Неква, или Проблема веков

– Конечно, – ответил он. – Ваш интерес вполне естественен и будет утолен настолько, насколько позволит моя память. При его лечении я старался держать его в состоянии сна, пока он не наберется сил для умственных и физических усилий. Когда он проявлял признаки пробуждения, я понимал, что это от голода, и давал ему небольшое количество говяжьего отвара или укрепляющего сердце напитка, после чего он снова погружался в глубокую дремоту. Эти приступы полубессознательного состояния становились все более частыми по мере того, как он набирался сил, и наконец он открыл глаза и посмотрел мне прямо в лицо. Снова закрыв их, он, казалось, задумался, а затем, глядя на меня, сказал в своей обычной спокойной и неторопливой манере:

"Последнее, что я помню, – это то, что я пытался выбраться из канала, пробитого во льду небольшим потоком воды. Высота склона доходила мне лишь до подбородка, но я был так слаб, что не смог справиться. После этого мне, кажется, снились сны с воспоминаниями о вкусных пирах и возлежании на роскошных диванах. Я хочу, чтобы вы немедленно рассказали мне, как я попал сюда, в свои собственные покои".

– Я велел ему быть осторожным и не позволил себе вызвать ни малейшего волнения, пока он не наберется сил, а довольствоваться простым заявлением, что Джек заметил его приближение из своей обсерватории, и что мы немедленно отправились ему на помощь. "А теперь, – сказал я, – выпейте эту чашку говяжьего отвара, повернитесь на бок и вздремните еще немного".

Он выпил напиток и сказал: "Я сделаю все, как вы скажете, если вы согласитесь, чтобы Джек был здесь, когда я проснусь. Это дело величайшей важности – мы должны немедленно провести совещание. Мы должны быть готовы к расколу, и мне нужно многое вам сообщить".

– Произнеся это, он перевернулся на другой бок и вскоре крепко спал, а я пришел попросить вас зайти к нему в каюту. Поскольку он вряд ли будет спать долго, то нам лучше пойти немедленно. Природа скоро потребует упражнений для ума и тела так же настойчиво, как она требовала отдыха. Пойдемте.

Через десять – пятнадцать минут после того, как мы вошли в каюту капитана Баттелла, он проснулся, сразу же встал и сердечно пожал мне руку. От природы он был человеком немногословным, никогда не демонстрировал ни радости, ни горя, ни привязанности, ни гнева и обычно сохранял полное самообладание, но на его лице отразилось заметное волнение, когда он сказал:

– Мой дорогой Джек! Как удачно для нас с капитаном Ганоэ, что ты присоединился к этой экспедиции. Если бы не твоя забота, мы бы погибли, и, по всей вероятности, Ледяной король и вся команда были бы потеряны. Вы, безусловно, были нашим ангелом-хранителем и должны навсегда занять самое высокое положение в нашем уважении и привязанности.

– Я не заслуживаю особой благодарности за то, что сделал, – ответила я. – Мы здесь совсем одни, заключенные во льдах, и наша единственная надежда на спасение зависит от того, будем ли мы держаться вместе и помогать друг другу, в любое время и при любых обстоятельствах. Безопасность каждого человека зависит от безопасности всех остальных людей. Здравый смысл и наши общие интересы диктуют, что мы должны быть единым целым и понимать, что "травма одного – забота для всех". Нашим правилом поведения по отношению друг к другу должно быть: "один за всех и все за одного". Это единственный принцип, который по-настоящему разумные люди где бы то ни было могли применить, но здесь, на этом плавучем льду, где мы находимся, даже самые глупые должны быть в состоянии понять необходимость его использования. Поэтому, повторяю, я не заслуживаю особой похвалы, ибо, заботясь о безопасности других, я делаю единственное, что можно сделать для своей собственной безопасности. Забота только о самом себе, независимо от интересов других, свидетельствует о недостатке интеллектуального развития в той же степени, что и черствость сердца; а внимательное отношение к удобствам и интересам других свидетельствует об интеллектуальном развитии в той же степени, что и доброта сердца и любовь к нашим ближним.

– Ваша философия, – сказал капитан Баттелл, – как всегда верна; но еще лучше то, что вы на практике исполняете то, что проповедуете. Дай Бог, чтобы наш непутевый экипаж понял те очевидные истины, которые вы так часто излагаете. Они могли бы спасти себя от ужасной участи, и мы не остались бы без поддержки, ведь лед может разлететься на куски в любой момент. И раз уж речь зашла об этом, полагаю, мне лучше сразу рассказать вам, что с ними стало и почему я оказался во льдах в таком плачевном состоянии.

– И это как раз то, что нам очень хочется услышать, – сказал капитан Ганоэ, – но я решительно сдерживал это стремление, поскольку опасался лихорадки и возможного летального исхода, как результата вашего состояния и лишений. Мы, конечно, хотим услышать все о вашей экспедиции, о вашем экипаже и о том, что вы обнаружили. Но не стоит рассказывать об этом даже сейчас, если это вас хоть немного взволнует. Дело в том, что вы должны быть очень осторожны в течение нескольких дней, пока ваши силы полностью не восстановятся.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Баттелл. – Я не в первый раз оказываюсь на льдине, и прошлый опыт в какой-то степени подготовил меня к этому; кроме того, вы знаете, что я склонен быть стоиком и никогда не позволяю своим чувствам серьезно нарушать мое душевное равновесие.

