Хозяйство света

Хозяйство света
Дженет Уинтерсон

XX век / XXI век – The Best
Весь мир погрузился во мрак для маленькой Сильвер, когда ее мать трагически погибла, сорвавшись со скалы. На призыв городской общины приютить осиротевшую девочку откликнулся лишь старый смотритель маяка Пью – слепой, как и его тезка – пират из «Острова сокровищ».

И теперь Сильвер живет у слепого Пью, в тесном домишке на вершине скалы. С наступлением темноты старик зажигает маяк, чтобы уберечь моряков от беды, и рассказывает малышке совсем не детские истории – о страсти и предательстве, о гордыне и смерти, о заблудших душах и заблудившихся моряках и, конечно же, о любви – исцеляющей и окрыляющей, прокладывая в ее душе тропинку к свету.

Дженет Уинтерсон

Хозяйство света

Jeanette Winterson

LIGHTHOUSEKEEPING

© Jeanette Winterson, 2004

© Перевод. Н. Поваляева, 2023

© Издание на русском языке AST Publishers, 2023

Деборе Уорнер

Большое спасибо Кэролайн Мичел, Марселле Эдвардс и всем в «Харпер Пресс». Искренняя благодарность Филиппе Брюстер, Генри Ллевелину Дэвису, Рэйчел Холмс и Зое Сильвер.

Помни – ты должен умереть.

    Мюриэл Спарк

Помни – ты должен жить.

    Эли Смит

Две Атлантики

Мама звала меня Сильвер. Я родилась благородным металлом с пиратской примесью

Отца у меня нет. В этом нет ничего необычного – даже дети, у которых есть отцы, порой удивляются, лицезря их во плоти. Мой отец появился из моря и исчез там же. Он работал на рыбацком судне, которое нашло приют в нашей гавани однажды ночью, когда волны темным стеклом разбивались о берег. Расколовшаяся посудина выбросила его на мель, и он успел только зацепиться якорем за мою маму.

Косяки мальков боролись за жизнь.

Победила я.

Я жила в доме, врезанном в береговой откос. Ножки стульев пришлось намертво прибить к полу, а о спагетти на обед не могло быть и речи. Ели то, что прилипало к тарелке – «пастушью запеканку», гуляш, ризотто, омлет. Попробовали было горошек – сущее бедствие: до сих пор находим горошины, пыльные и зеленые, в углах комнаты.

Одни люди выросли на холмах, другие – в долине. Нас в основном воспитали на плоскости. Я же бросилась на жизнь под углом, и вот так жила с тех самых пор.

На ночь мама устраивала меня в гамаке, крест-накрест натянутом под сводом. Покачиваясь в мягкой власти ночи, я грезила о таком месте, где не нужно бороться с силой притяжения тяжестью собственного тела. Даже до входной двери нам с мамой приходилось добираться в связке, как паре альпинистов. Поскользнешься – и окажешься на рельсах вместе с кроликами.

– Ты домоседка, – говорила мне мама, хотя причиной скорее всего было то, что даже выход за порог оборачивался битвой. Когда другие дети слышали обычное напутствие: «Перчатки не забыл?» – мне доставалось: «Ты как следует застегнула ремни на страховке?»

Почему мы не сменили жилье?

Мама растила меня одна и зачала меня вне брака. В ту ночь, когда у нее ошвартовался мой отец, замка у нее на двери не оказалось. Так что ее прогнали в горы, прочь из города, но вот забавно – теперь она могла смотреть на него сверху вниз.

Сольт. Мой родной городок. Выплюнутая морем, изгрызенная скалами, отделанная песком скорлупка. Да, и конечно – маяк.

Говорят, что если посмотреть на тело, можно что-то понять о жизни человека. С моей собакой все так и есть. Его задние лапы короче передних, потому что он постоянно зарывается с одного конца и загребает с другого. На ровной поверхности он ходит, слегка подпрыгивая, что придает ему веселости. Мой пес не подозревает, что у других собак все лапы одинаковые, с какого конца ни глянь. Если он вообще думает, то наверняка уверен: все собаки похожи на него, – а поэтому не страдает от мрачного самоедства человеческой расы, которая на любое отклонение от нормы взирает со страхом или осуждением.

