Ты не виноват

Последний раз на вечеринке я была в прошлом году, двенадцатого апреля. В ту же ночь погибла Элеонора. Музыка, огни, крики – все это словно вернуло меня в ту ночь. Я вовремя ушла сегодня, потому что едва успеваю отвести волосы от лица, сгибаюсь пополам, и меня тут же выворачивает наизнанку. Завтра кто-то подумает, что тут проходил очередной перебравший школьник.

Я нахожу в кармане телефон и отсылаю Аманде сообщение: «Прости меня. Мне действительно стало плохо. В.». Завернув за дом, я тут же налетаю на Райана Кросса. Волосы у него мокрые и взъерошенные, он одет в спортивную майку и шорты. У него стройное тело настоящего пловца: широкие плечи, узкая талия, плоский живот, загорелые ноги с крохотными золотистыми волосками на икрах. Глаза у Райана темные, большие и красивые, только сейчас они почему-то все в красных прожилках. Ну и, как положено у всех крутых парней, улыбается он всегда криво. Если же он улыбается нормально, у него появляются ямочки на щеках. Он идеален во всем, и я запомнила его именно таким.

Я же далека от совершенства. У меня имеются свои секреты. Я неряшлива. И это касается не только моей комнаты, я неряшлива сама по себе. А нерях никто не любит. Всем нравится только улыбающаяся Вайолет. Интересно, как бы отреагировал Райан, если бы узнал, что это Финч уговорил меня не прыгать вниз, а вовсе не наоборот. И что бы на это сказали все остальные.

Райан подхватывает меня и поворачивает к себе лицом вместе с подушкой и сумочкой. Он пытается поцеловать меня, но я уклоняюсь.

Впервые он поцеловал меня, когда кругом лежал снег. Снег в апреле! Добро пожаловать на Средний Запад. Элеонора была одета в белое, а я в черное, мы представляли собой контраст, этакие сестрички – одна – олицетворение добра, другая – зла. Иногда нас это забавляло. Элай, старший брат Райана, организовывал вечеринку. Пока Элеонора ушла к Элаю наверх, я осталась внизу потанцевать. Там были еще Аманда, Сьюз, Шелби и Эшли, а Райан стоял у окна. Это он тогда сказал: «Снег пошел!»

Я прошла через всю комнату, пританцовывая, минуя толпу, и тогда он, взглянув на меня, коротко произнес:

– Идем.

Вот и все.

Он взял меня за руку, и мы выбежали на улицу. Хлопья с неба валили тяжелые, как капли дождя. Они были белые, большие, сверкающие. Мы старались поймать их на кончик языка, а потом почему-то язык Райана оказался у меня во рту. Тогда я закрыла глаза, а снежинки продолжали падать на мои щеки.

Из дома все так же доносились крики и какой-то посторонний шум, будто что-то взрывалось или разбивалось. В общем, как это всегда случается на вечеринке. Руки Райана незаметно очутились у меня под майкой. Я помню их тепло, и даже во время поцелуя я думала: «А ведь я целую Райана Кросса». Ничего подобного до переезда в Индиану не происходило. Я сама просунула руки ему под рубашку. Кожа у него была горячая и очень гладкая. Именно такая, как я и ожидала.

Снег не переставал идти, в доме опять что-то прогрохотало. Наконец, Райан отстранился от меня, я посмотрела на него, потом на свою размазанную помаду на его лице. Тогда я могла думать только об одном: «Это моя помада на губах Райана Кросса. Боже мой!»

Жаль, что я не смогла сфотографировать себя в тот момент, иначе я запомнила бы себя прежней. То мгновение было последним чудесным событием перед тем, как все пошло не так, и моя жизнь изменилась навсегда.

Сейчас Райан держит меня так высоко, что ноги не касаются земли.

– Ты движешься в неправильном направлении.

Он несет меня к дому.

– Я уже заходила туда. Мне нужно идти домой. Я неважно себя чувствую. Поставь меня на землю.

Я слегка ударяю его, и он осторожно ставит меня на землю, потому что Райан очень милый молодой человек и всегда делает то, что ему говорят.

– Что случилось?

– Мне плохо. Меня только что вырвало. – Теперь я похлопываю его по руке так, будто он собака. Потом отворачиваюсь от него и торопливо пересекаю лужайку, оттуда иду вдоль по улице и заворачиваю за дом. Я слышу, как он зовет меня, но не оборачиваюсь.

– Что-то ты рано вернулась. – Мама лежит на диване, с головой погрузившись в книгу. Папа уселся у нее в ногах с закрытыми глазами и наушниками. Он углубился в музыку.

– Могла бы и еще раньше. – Я останавливаюсь у ступенек, ведущих наверх. – Вы сами понимаете, что это была глупая затея. Но я все равно туда пошла, чтобы вы поняли – я изо всех сил стараюсь поступать так, как вы хотите. Но это были не девичьи посиделки с ночевкой, а сама настоящая буйная вечеринка. И там они творят все, что заблагорассудится, вплоть до оргий. – Все это я выговариваю родителям, будто они во всем виноваты.

Мама толкает папу, тот быстро сдергивает с головы наушники. Они садятся рядом друг с другом на диван.

– Может, хочешь о чем-нибудь поговорить? – интересуется мама. – Я понимаю, это было неприятно. Почему бы тебе не посидеть немного с нами?