– Тогда вперед, – сказал капитан. – Мы хотим узнать, что у вас на уме, и мы будем внимательно слушать. Если у нас возникнут вопросы или другие темы для обсуждения, мы сделаем это, когда вы закончите.

– Говорите тогда, когда дух подскажет, – сказал Баттелл. – Меня это не потревожит. Как вы, несомненно, помните, когда мы отправлялись в последнюю экспедицию, я стремился достичь открытой воды на западе и, по возможности, спустить лодки на воду и обогнуть этот ледяной остров по направлению к северу, насколько это возможно, чтобы иметь возможность вернуться в начале июля, внимательно следя за движением и состоянием льда и отмечая любые признаки его разрушения. Путешествие оказалось очень трудным, и только в конце июня мы достигли открытой воды, примерно в ста пятидесяти милях к западу от этого места. Мы обнаружили, что лед откалывается большими участками и отплывает от основного массива, что свидетельствовало о том, что ледяное поле было относительно неподвижно, насколько это было возможно при западном течении. Путем тщательного наблюдения я убедился, что он сел на мель где-то к северу, вероятно, у какого-то острова, и теперь колеблется на этой точке.

– Это заставило меня с еще большим нетерпением ожидать, когда мы спустим на воду наши лодки и проведем наблюдения вдоль берега ледяного поля, отлого уходящего к северо-востоку. Таким образом, исследуя его береговую линию, мы приближались к кораблю, и я думал, что мы сможем достичь преграды, на которую он сел, которая, как я полагал, находилась не очень далеко к северу от корабля и, вероятно, около соединения двух первоначальных ледяных полей. Я рассудил, что оно прижато к острову под влиянием северных течений и что можно ожидать, что все поле разойдется по этой линии, как только лед станет достаточно рыхлым, что даст нам возможность продолжать путь. Если такой разлом произойдет по линии этого стыка, то ледяное поле, подгоняемое северными течениями, разойдется в стороны, и нам останется только следовать за образовавшейся трещиной, чтобы выйти либо на сушу, либо в открытое полярное море. В любом случае мы будем в безопасности на ближайшую зиму. Наибольшую опасность для нас будет представлять падение льда, когда эти "берги" разойдутся, а это в значительной степени можно предвидеть.

– После тщательного исследования мы выбрали место, где, проложив короткую дорогу к урезу воды, можно было легко спустить лодки на воду. Когда я дал команду, люди с величайшей готовностью принялись за работу, и в кратчайшие сроки мы проложили наклонный путь, прекрасно оборудованный для спуска лодок на воду. Сначала мы выгрузили все самое важное, поскольку наши запасы были слишком ценными, чтобы подвергать их риску потери или повреждения. Очень скоро наши лодки без всяких происшествий покатились по волнам, а собаки и багаж были размещены на борту. Пока все это происходило, я заметил, что между людьми часто происходили какие-то обсуждения, но, как мне тогда показалось, это было связано с тем, что они с необычайной внимательностью относились к своей работе. Как только последний багаж был поднят на борт, мужчины заняли свои места за веслами с быстротой, которую я оценил как весьма похвальную. Затем наступила кульминация, которой я меньше всего ожидал. Том Браун остановил меня у настила и потребовал слова. Он сказал, что люди решили вернуться к цивилизации и что они предпочли бы, чтобы я пошел с ними и сохранил за собой командование.

– Я был поражен столь неразумным и позорным предложением покинуть корабль и сказал ему, что не верю, будто кто-нибудь из здравомыслящих людей решится на такое самоубийственное предприятие. Он ответил весьма категорично:

– "Тогда, если вы не верите моему слову, можете поговорить с людьми. Я выступаю только по их инициативе".

– И, сказав это, он быстро шагнул в лодку и потянул за собой планшир. Люди в лодках высунулись из них и остановились, словно желая послушать, что я скажу.

– Я объяснил им, что на таких хлипких лодках им совершенно невозможно добраться до цивилизации и что их провизии хватит не более чем на четыре-пять недель, а потом им придется смотреть в лицо голоду. Браун, выступавший в качестве официального представителя, ответил:

– "Мы приняли это решение сознательно и тщательно рассчитали, на сколько хватит провизии. Кроме того, у нас много боеприпасов, и мы наверняка сможем добыть немного дичи, а если дичи будет мало, мы убьем собак и засолим их".

– Затем я попробовал взять другой галс и обратил их внимание на товарищей, которых они бросили, и на неминуемую угрозу их гибели, как и их самих, если мы не будем держаться все вместе и не воспользуемся сделанными нами наблюдениями.