– Ты не такая, как остальные дети, – говорила мне мама. – И если не можешь выжить в этом мире, лучше создай себе свой.

Эксцентричность, которую она приписывала мне, на самом деле была ее свойством. Это она терпеть не могла выходить из дому. Это она не умела жить в мире, дарованном ей. Она так хотела, чтобы я стала свободной, и делала все для того, чтобы этого никогда не случилось.

Мы жили в одной связке, нравилось нам это или нет. Мы были партнерами по восхождению.

А потом она сорвалась.

Вот что произошло.

Ветер дул так, что мог бы снести с рыбы плавники. Настал последний день Масленицы, и мы вышли купить муку и яйца для блинов. Одно время мы держали собственных кур, но яйца укатывались прочь, а курам – единственным на свете – приходилось висеть на своих клювах, чтобы снести яйцо.

В тот день я радовалась, потому что подбрасывать блины у нас дома было просто здорово – из-за крутого уклона под нашим очагом этот ритуал становился настоящим джазом. Когда мама готовила, она всегда пританцовывала – говорила, что это помогает сохранять равновесие.

Стало быть, мама ушла наверх с покупками, а я тащилась за ней запоздалой догадкой. Затем, должно быть, какая-то новая мысль затуманила ей рассудок, потому что она вдруг остановилась и полуобернулась, и в этот миг ветер пронзительно взвизгнул, а ее вскрик растаял, когда она оступилась.

Через мгновение она пронеслась мимо, а я повисла на одном из наших колючих кустов – наверное, на эскаллонии, просоленном кустике, способном противостоять морю и ветру. Я чувствовала, как его корни медленно приподнимаются, будто открывается могила. Я вонзила носки ботинок в песчаный откос, но почва не подалась. Мы обе сорвемся, рухнем с обрыва в затемненный мир.

Держаться больше не было сил. Из пальцев сочилась кровь. И вот, когда я уже закрыла глаза, готовая падать все ниже и ниже, груз у меня за спиной, казалось, стал подниматься. Куст перестал шевелиться. Уцепившись за него, я подтянулась и вскарабкалась за него.

И посмотрела вниз.

Мама исчезла. Веревка бесполезно болталась вдоль скалы. Я наматывала ее на руку, крича:

– Мама! Мамочка!

Веревка струилась все быстрее и быстрее, обжигая мне запястье, кольцами ложась рядом. Вот и двойная пряжка. Вот и страховочная сбруя. Мама расстегнула ремни, чтобы спасти меня.

За десять лет до этого я выпала из пространства, отыскав канал ее тела и высадившись на землю. Теперь она выпала сквозь собственное пространство, а я пойти за нею не могла.

Она исчезла.

У Сольта свои обычаи. Когда открылось, что моя мама умерла и я осталась одна, пошли разговоры, что со мной делать. У меня не было ни родственников, ни отца. Мне не оставили ни денег, ни того, что я могла бы назвать своим, кроме скособоченного дома и разноногой собаки.

Проголосовали и постановили, что мною займется школьная учительница мисс Скред. Она привыкла иметь дело с детьми.

В первый мой неприкаянный день мисс Скред пошла со мной забрать мои вещи из дома. Их было немного – главным образом собачьи миски, собачьи галеты и географический атлас Коллинза. Мне хотелось взять и что-нибудь из маминых вещей, но мисс Скред сочла, что это неразумно, хоть и не пояснила, отчего именно это неразумно или почему быть разумным вообще чем-то лучше. Потом она заперла дверь и бросила ключи в свой саквояж, похожий на гроб.

– Их вернут, когда тебе исполнится двадцать один, – сказала мисс Скред. Она всегда выражалась, как страховой полис.