Чужая истина. Книга первая

Эйден старался не смотреть на мерно гудящий Очаг. Ведь если поднять голову чуть выше – можно было заметить две пары босых ног, покачивающихся высоко над огнём. А он не хотел их замечать. Предпочитая сверлить взглядом темную ореховую палку, отполированную руками за последние недели. Медленно перебрасывая посох из ладони в ладонь можно было заметить, что касающийся земли торец не сдвигается с одной единственной точки. Будто намагниченный, он стремился вернуться в вертикальное положение. Сейчас это было не так очевидно, как пару часов назад, но всё же, если присмотреться…

– Почему так притих, друг? – Иллур хрипел сильнее обычного. Вероятно – из-за воздействия грибов и других снадобий от боли. – Вороны – хорошие, жирные птицы. И в лесу они куда чище и здоровее, чем в ваших городах. Ешь, не стесняйся.

Эйден подавил икоту. Вокруг стоял сильный запах палёного пера, особенно тошнотворный потому, что недавно здесь горели не только перья.

– Они ведь будут разлагаться. А значит – зараза и падальщики… – он затих не договорив, стараясь не смотреть наверх.

– Старый жар задавит всю гниль, всю мерзость. Сожжённые скальпы разбудили сущность, и теперь она примет жертву. Не сразу, не сегодня, но каждая частичка жизни будет принята и иссушена.

– Это действительно необходимо?

Иллур помрачнел. Непостоянные отсветы костра расцвечивали его лицо, делая рыжую бороду особенно яркой. Казалось, что на грудь лесовика стекают всклокоченные языки пламени.

– Никто не может знать всего леса, – начал он глухо, – лишь ту его часть, где удалось побывать и вернуться. Всей магии также не знает никто. Я делаю то, что могу и умею. И это помогает всем нам. То, что они пришли сами – знак. Такие иногда приходят и по ним сразу видно – для чего…

Но Эйдену не было видно. Ни сразу, ни потом. При этом он понимал, что двое возможных дезертиров могли представлять опасность. Быть может – их убили, чтобы уберечь себя и своих близких. А вовсе не для того, чтобы обобрать и повесить сушиться высоко над землей.

Один из коротких, обоюдоострых мечей в простых ножнах теперь висел у Иллура на поясе. А огромные сапоги здоровяка – пришлись как раз в пору высокому, большеногому Курту.

Волокнистая жвачка из горьких сушеных грибов раздражала нёбо характерным покалыванием. Маленькая чистая ладошка Касии легко скользила от плеча к шее и обратно. В воздухе пахло палёным пером и человеческими волосами.

Сколько пользы принесло жертвоприношение – было неизвестно. Быть может, благодаря ему охотникам чаще попадалась дичь, а по-настоящему опасные твари ещё дальше обходили деревню. Быть может – даже тёплая погода, стоявшая до сих пор, была тёплой не просто так. Возможно, были и другие, невидимые для глаз и непонятные разуму последствия, помогающие общине. Но вот главе общины божественной помощи явно недоставало.

Неизменно страдавший от боли, Иллур круглосуточно нуждался в чёрных грибах. В очередной раз перебитая голень опухала всё больше. Мази и зелья Дарны не могли справиться с такой травмой. Закрытый перелом, вероятно, породил множество костных осколков, оставшихся в толще плоти и спровоцировавших серьёзное заражение. Нога чернела. Рыжебородый бредил и ругался, оплевывая всё вокруг. Знахарка колдовала и шептала. В хижине больного постоянно висела плотная дымка курящихся пучков целебных трав. Разумеется – тщетно. В отличие от всех остальных, Эйден уже на четвёртый день распознал влажную гангрену. У него было немало возможностей насмотреться на подобное в полевых госпиталях. И он знал, что в такой ситуации остается только два пути.

Идею ампутации Дарна восприняла в штыки. Оказалось, что такое в лесном селении не практиковалось. С одной стороны – Эйден понимал, что одноногий, теперь уж точно до конца жизни, охотник теряет свою ценность для общины. С другой – знал, что мёртвый он будет ненамного полезней. К тому времени, как юноша наконец решился – в судьбе бородача уже можно было не сомневаться. То есть жизнь не гарантировало ничто, а некоторый шанс на спасение могла предоставить исключительно ампутация.

