже навсегда. А это, как я понимаю, тебе. – Она протянула мне конверт. – Сегодня утром пришло, курьерской почтой.

Это было письмо от Кингсли. Очередная порция денег на текущие расходы. И два листочка. На одном – подробное описание наших следующих заданий.

– И куда вы теперь?

Я назвала ей только первое место.

– На побережье, как мило. И еще в театре. Я и сама тоже была актрисой. Конечно же. Когда-то меня называли неземным божеством лондонской сцены. Мистер Кингсли тебе не рассказывал?

– Нет, кажется, нет.

– Ну да. Он такой забывчивый.

Пока мы говорили, я успела прочесть и второй листок. Там было всего несколько строк: «Я так огорчился, узнав о смерти леди Ирис. Надеюсь, ее слуга встретил вас как положено».

– Что-то случилось, Марлин?

– Что? Нет, нет. Все в порядке.

– Такой забывчивый. Ты уж прости меня, старую.