Дочь снегов

– Что вы думаете о любви? – неожиданно спросила она; в ее улыбке было слишком много откровенности.

– О любви? – смутилась Фрона.

– Да, о любви. Что вы знаете о ней? Что вы о ней думаете?

Поиск определений, сияющих и красочных, промелькнул в уме Фроны, но она отказалась от них и ответила:

– Любовь – это самопожертвование.

– Отлично. Жертва. И что же, она окупается?

– Да. Окупается. Конечно, окупается. Кто может сомневаться в этом?

Глаза Люсиль сверкнули насмешкой.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила Фрона.

– Посмотрите на меня, Фрона! – Люсиль поднялась с пылающим лицом. – Мне двадцать четыре года. Я не пугало и не дура. У меня есть сердце. Во мне течет здоровая, горячая, красная кровь. И я любила. Но я не помню, чтобы это окупалось. Я знаю только, что расплачивалась всегда я.

– Это и было ваше вознаграждение, – горячо оказала Фрона. – В вашей жертве была ваша награда. Если любовь и обманчива, то вы все-таки любили, вы узнали, что это такое, вы жертвовали собой. Чего еще можно желать?

– Любовь собаки, – усмехнулась Люсиль.

– О! Вы несправедливы.

– Я отдаю вам должное, – решительно ответила Люсиль. – Вы скажете мне, что вы все знаете, что вы смотрели на мир открытыми глазами и, коснувшись губами краев чаши, распознали приятный вкус напитка. Эх, вы! Собачья любовь! Я знаю, Фрона, вы настоящая женщина, с широкими взглядами и совсем не мелочная, но, – она ударила себя тонким пальцем по лбу, – у вас все это здесь. Это одурманивающий напиток, и вы слишком сильно надышались его парами. Осушите чашу до дна, переверните ее, а затем скажите, что этот напиток хорош. Нет, боже сохрани! – страстно воскликнула она. – Существует настоящая любовь. И вы должны найти не подделку, а прекрасное, светлое чувство.

Фрона поняла эту старую уловку, общую для всех женщин. Ее рука соскользнула с плеча Люсиль и сжала ее руку.

– То, что вы говорите, неверно, но я не знаю, как вам ответить. Я могу, но не решаюсь, не решаюсь противопоставить мои мысли вашим фактам. Я пережила слишком мало, чтобы спорить с вами, вы так хорошо знаете жизнь.

– Тот, кто переживает несколько жизней, умирает много раз.

Люсиль вложила в эти слова всю свою боль, и Фрона, обняв ее, вдруг зарыдала у нее на груди. Легкие складки между бровями Люсиль разгладились, и она тихо и незаметно прикоснулась к волосам Фроны материнским поцелуем. Это продолжалось минуту, потом она снова нахмурила брови, сжала губы и отстранила от себя Фрону.

– Вы выходите замуж за Грегори Сент-Винсента?

Фрона была поражена. С ее помолвки, которая держалась в секрете, прошло только две недели, и ни одна душа не знала об этом.

– Откуда вы знаете?

– Вы мне ответили. – Люсиль вглядывалась в открытое лицо Фроны, не умевшей быть лживой, и чувствовала себя как искусный фехтовальщик перед слабым новичком. – Откуда я знаю? – Она неприятно рассмеялась. – Когда человек внезапно покидает объятия женщины с губами, еще влажными от последних поцелуев, и ртом, полным бесстыдной лжи…

– Дальше…

– Забывает эти объятия…

– Так? – Кровь Уэлзов закипела и точно горячими лучами солнца высушила влажные глаза Фроны, которые вдруг засверкали. – Вот для чего вы пришли! Я догадалась бы сразу, если бы обращала внимание на доусонские сплетни.

– Еще не поздно, – сказала Люсиль с презрительной усмешкой.

– Я вас слушаю. В чем дело? Вы хотите сообщить мне, что он сделал, и рассказать, чем он был для вас? Уверяю вас, это бесполезно! Он мужчина, а мы с вами женщины.

– Нет, – солгала Люсиль, скрывая свое удивление. – Я не предполагала, что его поступки могут повлиять на вас. Я знаю, что вы выше этого. Но вы подумали обо мне?