Было страшно, трудно и невыносимо долго. Курт, который, к счастью, принял верную сторону в конфликте со знахаркой, держал брата и не пускал в хату недовольных. Эйден резал, пилил, сшивал и перевязывал. Он не раз видел, как это делал Оннавал, а потом и Лоран, но сам отнимал впервые. Несмотря на это, все прошло настолько удачно, насколько вообще могло. Наградой за первую серьёзную операцию послужило общее презрение и старый бурдюк с крепким вином, хранившийся в деревне в качестве особого снадобья из большого мира. Дни потянулись медленнее, времени на раздумья стало слишком много.

Узловатые корни старого дуба чуть плотнее охватили плечи, накрытые меховым плащом. Уж чего-чего, а шкур у лесовиков хватало. Но не из-за свалявшегося грязноватого меха было так удобно. Низкие, тяжёлые ветви зашуршали остатками коричневой листвы, напоминая мирное сопение огромного пса. Дереву определённо нравилась компания Эйдена.

– Ты мне тоже нравишься, – протянул он себе под нос.

Он теперь часто уходил из деревни и бродил по округе большую часть дня. И иногда позволял себе отдохнуть. Например – среди корней старого дуба. Или на поросшем травой склоне ближайшего холма. Или в куче сухой листвы, собранной ветром у границы светлого березняка. Было не так важно – где. Решающее значение имели тишина и одиночество. А еще чёрные сушёные грибы. Оказалось, что если запивать их старым крепким вином – эффект и того, и другого заметно усиливался.

Тёмные дубовые листья снова зашуршали, стараясь привлечь внимание. Пара желудей, сросшихся черенком, упали совсем рядом.

– Это мне? Спасибо, – неуверенно пробурчал Эйден.

Он потянулся вперёд, но замер, держа руку на весу. Где-то неподалеку кричала птица. Возможно – это была сойка. Возможно – это что-то значило. Эйден откинулся назад, снова погружаясь в удобную ложбину меж толстых корней.

Конечно, все это хрень. Наелся дурманящей дряни и ищу смысл там, где его нет. Разглядываю, раздумываю и гадаю… А тут просто дуб, ветер да жёлудь. Просто палка, полезная хромому, но не собирающаяся снова стоять сама собой. И просто тёмные людишки, совершенно невиновные в том, что родились и выросли в чаще.

Иллур уже несколько дней как пришел в себя, начал вставать и быстро шёл на поправку. Выстругав себе костыль, он всё так же выносил старое пламя, по вечерам зажигая главный Очаг. Рыжебородый держался твёрдо и властно, было ясно, что, несмотря на увечье, он оставался тем, кем и должен был быть. А поблагодарив Эйдена прилюдно – как бы запретил любые косые взгляды и недовольные перешёптывания за его спиной. И теперь, вроде бы, всё было нормально. Но он почему-то сидел здесь. Каждый день уходил всё дальше в лес и думал.

Дубы остались позади. На них не росли нужные древесные грибы. Те, что Дарна называла беляками – встречались в основном на тополях. И беловатый зернистый налёт, собираемый с их шляпок, сейчас был особенно нужен. Нужен не только Иллуру с зарастающей культей, но и Касии, что неожиданно взволновало Эйдена, видавшего и куда более серьёзные недуги. Обрабатывая маслянистой мазью лопатку девушки, он напряженно хмурился и отвечал на её вопросы невпопад. Розоватые, покрытые тонкой коростой язвочки, казались мерзкими противоестественными ранами. На гладкой и чувствительной коже попросту не должно было быть подобного… И потому юноша неуклюже карабкался на очередной тополь, привычно рассуждая о несправедливости этого мира.

Большинство крестьян пробовали мясо пару раз в год. Лесовики же ели его постоянно, при этом теряя зубы и покрываясь коростой из-за нехватки обычных овощей. А злополучные соседи из Суррая и Хертсема сейчас не имели ни того, ни другого. И должны были смести армии противника, чтобы добраться до их полей и закромов.

