Ариадна

Она ответила нескоро. Ей, видно, стоило немалых усилий заставить свое раздробленное сознание вернуться в настоящее, в то место, где мы находились сейчас, ведь оно было разорвано на куски ужасными событиями прошлого и вечно уносилось куда-то, подхваченное ветрами отчаяния.

– Что тут поделаешь? – выговорила она наконец. – Ему никто не может противостоять.

Я ощутила связь. Что-то между нами вспыхнуло и ожило. Я стиснула ее худенькую руку.

– А если кое-кто может?

– Твоего отца никому не побороть.

Она уже разжимала ладонь, снова уносилась куда-то мыслями. Но слова ее кое-что расставили по местам.

Отца никому не побороть. У него и власть, и войско, и непоколебимая вера в себя, и разъяренное чудовище в подземельях дворца. Могучая охрана, лучшая в мире, против которой грубая сила и крепкие мускулы – ничто.

А если бороться с ним и не нужно? Если можно обхитрить его, хоть здесь, конечно, потребуется ум ловкий и изобретательный? Минос деспот явный, прямолинейный, и власть его зиждется на обыкновенном страхе. Покуситься на нее никто не посмеет, так к чему уловки?

Я глубоко вдохнула. Здесь, за стенами пиршественного зала, воздух был свеж и пах камнем. Он остудил мои мысли, умерил и разогнавшуюся было панику, и жалость – на смену им пришло внезапно прозрение. С Пасифаей дальше говорить бесполезно. Говорить надо с другим, и я знала с кем.

Пир длился еще не один час, критская знать наслаждалась сполна – и угощаясь отцовским вином и едой, и возбужденно, хоть и вполголоса, делая предположения, сколько каждый из заложников продержится в Лабиринте будущей ночью, – но наконец он завершился, и, увидев, что Дедал уходит, как всегда, сопровождаемый стражником, который следовал за ним повсюду, я поспешила вдогонку. Слегка запыхавшись, поприветствовала его:

– Доброго вечера!

Он учтиво кивнул.

– И тебе, Ариадна.

Он был насторожен, я видела, чуял что-то неладное, но, обладая терпением искусного мастера, не торопился выяснять, чего мне надо.

– На моей танцевальной площадке дощечка расшаталась, – сказала я громко, для бдительного стражника. – Не мог бы ты взглянуть? Здесь я другим не доверяю, ведь это твое творение.

– Разумеется, царевна, – он почтительно склонил голову. – Завтра утром сразу этим займусь.

– Не завтра, а прямо сейчас! – Голос мой зазвенел повелительно, будто и не мой вовсе, и, кажется, напугал Дедала, хоть он почти не подал виду. – Прошу, пойдем, там работы всего ничего. На рассвете я должна танцевать, ведь завтра священный день и мне нужно к нему подготовиться – почтить богов, как умею лучше всего. К тому же вновь танцевать на твоей площадке мне придется нескоро, а может, и вовсе не придется. Это ведь произведение искусства, на Кипре такого не будет.

От таких слов взгляд Дедала смягчился, но предназначались они для внимательного стражника. Куда бы Дедал ни шел, с кем бы ни говорил – за ним всегда присматривали, и я опасалась вызвать подозрения, но завтра будет уже поздно. Он один мог мне помочь и к тому же всегда вел себя со мной как родной дядя, хоть и был в плену у моего отца. А кроме того, я знала, всегда носил с собой чувство вины за то, что невольно приложил руку к рождению Минотавра, – носил как сверкающий кристалл на шее, лелеял как хрупкий груз, чтобы случайно не разбить.

Я шла впереди, стуча подошвами сандалий по гладким каменным полам – запутанными петлями дворцовых ходов мы направлялись в мой внутренний дворик. Как я и ожидала, стражник замер в дверях, а Дедал последовал за мной к противоположному краю обширной площадки. Ночной воздух холодил мои горячие руки, остужал румянец, пятнами проступавший на щеках.

Дедал глянул под ноги, на деревянные дощечки без единого изъяна, потом на меня – вопросительно. Я встала на колени, он, помедлив, встал рядом со мной и сделал вид, что рассматривает безупречную поверхность пола. Тихо звенел фонтан, изливая холодную чистую воду в мраморную чашу – я понадеялась, что он укроет наши слова от ушей стражника. И поспешно прошептала:

– Дедал, мне нужно знать, как выйти из Лабиринта.

Он не удивился, похоже. Быть может, талант Дедала – разгадывать, как все на земле устроено, – помогал ему понимать и людские сердца. Или он просто хорошо меня знал.

