С чистого листа

7. Отшельник (самое идеальное, вот только доход мизерный).

Либби

Я прокладываю себе дорогу до класса, где будет первый урок, и сажусь в ближайшем к выходу ряду на тот случай, если мне в какой-то момент придется убежать. Я как раз вписываюсь за стол. Под блузкой у меня вся спина мокрая, а сердце немного колотится. Хотя этого никто не видит. По крайней мере я надеюсь, что никто этого не замечает, потому что нет ничего хуже, чем прослыть потной толстухой. В класс один за другим входят мои одноклассники, некоторые таращатся на меня. Один или два хихикают. В лицах подростков я не узнаю никого из одиннадцатилетних ребят, которых когда-то знала.

Но школа представляет собой именно то, что я ожидала, и в то же время чуть больше. Во-первых, в средней школе Мартина Ван Бюрена учатся около двух тысяч человек, так что там всегда царит суматоха. Во-вторых, школьники не выглядят такими прилизанными и ухоженными, как в теле- и кинофильмах о средней школе. Настоящим подросткам не по двадцать пять лет. У кого-то прыщавые лица плюс сальные волосы, у кого-то чистые лица и хорошие волосы, и все мы разного роста и комплекции. Реальные мы нравятся мне куда больше наших телеверсий, хотя, сидя в классе, чувствую себя так, словно я актриса, играющая какую-то роль. Я – выброшенная на берег рыба, новенькая в школе. Как сложится моя жизнь?

Решаю для себя, что начинаю здесь все с чистого листа. И что бы со мной ни происходило в одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет, теперь не существует. Я изменилась. Они тоже другие, по крайней мере внешне. Возможно, они и не вспомнят, что я та самая девчонка. А напоминать об этом я не собираюсь.

Я смотрю им в глаза и одариваю новой папиной фирменной улыбкой, приклеенной к уголкам губ. Это, кажется, их удивляет. Кое-кто улыбается в ответ. Севший рядом со мной парень протягивает мне руку:

– Мик.

– Либби.

– Я из Копенгагена. Я здесь по программе школьного обмена. – Даже несмотря на волосы цвета воронова крыла, он очень похож на викинга. – А ты из Амоса?

Мне хочется ответить: «Я тут тоже по обмену. Я из Австралии. Я из Франции». Но последние пять лет я разговаривала лишь с мальчишками из тренировочно-реабилитационных лагерей и поэтому ничего не говорю, а лишь киваю.

Он рассказывает мне, как сначала сомневался, ехать ли сюда вообще, но потом решил, что будет очень любопытно и полезно увидеть самое сердце Штатов и «то, как живет большинство американцев». Во всех смыслах.

Я с трудом выдавливаю из себя вопрос:

– Что тебе больше всего нравится в Индиане?

– То, что я однажды соберусь и уеду домой.

Он смеется, и я тоже, и тут в класс входят две девчонки, моментально впиваясь в меня глазами. Одна из них что-то шепчет другой, и они усаживаются перед нами. Что-то в них мне кажется знакомым, но я не могу понять, что именно. Может, я знала их раньше. По коже у меня бегут мурашки, и меня снова одолевает чувство, что вот-вот начнется фильм ужасов. Я смотрю на потолок, словно оттуда на меня сейчас рухнет рояль. Потому что знаю: неприятности откуда-нибудь да нагрянут. Так всегда случается.

Я говорю себе, что дам шанс Мику, дам шанс этим девчонкам, дам шанс сегодняшнему дню, а больше всего – дам шанс себе самой. После того как я потеряла маму, раскормила себя чуть ли не до смерти, как меня буквально вырезали из собственного дома на глазах у всей страны, а затем я перенесла ужасные комплексы упражнений и диеты вкупе с неприязнью соотечественников, получая пышущие ненавистью письма от совершенно незнакомых людей.

Просто отвратительно видеть, как кто-то позволяет себе разъедаться до таких размеров, и не менее отвратительно то, что Ваш отец не принимает против этого никаких мер. Надеюсь, Вы это переживете и облегчите душу перед Богом. Во всем мире столько людей голодают, и просто позорно, что Вы так много едите, в то время как другие недоедают.

И вот я вас спрашиваю: может ли средняя школа сделать то, чего со мной еще не делали?

Джек

У нас в запасе есть минутка, когда мы вкатываемся на парковку на последнее свободное место в ряду машин. Маркус роняет телефон, и когда он снова выпрямляется, передо мной словно совершенно новый человек. Как будто у меня в голове сбрасывается в исходное состояние игрушка «Волшебный экран» и приходится начинать все сначала, соединяя разрозненные части:

Косматые волосы + вытянутый подбородок + длинные жирафьи ноги = Маркус.

Не успевает «Ленд Ровер» остановиться, как он выскакивает на улицу и уже кого-то зовет. Мне хочется сказать: «Подожди меня. Не заставляй идти туда одного». Хочется схватить брата за руку и не отпускать, чтобы не потерять его. Вместо этого я, не мигая, гляжу на него, иначе он исчезнет. Потом он сливается с общим потоком, движущимся к школе, как стадо.