Подходя к деревне, Эйден думал о травяном чае, что так хорошо смывает сухую горечь во рту. Приятный шум в ушах, порождаемый смесью вина и грибов, уже почти стих, оставив за собой неуютную пустоту. Неуверенная, рассеянная мысль, словно тонкая струйка дыма – вилась от застарелых вопросов к смутному предчувствию перемен и обратно. Хотелось быстрее поесть и лечь спать, чтобы не разбираться в хитросплетениях неясных тревог и сомнений.

– Эйден! Ну наконец-то! Идём, идём скорее! – огромные глаза цвета июльского неба осветили сероватые сумерки. Забрав торбу с собранными травами, Касия держалась чуть впереди, постоянно оборачиваясь и ловя его взгляд. – Он пришёл. Помнишь, я говорила, что он приходит? Наш колдун. Он сейчас с дядей и бабушкой. О тебе говорили, спрашивали. А мне смотри, что подарили! Как луна, правда? И тёплый на ощупь.

Эйден, прихрамывая, торопился за девушкой. Из её щебетания он не улавливал и половины. Грива волос, светлых, как у отца, волновалась при каждом повороте маленькой, аккуратной головки. Отрывочные упоминания о каком-то бродячем знахаре, всплывающие в памяти, никак не хотели выстраиваться в нечто полезное.

– А если на свет смотреть – огонёк внутри загорается, – продолжала Касия, вертя в свободной руке круглый, полупрозрачный камень. – Вечером тебе покажу, с лучиной. Перед Очагом не хочу, все просить станут и…

Девушка замолчала на полуслове, поняв, что они уже дошли до хижины Иллура. Она легко кивнула и убежала прочь, моргнув напоследок огромными глазами. Эйден потянул на себя массивную, чуть заваленную внутрь дверь.

– Хорошая, аккуратная культя. Ровные швы. И даже колено сохранить умудрился.

Сутулый мужчина лет пятидесяти заканчивал перевязывать ногу рыжебородого. Его длинные, чуткие пальцы неспешно управлялись с полосами ткани. И хотя бесцветные водянистые глаза были опущены вниз – все понимали, что он обращается к Дарне.

– Да… Так то оно так, но, – знахарка смущенно поджала запавшие губы, – но ведь можно было и тебя дождаться. Я бы его продержала, а там глядишь – и ногу бы…

– Нет, – седеющий мужчина устало дернул головой, откидывая с глаз длинные, сальные патлы. – Не продержала бы. Он бы ушёл. Весь, целиком. А ты – благодари мастера. Парень появился очень вовремя.

Иллур кивнул молча и сосредоточенно. Посмотрел на Эйдена, потом на Дарну. Знахарка чуть съёжилась под его взглядом, продолжая беззвучно перебирать губами.

– Я Салагат, – сутулый глядел исподлобья, но вовсе не выглядел угрюмым. Скорее чуть удивленным, будто всё видел впервые. – Садись, мастер. Ешь… если хочешь.

Эйден тяжело опустился на скамью. Небольшие птичьи тушки шипели и потрескивали над огнем. Судя по размеру – это снова были вороны. В хате пахло черными грибами и палёным пером.

Судя по всему – Салагат не слишком часто, но регулярно наведывался в деревню. Знахарка рассказывала ему о детях, кто и как проявляет себя, хорошо ли растёт и чем болеет. Иллур говорил о миграции оленя, перелётных птицах и новых выжженных тотемах. Эйден же больше молчал, украдкой всматриваясь в необычное, худое лицо странника. И чем дольше смотрел – тем больше замечал сходства. Впалые щеки, темноватые круги под глазами, резко очерченный подбородок… Этот мужчина напоминал его самого, только лет на тридцать старше. Возможно, не всеми чертами лица, а скорее общим впечатлением живучей, выносливой истощённости. Своеобразная печать пережитого виднелась в глубоких, сухих морщинах безволосого лица.