Как и Райан, мои родители представляют собой само совершенство. Они храбрые, сильные и заботливые. И хотя я знаю, что они, как и все остальные, кричат, сердятся друг на друга и, может быть, швыряются разными предметами, когда в доме никого нет, но я этого не вижу. Мама с папой побуждают меня выходить из дома и вновь сесть за руль, вернуться на дорогу, так сказать. Они внимательно выслушивают меня, задают адекватные вопросы и беспокоятся. Мои родители, наверное, даже чересчур внимательны и заботливы. Им всегда надо знать, куда я направляюсь, чем занимаюсь, с кем встречаюсь и когда вернусь домой. «Когда доберешься, отправь сообщение. Когда будешь на пути к дому, тоже отправь сообщение», – постоянно напоминают они.

Я в принципе готова посидеть с ними, чтобы хоть немного утешить после того, что им пришлось пережить, и после того, что я чуть было не устроила вчера. Но я не могу.

– Я просто устала. Наверное, мне лучше лечь.

Половина одиннадцатого вечера. Я в своей спальне, в пижаме с малиновыми обезьянками и тапочках. Именно такая одежда у меня ассоциируется с уютным и надежным домом. На дверце шкафа висит календарь, и я зачеркиваю сегодняшний день черным маркером. Потом забираюсь на кровать, поудобнее устраиваясь среди подушек. На одеяле разбросано несколько книг. Так как я перестала писать, я теперь много читаю. Читаю слова других людей – не свои – мои давно закончились. Недавно я увлеклась произведениями сестер Бронте.

Я люблю тот мир, который представляет собой моя комната. Мне здесь комфортнее, чем снаружи, потому что только здесь я могу становиться тем, кем хочу. Я блистательная писательница. Я могу написать пятьдесят страниц за день, и слова у меня никогда не закончатся. Я студентка Нью-Йоркского университета и в будущем стану профессиональным прозаиком. Я создатель популярного интернет-журнала – не того самого, который мы вели вместе с Элеонорой, а совершенно нового. Я бесстрашна. Я свободна. И я в безопасности.

Я не могу решить, кто из сестер Бронте мне нравится больше. Не Шарлотта, наверное, потому что она похожа на мою учительницу в пятом классе. Эмили слишком стремительна и беспощадна, а Энн больше всего игнорируют. Я поддерживаю именно ее. Я читаю немного, а потом долгое время лежу на одеяле и смотрю в потолок. С самого апреля меня не покидает это странное чувство, как будто я жду чего-то. При этом я сама не имею ни малейшего понятия – чего именно я все-таки жду.

Через какое-то время я встаю. Чуть больше двух часов назад Теодор Финч у себя на стене в «Фейсбуке» разместил видеоролик, в котором он играет на гитаре и поет, как я догадываюсь, в своей комнате. Голос у него неплохой, но хрипловат, как будто он выкурил несколько сигарет подряд. Он согнулся почти пополам, черные волосы закрывают его глаза. Видимость не очень четкая, как будто он снимал себя на телефон. Это песня о парне, который прыгает с крыши школы.

Когда песня заканчивается, он говорит в объектив: «Вайолет Марки, если ты сейчас смотришь этот ролик, значит, ты все еще жива. Пожалуйста, подтверди». Я тут же выключаю видео, как будто он в этот момент может увидеть меня. Я хочу, чтобы вчерашний день и Теодор Финч вместе с колокольней исчезли. Насколько мне кажется, все это было плохим сном. Ужаснейшим. Самым страшным кошмаром в жизни.

Я отсылаю ему личное сообщение: «Пожалуйста, удали со своей стены или отредактируй то, что ты произносишь в самом конце, чтобы больше никто этого не видел и не слышал».

Он тут же отзывается: «Поздравляю! Получив от тебя сообщение, я прихожу к выводу, что ты жива! Раз с этим все ясно, я полагаю, нам нужно поговорить о произошедшем, тем более, что теперь мы стали партнерами в проекте. (Это видео кроме нас больше никто не увидит.)»

Я: «Со мной все в порядке. Мне бы хотелось оставить эту тему и вообще забыть о том, что произошло. (А как ты догадался?)»

Финч: «Я завел аккаунт только для того, чтобы пообщаться с тобой. А теперь, когда ты все увидела, видео самоуничтожится через пять секунд. Пять, четыре, три, два…»

Финч: «Обнови страницу».

Видео действительно исчезло.

Финч: «Если не хочешь разговаривать в «Фейсбуке», я могу подъехать к тебе».

Я: «Сейчас?»

Финч: «Через пять или даже десять минут. Мне сначала нужно одеться, если только ты не предпочитаешь видеть меня обнаженным. Еще потребуется время на дорогу».

Я: «Уже поздно».

Финч: «Зависит от того, что конкретно иметь в виду. Совсем не обязательно считать, что сейчас поздно. Я полагаю, что может быть и рано. Мы начинаем жить. Ночь только начинается. Сейчас начинается год. Если задуматься, то больше событий начинается, чем кончается. К тому же я предлагаю только поговорить. Я не собираюсь клеиться… Если, конечно, ты сама не захочешь, чтобы я клеился к тебе».

Я: «Нет, не надо».

Финч: ««Нет» означает, что ты не хочешь, чтобы я приезжал или чтобы я не клеился?»

Я: «И то и другое. Все, что ты говорил раньше».

Финч: «Хорошо. Можем поговорить и в школе. Может быть, даже на уроке географии записками. Или я отыщу тебя в обед. Ты же сидишь за столиком вместе с Амандой и Роумером, да?»

Боже мой! Как его остановить? Как мне от него отделаться?!

Я: «Если ты приедешь сегодня, ты можешь пообещать, что потом мы навсегда забудем эту тему?»

Финч: «Честное слово скаута».

Я: «Мы только поговорим. Больше ничего. И недолго».