Другая страна

– Ну и как, любили?

– Нет, – ответил Вивальдо, вспоминая девушек-католичек и проституток. – Думаю, никто не любил.

– А как ты ведешь себя в постели? – шепнул Руфус. – Что ты делаешь? – Он бросил взгляд на Вивальдо, криво усмехнувшись. – Что ты делаешь?

– Что ты имеешь в виду? – Вивальдо сделал попытку улыбнуться, но он знал, о чем спрашивает Руфус.

– Делаешь, что тебя просят? – Руфус, понизив голос, потянул Вивальдо за рукав. – А твоя белая подружка, Джейн, она берет в рот?

О, Руфус, хотел закричать Вивальдо, кончай ты разводить бодягу! – и почувствовал, что слезы подступают к глазам. В то же время сердце его екнуло в страхе и кровь отхлынула от лица.

– Нет у меня таких умелиц, – ответил он, мысленно перебрав занудных девушек-католичек, подруг его юности. Попытавшись вызвать в памяти череду постелей, в которых побывал, Вивальдо понял, что из этого ничего не получится – ни одна не запомнилась. – Разве что проститутки, – вырвалось у него, и в воцарившемся молчании он остро ощутил, что рядом с ними на кровати сидит сама смерть. Он в испуге взглянул на Руфуса.

Руфус расхохотался. Он повалился на постель и хохотал до колик, пока слезы не заблестели в уголках глаз. Ничего страшнее этого смеха Вивальдо не слышал, ему хотелось с силой встряхнуть Руфуса или нахлестать его по щекам – все что угодно, лишь бы этот смех прекратился! Но он только закурил сигарету, ладони его были влажными. Руфус закашлялся, брызгая слюной, и сел на кровати. Повернулся раскрасневшимся лицом к Вивальдо. И, выкрикнув: «Проститутки!» – вновь залился смехом.

– Что тут такого смешного? – тихо поинтересовался Вивальдо.

– Если не понимаешь, тебе не объяснить, – ответил Руфус. Отсмеявшись, он как-то сразу успокоился и помрачнел. – Все мы болтаемся в одном поезде – только ты едешь в одну сторону, а я – в другую… чистое безумие. – В его устремленных на Вивальдо глазах вновь блеснула ненависть. Он проговорил: – У нас с Леоной была обалденная постель. Чего только мы не вытворяли.

– Замечательно, – отозвался Вивальдо. Он затоптал сигарету. В нем снова закипало раздражение, и в то же время тянуло рассмеяться.

– А толку чуть, – сказал Руфус. – Никакого толку. – С реки доносились протяжные гудки, Руфус снова направился к окну.

– Нужно выбираться отсюда. Так будет лучше для меня.

– Тогда поторопись. Не тяни – уезжай, и все.

– Я и собираюсь, – сказал Руфус. – Собираюсь уехать. Хочется только еще разок увидеть Леону. – Он не сводил глаз с Вивальдо. – Хочется трахнуть ее на прощание… кончить… полюбить… еще хоть раз.

– Чтоб ты знал, – оборвал его Вивальдо, – меня не очень интересуют подробности твоей интимной жизни.

Руфус осклабился.

– Да ну? А мне всегда казалось, что вас, белых, хлебом не корми, а только расскажи, как у нас, бедолаг, эта штука работает.

– Ну, значит, я иначе устроен, – сказал Вивальдо.

– Похоже на то, – согласился Руфус.

– Я только хотел быть твоим другом, – прибавил Вивальдо. – И ничего больше. Но, вижу, друзья тебе не нужны. Так?

– Так, – ответил Руфус. – Так. – Помолчав, он через силу, медленно заговорил: – Не обращай внимания на мои слова, Вивальдо. Я знаю, ты мой единственный друг. Больше у меня никого нет.

Поэтому ты и ненавидишь меня, подумал Вивальдо; в охватившем его спокойствии слились печаль и безнадежность.

И вот теперь Вивальдо и Руфус сидели в молчании у окна пиццерии. Они почти обо всем уже переговорили. Все рассказали друг другу, вернее, рассказывал Руфус, а Вивальдо слушал. Снаружи из соседнего клуба доносилась музыка, растворяясь в неумолчном городском шуме. Руфус не отрывал глаз от окна, всматриваясь с печальной безнадежностью в темноту и как бы надеясь увидеть там Леону. Эти улицы поглотили ее. По словам Руфуса, однажды холодной ночью она выбежала из дома полуодетая, все искала своего малыша. И снова и снова повторяла, что знает, где он, знает, куда его упрятали и как выглядит дом, только забыла адрес.