В царстве зверей существует масса определений для групп животных. Упорство зебр. Кровожадность ворон. Суровость воронов. И мое любимое – неуклюжесть панд. А как назвать эту группу? Приводящие в ужас ученики? Вызывающие кошмары подростки? Забавы ради, я всматриваюсь в лица проходящих мимо меня людей, выискивая среди них своего брата. Но это словно пытаться выбрать любимого белого медведя из целого выводка.

Я сижу тридцать секунд, наслаждаясь одиночеством: 30, 29, 28, 27…

Вот и все на целый день, пока я не вернусь домой. За эти тридцать секунд я позволяю себе думать о том, о чем не позволю думать в последующие восемь часов. Песня всегда начинается одинаково.

У меня мозги набекрень…

Либби

Урок идет уже двадцать минут, и на меня никто не таращится. Наша учительница, миссис Белк, что-то нам рассказывает, и пока я понимаю, о чем она ведет речь. Мик шепотом отпускает мне умные комментарии, что делает его или моим новым лучшим другом, или будущим бойфрендом, или, возможно, парнем, с которым я при помощи секса сброшу лишний вес.

Ты вписываешься в здешнюю обстановку так же, как все остальные. Никто не знает, кто ты. Да и кому какое дело. Вот такие дела, подруга. Не прыгай выше головы, но мне кажется, что у тебя все получается.

Тут я смеюсь над очередным комментарием Мика, и что-то вылетает у меня из носа, плюхаясь на его раскрытый учебник.

– Потише, пожалуйста, – произносит миссис Белк и продолжает вести урок.

Я буквально впиваюсь в нее глазами, но по-прежнему вижу Мика периферийным зрением. Я не уверена, что он заметил, чем я в него выстрелила, а посмотреть не решаюсь. Пожалуйста, не замечай этого.

Он продолжает нашептывать, словно ничего не случилось, словно мир не рухнет, но теперь мне хочется лишь закрыть глаза и умереть. Я вовсе не с этого хотела начинать. И совсем не это я себе воображала, лежа без сна прошлой ночью и представляя себе триумфальное возвращение в общество сверстников.

Может, он подумает, что это такая странная американская традиция. Нечто вроде эксцентричного обычая приветствовать приезжающих в нашу страну иностранцев.

Остаток урока я напряженно слежу за тем, что рассказывает миссис Белк, упершись взглядом в стену класса.

* * *

Когда звенит звонок, две показавшиеся знакомыми девчонки оборачиваются и пристально смотрят на меня, и я вижу, что это Кэролайн Лашемп и Кендра Ву, которые мне знакомы с первого класса. После того как меня вызволили из моего дома, репортеры брали у них интервью, описывая обеих как близких подруг попавшей в беду девочки. В последний раз, когда я видела их лично, Кэролайн представляла собой домашнюю одиннадцатилетнюю девчушку, которая постоянно носила шарф с Гарри Поттером, какая бы жара на улице ни стояла. Еще ее отличало от остальных то, что она переехала в Амос из Вашингтона, где ходила в детский сад, а также то, что она ужасно стеснялась своих ног с очень длинными пальцами, загибавшимися вниз, словно когти попугая. О Кендре мне запомнилось то, что она писала фан-прозу о Перси Джексоне у себя на джинсах и каждый день из-за чего-то плакала – из-за мальчиков, домашних заданий, дождя.

Теперь Кэролайн, конечно же, вымахала за два метра ростом и превратилась в красотку, которой впору рекламировать шампунь. Она носит юбку и короткий обтягивающий жакет, словно ходит в частную школу. Кендра, у которой улыбка, похоже, вытатуирована на лице, одета во все черное и достаточно миловидна для того, чтобы работать распорядительницей в ресторане «Эпплби» в престижном районе города.

– Я видела тебя раньше, – говорит мне Кэролайн.

– Я постоянно это слышу. – Кэролайн пристально вглядывается в меня, и я понимаю, что она пытается меня вспомнить. – Я тебе помогу. Меня все путают с Дженнифер Лоуренс, хотя мы даже не родственницы. – Брови у нее приподнимаются, словно резиновые жгутики. – Я же знаю, верно? В это трудно поверить, но я заходила на генеалогический сайт Ancestry.com и тщательно там все проверила.

– Ты та девчонка, которая не смогла выбраться из дома. – Она обращается к Кендре: – Пожарным пришлось буквально вырезать ее оттуда, помнишь? Мы были в новостях.

Она сказала не «ты Либби Страут, девчонка, которую мы знаем с первого класса», а «ты та девчонка, которая не смогла выбраться из дома и из-за которой мы попали в телевизор».

Мик из Копенгагена за всем этим наблюдает. Я говорю:

– Ты снова думаешь о Дженнифер Лоуренс.

Голос у Кэролайн становится тихим и сочувственным:

– Как у тебя дела? Я так волновалась. Даже представить себе не могу, что тебе тогда пришлось испытать. Но Господи Боже, ты так много веса сбросила. Правда, Кендра?

Номинально Кендра по-прежнему улыбается, но верхняя часть ее лица нахмурена.

– Да, много.

– Ты очень симпатично выглядишь.

Кендра по-прежнему улыбается-хмурится.