Дж. Д. Сэлинджер

– Гос-споди боже мой. – Он отложил бритву и дернул вдруг руками вверх – как бы сломал мне хватку. Крепкий он парень. А я слабак. – Ладно, кончай эту бодягу, – говорит. И снова давай бриться. Он всегда бреется дважды, чтоб роскошно выглядеть. Этой своей захезанной бритвой.

– Так с кем у тебя свиданка, если не с Фицджералд? – спрашиваю. Я опять сел на раковину возле него. – С этой лапусей Филлис Смит?

– Нет. Должно было с ней, но мы все просрали. У меня теперь соседка девчонки Бада Тоу… Эй. Чуть не забыл. Она тебя знает.

– Кто? – спрашиваю.

– С кем у меня свиданка.

– Во как? – говорю. – Как ее звать? – Я неслабо так заинтересовался.

– Счас вспомню… Э-э. Джин Гэллахер.

Ух, я чуть замертво на пол не шмякнулся, когда он это сказал.

– Джейн Гэллахер, – говорю. Я даже с раковины поднялся, когда он ее назвал. Чуть, нафиг, не сдох на месте. – Ну еще б я ее, нафиг, не знал. Да она, считай, под боком у меня жила позапрошлым летом. У нее еще такой здоровенный, нафиг, доберман-пинчер. Так мы с ней и познакомились. Ее собака все время приходила к нам во…

– Холден, ты мне свет загородил, язви тебя, – говорит Стрэдлейтер. – Вот тебе надо тут стоять?

Ух как меня разгоношило. Куда деваться.

– Где она? – спрашиваю. – Надо пойти с ней поздороваться или как-то. Где она? Во Флигеле?

– Ну.

– А как она про меня вспомнила? Она теперь в Б.М. ходит? Она говорила, что туда, наверно, пойдет. Но и в Шипли, говорила, тоже. Я думал, она в Шипли пошла. Как она про меня вспомнила? – Меня вполне себе разгоношило. По-честному.

– Да не знаю, язви тебя. Подвинься, а? Ты на моем полотенце, – говорит Стрэдлейтер. Я сидел на его дурацком полотенце.

– Джейн Гэллахер, – говорю. Никак не мог опомниться. – Святый милостивый боже.

А этот Стрэдлейтер давай себе «виталисом» волосы мазать. Моим «виталисом».

– Она танцует, – говорю. – Балет и всяко-разно. Раньше репетировала часа по два каждый день, прямо в самую жару всяко-разно. Боялась, что у нее от этого ноги паршивые будут – толстые и всяко-разно. А я с ней в шашки все время играл.

– Во что ты с ней все время играл?

– В шашки.

– Шашки, язви тебя!

– Ну. Она своими дамками ходить никак не хотела. Как делала – проходит в дамки, а потом этой дамкой не двигает. Оставляет в задней линии. И так вот всех по задней линии и выстраивала. И никогда ими не ходила. Ей просто нравилось, как они все смотрятся в задней линии.

Стрэдлейтер ничего не сказал. Такая хрень почти никого не интересует.

– Ее штруня в тот же клуб ходила, что и мы, – говорю. – Я там клюшки подносил время от времени, грошей заработать. И пару раз ее штруне подносил. Она где-то сто семьдесят набирала на девять лунок.

Стрэдлейтер меня почти не слушал. Все прилизывал свои роскошные локоны.

– Надо хоть пойти с ней поздороваться, – говорю.

– Ну сходи.

– И схожу, погоди вот.

Он снова начал пробор себе делать. Чтобы причесаться, у него где-то час уходит.

– Ее штрики развелись. Мамаша потом опять вышла за какого-то кирюху, – говорю я. – Задохлик такой, ноги волосатые. Я его помню. Все время шорты носил. Джейн говорила, он какой-то, нафиг, драматург или как-то, но я только видел, как он киряет все время да по радио ни одной, нафиг, детективной передачи не пропускает. И еще он по дому голый бегал. А там Джейн и всяко-разно.

– Да ну? – говорит Стрэдлейтер. Вот это его вставило. Про кирюху, который голый по дому бегает, а там Джейн. Стрэдлейтер – он очень озабоченный гад.

– Паршивое у нее было детство. Без балды.

А вот это его уже не заинтересовало. Ему б только помацать кого.

– Джейн Гэллахер. Бож-же. – Я не мог выкинуть ее из головы. По-честному не мог. – Надо сходить поздороваться с ней, по крайней мере.

– Ну а чего ж, нафиг, тогда не сходишь, а только трындишь? – говорит Стрэдлейтер.

Я подошел к окну, но там фиг чего увидишь, так оно все запотело от жары в тубзе.

– Я сейчас не в настроении, – говорю. Я в нем и не был. Для такого настроение нужно. – Я думал, она в Шипли пошла. Я бы зуб дал, что она пошла в Шипли. – Я немного походил по тубзу. Мне больше нечего было делать. – А ей футбол понравился?

– Ну да, наверно. Фиг знает.

– А она тебе говорила, что мы раньше все время в шашки играли, или как-то?

– Да не знаю я. Язви тебя, я ж с ней только познакомился, – говорит Стрэдлейтер. Он наконец дочесал свои, нафиг, роскошные локоны. И теперь убирал в несессер эти захезанные приблуды.

– Слышь. Ты ей привет передай, а?

– Лады, – говорит Стрэдлейтер, но я знал – ни шиша он, наверно, не передаст. Такие никогда приветы никому не передают.

Он вернулся в комнату, а я еще в тубзе немного поваландался, подумал об этой Джейн. Потом тоже двинул в комнату.

Стрэдлейтер как раз надевал галстук перед зеркалом, когда я зашел. Он половину жизни, нафиг, проводит перед зеркалом. Я сел в кресло и вроде как еще понаблюдал.

– Эй, – говорю потом. – Только не ляпни ей, что меня выперли, ладно?

– Лады.

Вот что в Стрэдлейтере хорошо. Ему, нафиг, не нужно всякую мелкую хреноту объяснять, как Экли. Главным образом, наверно, потому, что ему неинтересно. Вот почему, если по-честному. У Экли же все иначе. Экли – очень пронырливый гад.

Стрэдлейтер надел мой пидж в мелкую клетку.

– Ёксель-моксель, ты хоть постарайся его не растягивать, – говорю. Я его только пару раз надевал.

– Не буду. Где, нафиг, мои сиги?