– Хочешь спасти заложников, – пробормотал он. – Тесея хочешь спасти.

Я кивнула – не было времени стыдливо отрицать и что-то строить из себя.

– Хочу. Не могу допустить, чтобы это зверство совершилось опять.

– Это совершалось уже не раз, Ариадна. Не с красавцем-царевичем из Афин, но со множеством других юношей и девушек. Не знаю точно, сколько жизней отнял твой брат. Так почему жизнь Тесея настолько ценней?

Боровшиеся в моей гортани ответы слепились в твердый ком, преградив словам путь наружу. В самом ли деле лишь красота Тесея заставила меня действовать? Предоставила бы я заложников судьбе без возражений, не будь у одного из них глаза цвета морской волны и шелковистые волосы, к которым так хотелось прикоснуться?

Время было на исходе, и я спросила напрямую:

– Ты поможешь мне? Или помочь здесь нельзя?

– По-моему, нельзя.

Я с удивлением расслышала усталость в его словах. Мне казалось, для Дедала нет невозможного, не считая разве что побега с нашего острова.

– Неужели из Лабиринта и вправду не выйти, даже его создателю?

Я не могла в это поверить.

Он глубоко вздохнул.

– Вывести Тесея из Лабиринта можно, я дам тебе для этого кое-что.

Говорил он поспешно и тихо, но с крайним изнеможением в голосе. Сердце подскочило от его слов, вот только тон меня отрезвил.

– Но думаешь, он этого хочет, Ариадна?

Дедал увидел, что я растерялась. И, оглянувшись на стражника, заговорил еще быстрей – слова сыпались на меня, как камни, и били больно.

– По-твоему, жаждущий прославиться афинский царевич хочет, чтобы его спасла от чудовища красивая девушка? Удастся, думаешь, взять его за руку и тайно увезти с Крита под покрывалом, как мешок с зерном?

Он говорил и глядел в упор, а до меня постепенно доходило.

– Но Тесей так смотрел на меня… – Я подыскивала слова, силясь описать тот миг, когда между нами возникла некая связь, прошелестело невысказанное. – Убеждена, он хочет моей помощи.

Дедал печально улыбнулся, покачав головой.

– В этом я не сомневаюсь, Ариадна, – сказал он ласково. – Умирать будущей ночью царевич не намерен, но знает, что живым из Лабиринта не выбраться. Даже не будь Минотавра, по его проходам можно блуждать годами, и так и не выйти на белый свет. Об этом я позаботился, заточив твоего брата в сердце Лабиринта.

Слово “брат” он выделил особо, это точно. Хотел напомнить мне кое о чем, как видно, – о долге, семье и верности, надо полагать.

– Без тебя Тесею не обойтись, царевна, и он это знает, никто другой ему не посодействует. Молва о тебе дошла до Афин, до края света донеслась. Что зверя этого ты помогала растить с младенчества, что сердце у тебя мягкое – наверняка ты знаешь больше других, знаешь секреты, и можно уговорить тебя их выдать. Тесею нужна твоя помощь, уж поверь, но не для того, чтобы скрыться от боя. Завтра он намерен сокрушить могучего Минотавра. Он покинет Крит, похитив его главное сокровище, оставив Лабиринт пустым, развеяв мифы. И воспевать будут отвагу Тесея, а не могущество твоего отца.

Стражник за нашими спинами пошевелился. Дедал был человеком аккуратным, и все же починка одной-единственной дощечки подозрительно затянулась. Он вынул из складок одежды тряпицу, протер пол рядом с нами для виду, как бы завершая сделанное.

– Я помогу тебе, Ариадна, – шепнул Дедал, так тихо, что я едва расслышала. – Он встал и учтиво подал мне руку, помогая подняться. Ухватившись за нее, я ощутила, как в ладонь вжался шершавый клубок. – Ношу это с собой с тех пор, как запер чудовище. Я помог ему появиться на свет и все ждал случая исправить содеянное. Ждал сильного и отважного данника, который справится с этой задачей.

Лицо Дедала было мрачно – раньше времени избороздилось морщинами от вида здешних суровых скал, освещенных теперь луной.

– Но я, царевна, не хочу добавить к своему позору еще и твою жизнь. Вспомни Скиллу, Ариадна. Если сделаешь это, не миновать тебе отцовского гнева, а значит, оставаться нельзя. Тебе придется навсегда покинуть Крит.

С этими словами он поспешно отошел и, не оглядываясь, направился обратно к стражнику.