– "У них есть корабль, и они должны действовать на свой страх и риск", – сказал Браун. – "Мы же знаем, что нет никакой надежды на то, что корабль сможет выбраться из льдов, и предлагаем спастись, пока есть возможность, и вам лучше пойти с нами. Пусть капитан Ганоэ и его товарищи сами о себе позаботятся. В подобном случае мы не можем пойти на риск, чтобы спасти их. Мы намерены позаботиться о себе, и пусть они сделают то же самое".

Меня так взбесила эта хладнокровная речь, обнажившая, как оказалось, такую глубину вероломства, что я почувствовал, что едва могу удержаться от того, чтобы не открыть по ним огонь, и, очевидно, они опасались чего-то подобного, потому что, когда я повернулся, чтобы взять свое ружье, прислоненное к глыбе льда, Браун отдал приказ: "Готовсь!" – и мгновенно двадцать винтовок были направлены на меня, и он сказал:

– "Мы не хотим причинить вам вреда, но если вы не оставите свое ружье в покое, пока мы не выйдем из зоны досягаемости, я отдам приказ стрелять, и вас нашпигуют пулями, и вы не получите даже скудного удовольствия умереть вместе со своими друзьями на корабле, которые, как вы думаете, стоят для вас больше, чем весь экипаж".

– "Поступайте по-своему", – сказал я. – "Я не запятнаю свои руки вашей кровью и не буду нести ответственность за ту несчастную судьбу, которая ожидает вас в результате этого позорного и необдуманного предприятия. Я честно предупредил вас".

– Я наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду, а затем начал свой путь к кораблю. Из еды у меня были только сухари и бекон, которые я всегда ношу с собой в рюкзаке на всякий случай. У меня, правда, был патронный ящик с патронами, и я мог убивать дичь, но, учитывая долгий путь и медленное продвижение вперед, запас был очень мал.

– Путешествие было ужасным, по воде и скользкому льду, зачастую на протяжении многих миль. Мне часто приходилось обходить пропасти и недоступные возвышенности. Когда я спал, то спал на тающем торосе. Я мог бы убить большое количество птиц для еды, но я чувствовал, что было бы самоубийством тратить свои боеприпасы на такую мелкую дичь. Поэтому я рискнул найти что-нибудь покрупнее. Изредка я убивал гуся, но был вынужден есть его сырым, поскольку у меня не было возможности развести огонь. Но я не боялся голодной смерти, пока хватало боеприпасов.

– Однако у меня были основания опасаться, что между мной и кораблем проломится лед, и это действительно едва не произошло, когда я впервые отправился в обратный путь. Когда я находился всего в нескольких сотнях ярдов от места, где были спущены шлюпки, позади меня откололась большая полоса береговой линии. Но теперь я думаю, что этот стремительный разрыв на западной границе был вызван сильным океанским течением, которое простиралось не очень далеко на восток. Однако я очень боялся, что меня может унести в неизведанный океан на ледяной глыбе, и, вероятно, по этой причине в первые несколько дней я напрягался больше, чем следовало.

– Я шел довольно неплохо, пока мои ботинки не прохудились, а затем ледяная вода словно парализовала мои конечности, и мое продвижение соответственно замедлилось.

– Мне часто казалось, что я должен упасть на лед и больше не двигаться. Но меня подбадривала мысль, что каждый шаг приближает меня к кораблю. Наконец мне удалось мельком увидеть ледяную гору, и это зрелище придало мне новые силы и мужество. Но мои боеприпасы были на исходе, и мне не хватало еды. Я часто падал от полного изнеможения, но снова поднимался и, шатаясь, шел к намеченной цели. Когда я подошел к каналу, где вы меня нашли, я попытался перебраться через него, но упал на дно. Я неоднократно пытался выбраться на эту сторону, но безуспешно. Остальное вы знаете.

– Я благодарю Бога, – сказал капитан Ганоэ, – что Джек обнаружил ваше приближение, и мы смогли прийти к вам на помощь. Потеря стольких членов нашего экипажа вызывает сожаление, но потеря вас была бы гораздо страшнее, поскольку ваш опыт необходим для безопасности всех нас. А сейчас вы должны немного подкрепиться и еще раз вздремнуть, и тогда, я думаю, с вами все будет в порядке.

– Я перекушу, – сказал Баттелл, – но у нас нет времени тратить время на сон, пока не начнется серьезная работа по подготовке к нашему освобождению. Как долго я здесь нахожусь?

– Чуть больше сорока восьми часов.

– Значит, мы не можем позволить себе промедления еще на два дня, чтобы приступить к работе.

– Вы считаете, что опасность настолько велика? – спросил капитан.

– Да, – решительно ответил Баттелл. – Мы находимся в конце арктического лета и в любой момент можем ожидать шторма и разрушения льда. Лед очень тонкий, и океанские течения, прижимающие это ледяное поле к какой-нибудь точке суши или подводной горе, могут в любой момент расколоть его на две части, и тогда мы будем вынуждены спасаться бегством.

– И что же вы посоветуете? – спросил капитан. – Скажите нам, что делать, и я прослежу, чтобы работы были начаты немедленно и доведены до конца так быстро, как только позволят наши немногочисленные силы.