Златокожая девушка и другие рассказы

«Мы здесь», – сказал он, указывая пальцем. Она наклонила голову; Бакстер изучал ее профиль. С тех пор, как он вытащил ее из горящего корабля, он еще ни разу не находился так близко к ней – и почувствовал странное трепещущее биение крови в шее.

Она взглянула на него, встретившись с Бакстером глубокими янтарно-золотистыми глазами. Она заметил, как изменились ее зрачки, и девушка слега отстранилась от него, опустив глаза обратно к карте: «Скажи мне больше о твоем мире».

Бакстер вкратце изложил историю цивилизации, показывая на карте Нил, Месопотамию и долину Инда. Он показал ей Грецию, дал общее описание эллинистической философии и ее влияния на европейскую культуру, упомянул в общих чертах о промышленной революции и о том, как она привела к нынешнему состоянию технологии.

«Так что теперь на Земле все еще существуют независимые территории, враждебные одна другой?»

«К сожалению, это так», – признал Бакстер.

«Сотни тысяч лет тому назад, – задумчиво произнесла Лурулу, – в нашей истории настал период, называемой „Эпохой безумия“. В те времена беловолосые южане и золотоволосые северяне намеренно убивали друг друга». Она помолчала, после чего рассеянно прибавила: «Их культурный уровень был примерно эквивалентен вашему».

Бакстер продолжал изучать ее внешность: «У тебя слегка золотистые волосы».

«Беловолосая и золотоволосая расы давно смешались. В эпоху варварства золотоволосые люди подвергались суровым преследованиям – они считались не столь достойными восхищения. Теперь все это кажется таким странным и жестоким!»

Она опустила книгу и снова повернулась к окну: «Я хотел бы прогуляться под солнечным светом. Ваше солнце похоже на наше». По небу пролетел самолет. «У вас на Земле уже научились летать по воздуху?» – с некоторым удивлением спросила она.

Бакстер заверил ее в том, что авиация была повсеместно распространена уже как минимум в течение двух десятилетий.

Она безразлично кивнула: «Понятно. Что ж – давай прогуляемся?»

«Как тебе угодно», – отозвался Бакстер.

Федеральные агенты, дежурившие в коридоре, последовали за ними на некотором расстоянии.

Лурулу указала на охранников малозаметным взмахом руки: «В чем заключается их функция? И в чем заключается твоя функция? Меня содержат в заключении?»

Бакстер поспешно заявил, что она была свободна и могла делать все, что хотела: «Они здесь просто для того, чтобы охранять тебя от назойливых чудаков. А я… я – твой друг». И он чопорно прибавил: «Если это не нравится, я не стану тебе навязываться».

Лурулу ничего не ответила – она прошлась по тротуару вдоль улицы, глядя направо и налево. Полиция установила заграждения с обеих сторон квартала – за ними собрались небольшие толпы любопытствующих, все еще надеявшихся взглянуть на инопланетянку. Охранники побежали вперед, чтобы оттеснить ближайшую группу репортеров и зевак.

Лурулу игнорировала окружающих – ее совершенно не беспокоили напряженные взгляды и возбужденные разговоры. Бакстер чувствовал себя неудобно и почему-то негодовал; девушка повернула на боковую улицу – он не отставал от нее ни на шаг. Судя по всему, Лурулу наслаждалась солнечным светом; она вытянула руки вверх, повернув ладони к небу, и словно ощупывала теплые лучи. Ее кожа блестела, как роскошный атлас. Она несколько раз глубоко вздохнула, глядя на дома, выстроившиеся вдоль улицы. Скромная больницы доктора Блэкни находилась в приятном пригороде, где росли тенистые старые вязы, а дома, окруженные садами, не слишком приближались к проезжей части.

Внезапно девушка повернулась к Бакстеру: «Значит, все ваши люди живут на поверхности?»

«Как тебе сказать… В других местах есть многоквартирные дома, – ответил Бакстер. – Некоторые поднимаются к небу на десятки метров. А как люди живут на Лектве?»

«У нас удобные жилища, плавающие в небе – иногда в ясном, солнечном небе, а иногда среди облаков. Там нет никакого шума, кроме вздохов ветра. Нам нравятся одиночество и великолепные виды».

Бакстеру было трудно в это поверить: «И никто не живет на земле? Домов у вас тоже нет?»