Фрона перевела дыхание. Потом протянула руки, словно для того, чтобы вырвать Грегори из объятий Люсиль.

– Вылитый отец! – воскликнула Люсиль. – Ах вы, Уэлзы, Уэлзы! Но он не стоит вас, Фрона Уэлз, – продолжала она. – Мы же подходим друг к другу. Он нехороший человек, в нем нет ни величия, ни доброты. Его любовь нельзя сравнить с вашей. Что здесь скажешь? Чувство любви ему недоступно, мелкие страстишки – вот все, на что он способен. Вам это не нужно. А это все, что он в лучшем случае может вам дать. А вы, что вы можете ему дать? Самое себя? Ненужная щедрость. Но золото вашего отца…

– Довольно! Я не хочу вас слушать! Это нечестно. – Фрона заставила ее замолчать, а потом вдруг дерзко спросила: – А что может дать ему женщина, Люсиль?

– Несколько безумных мгновений, – последовал быстрый ответ. – Огненное наслаждение и адские муки раскаяния, которые потом выпадут ему на долю так же, как и мне. Таким образом сохраняется равновесие, и все кончается благополучно.

– Но… но…

– В нем живет бес, – продолжала Люсиль, – бес-соблазнитель, который дает мне наслаждение, он действует на мою душу. Не дай вам бог, Фрона, его узнать. В вас нет беса. А его бес под стать моему. Я откровенно признаюсь вам, что нас связывает только взаимная страсть. В нем нет ничего устойчивого, и во мне также. И в этом красота. Вот как сохраняется равновесие.

Фрона откинулась в кресле и лениво смотрела на свою гостью. Люсиль ждала, чтобы она высказалась. Было очень тихо.

– Ну? – спросила наконец Люсиль тихим, странным голосом, вставая, чтобы надеть кухлянку.

– Ничего. Я жду.

– Я кончила.

– Тогда позвольте вам сказать, что я не понимаю вас, – холодно произнесла Фрона. – Я не вижу цели вашего прихода. Ваши слова звучат фальшиво. Но я уверена в одном: по какой-то непонятной причине вы сегодня изменили самой себе. Не спрашивайте меня – я не знаю, в чем именно и почему. Но мое убеждение непоколебимо. Я знаю, что вы не та Люсиль, которую я встретила на лесной дороге по ту сторону реки. То была настоящая Люсиль, хоть я и видела ее мало. Женщина, которая пришла сегодня ко мне, совершенно чужая мне. Я не знаю ее. Моментами мне казалось, что это Люсиль, но это было очень редко… Эта женщина лгала, лгала мне о самой себе. А то, что она сказала о том человеке, – в лучшем случае только ее мнение. Может быть, она оклеветала его. Это весьма вероятно. Что вы скажете?

– Что вы очень умная девушка, Фрона. Вы угадываете иногда вернее, чем сами предполагаете. Но вы бываете слепы, и вы не поверите, как вы иногда слепы!

– В вас есть что-то, из-за чего я могла бы вас полюбить, но вы это так далеко запрятали, что мне не найти.

Губы Люсиль дрогнули, словно она собиралась что-то сказать. Но она только плотнее закуталась в кухлянку и повернулась, чтобы уйти.

Фрона проводила ее до дверей, и Хау-Хэ долго размышляла о белых, которые создают законы и сами преступают их.

Когда дверь захлопнулась, Люсиль плюнула на мостовую.

– Тьфу! Сент-Винсент! Я осквернила свой рот твоим именем! – И она плюнула еще раз.

– Войдите!

В ответ на приглашение Мэт Маккарти дернул за шнурок, открыл дверь и осторожно притворил ее за собой.

– А, это вы! – Сент-Винсент с угрюмой рассеянностью взглянул на гостя, потом овладел собой и протянул ему руку. – Алло, Мэт, старина. Мои мысли были за тысячу миль отсюда, когда вы вошли. Садитесь и будьте как дома. Табак у вас под рукой. Попробуйте его и скажите свое мнение.

«Понятно, почему его мысли были за тысячу миль отсюда», – подумал Мэт: идя сюда, он встретил женщину, и в темноте ему показалось, что она удивительно похожа на Люсиль. Но вслух он сказал:

– Вы хотите сказать, что замечтались? Это неудивительно.