«О… – она неопределенно махнула рукой. – Иногда рядом с красивым озером или в лесу кто-нибудь устраивает избушку или ставит палатку. Поверхность Лектвы – по большей части дикая местность, за исключением индустриального района и фотосинтетических бассейнов».

«А кто работает на промышленных предприятиях?»

«Главным образом молодые люди – дети. Работа – часть их образования. Иногда они совершенствуют оборудование или разрабатывают новые биотипы… у вас есть такое слово? Нет? Неважно. Молодежь обслуживает машины. Через некоторое время те, кому это нравится, становятся дизайнерами, инженерами или техническими специалистами».

«А те, кому это не нравится?»

«О… – некоторые ничего не делают, другие становятся исследователями, изучают другие миры. Из других получаются художники и музыканты. Кое-кто занимается всем понемногу».

Несколько секунд Бакстер шагал в угрюмом молчании: «Мне такое общество представляется застойным… Похоже на то, что вы на Лектве соскучились».

Лурулу звонко рассмеялась, но никак не возразила и вообще никак не ответила, что вызвало у Бакстера еще большее раздражение.

«А преступники среди вас есть?» – спросил он наконец.

Она взглянула на него, все еще слегка улыбаясь: «На Лектве всем нравится жить, каждому нравится его собственная личность. Насильственное принуждение встречается очень редко, и в таких случаях применяется своего рода коррекция мозга».

Бакстер хмыкнул.

«Преступность свидетельствует о непопулярности общественного устройства, – как бы между прочим заметила инопланетянка, – о том, что культура не дает выхода человеческим стремлениям».

Бакстер спросил, не сдерживая некоторую примесь сарказма: «Как вы можете настолько уверенно судить об общественных проблемах, если на Лектве нет никаких проблем?»

Она пожала плечами: «Нам известны несколько миров, где социальные проблемы существуют. Мы организовали миссии на этих планетах, и туземцы постепенно реформируют свои общества».

Бакстер недоумевал: «То есть люди – такие люди, как мы – живут и на других планетах? Мне казалось очень странным даже то, что в двух мирах развились идентичные виды…»

Она лукаво улыбнулась, услышав последний термин: «Надо полагать, наше физиологическое устройство более или менее одинаково. Но я не стала бы говорить об „идентичности“».

Девушка задержалась, разглядывая клумбу огненно-красной герани. Бакстер подумал: «Как она отреагирует, если я обниму ее за талию?» Он уже приподнял было руку, но вслед за ними, поглядывая по сторонам, шагали охранники – они были слишком близко.

Лурулу и Бакстер дошли до угла и остановились. Здесь находился продуктовый магазин, и девушка не сводила глаз с мясного отдела. Широко раскрыв глаза, она повернулась к Бакстеру: «Это трупы животных?»

«Можно сказать и так», – неохотно признал Бакстер.

«Вы едите мертвых животных?»

Необходимость постоянно оправдываться начинала раздражать Бакстера. «Они не ядовиты, – проворчал он, – и являются ценным источником белков».

«Вы не скармливали мне никакой плоти мертвых животных?»

«Пока что почти ничего такого ты не ела. Мы заметили, что ты предпочитаешь фрукты и зелень».

Лурулу отвернулась и поспешно прошла мимо магазина.

«В конце концов, – продолжал Бакстер, – что такое мясо? Всего лишь углерод, кислород и водород… Ты демонстрируешь странную одержимость – ее можно было бы назвать даже предрассудком».

Голос девушки снова стал одновременно безразличным, даже отчужденным: «Есть психологические причины, по которым мы не можем поедать умерших…»

* * *

На следующее утро перед входом в больницу остановился черный автомобиль безошибочно государственного вида; из него вышли человек в военной униформе и двое в гражданских костюмах. Охранники из ФБР слегка напряглись. Вполголоса обменявшись несколькими словами, трое новоприбывших поднялись по ступеням. В вестибюле их встретил доктор Блэкни.

«Я – генерал-майор Деверинг, прибыл по поручению ЦРУ. Это доктор Рейм из Института передовых исследований, а это – профессор Андерсон из Ледъярдского университета».

Доктор Блэкни поочередно пожал руку каждому из них – генерал-майору Деверингу, коренастому человеку с розовым бугристым носом и блестящими, слегка выпученными глазами, доктору Рейму – долговязому, тощему, торжественно выпрямившемуся, и профессору Андерсону – низенькому, толстенькому, но не менее торжественному.