Потом, продолжал Руфус, Леону увезли в Бельвью[7 - Бельвью – до 1984?г. психиатрическая клиника в Нью-Йорке.], и он не сумел вызволить ее оттуда.

Врачи посчитали, что будет преступно передать опеку над ней человеку, ответственному за этот нервный срыв, тем более что у него не было на нее никаких законных прав. Они связались с ее семьей, с Юга за ней приехал брат и увез Леону с собой. Теперь она сидела взаперти где-то в Джорджии, в четырех стенах, и не было никакой надежды, что она когда-нибудь оттуда выйдет.

Вивальдо зевнул и сразу же почувствовал себя виноватым. Но что делать, он устал – устал от исповеди Руфуса, устал внимать ему, устал от самой дружбы. Он хотел бы попасть домой, плотно затворить дверь и наконец-то уснуть. Он устал от человеческих забот, реальных людей и с удовольствием вернулся бы к своим вымышленным героям, чьи проблемы переносить легче.

Но он тоже был охвачен беспокойством и теперь, оказавшись вне дома, не собирался тут же отправляться обратно.

– Может, проведем остаток ночи у Бенно? – предложил он и, не дожидаясь ответа, так как знал, что Руфусу не очень-то хочется туда идти, немного надавил на друга: – Идет?

Руфус кивнул, чувствуя, что на него снова накатывает волна страха. Вивальдо пристально глядел на него, с облегчением ощущая, что все возвращается на круги своя – его любовь к Руфусу и сострадание. Перегнувшись через стол, он потрепал друга по щеке.

– Пойдем, – позвал он. – И не нужно никого бояться.

После этих слов Руфус стал выглядеть еще более взволнованным, хотя слабая улыбка заиграла на его губах, а Вивальдо остро почувствовал, что все уже предрешено – назад пути нет. Он облегченно вздохнул, в то же время жалея о произнесенных словах. К ним подошел официант, Вивальдо расплатился, и они вышли на улицу.

– Праздник Благодарения на носу, – вдруг произнес Руфус. – Я совсем забыл. – Он рассмеялся. – Скоро Рождество, год кончается… – Не закончив фразы, он поднял глаза и окинул взглядом оцепеневшую от холода улицу.

На углу, под фонарем, звонил по автомату полицейский. На противоположной стороне улицы молодой человек выгуливал собаку. По мере приближения друзей к ночному клубу Бенно музыка становилась все слышней. Крупная некрасивая девушка-негритянка с пакетами в руках и очкастый белый юноша с недовольным лицом бросились навстречу подъезжавшему такси. Желтый огонек погас, дверцы захлопнулись. Такси дернулось с места; когда оно проезжало мимо Руфуса и Вивальдо, свет уличных фонарей вырвал на мгновение из темноты лица молчаливо сидевшей в автомобиле пары.

Обняв Руфуса за плечи, Вивальдо тихонько втолкнул его внутрь бара Бенно.

Бар был переполнен. Кого здесь только не было! Работники рекламы потягивали двойные порции виски или водки со льдом, студенты пили пиво прямо из бутылок, ухватив их влажными скользкими пальцами, одинокие мужчины подпирали стены – ближе к дверям или в углах, бросая жадные взгляды на женщин. Юные студенты, ежеминутно выдавая свою полную неосведомленность в вопросах секса и пребывая из-за этого в отчаянии, делали мучительные попытки привлечь внимание женщин, но привлекали лишь внимание друг друга. Мужчины заказывали напитки для снующих без устали от музыкального автомата к бару подруг, оба пола обменивались улыбками, в равной степени демонстрирующими желание и презрение. Смешанные пары, в которых один партнер был белый, а другой – черный, держались вместе, они нарочито подчеркивали на публике свое единение, что могло и не соответствовать истине. Понять, что к чему, здесь вообще было невозможно; все скрадывал жаргон, своеобразная речь витала в воздухе, не выдавая непосвященным ничьих тайн. Лишь музыкальный автомат отдувался за всех, каждый вечер далеко разнося свои синкопированные любовные мольбы.

Глаза Руфуса с трудом привыкали к электрическому свету, сизому дыму, непрерывному мельтешению. Его не покидало странное чувство, что он видел все это раньше во сне. Из того же сна возвращались к нему лица, жесты, голоса, и, как и положено во сне, никто не обращал на него внимания, никто, казалось, не помнил его. Совсем рядом за столом сидела девушка; помнится, он пару раз переспал с ней, ее звали Белл. Она болтала со своим приятелем Лоренцо. Откидывая назад волосы, она мельком взглянула на Руфуса, но, видимо, не узнала.

Над ухом загремел голос:

– Да никак Руфус! Когда тебя выпустили?

Руфус обернулся и увидел прямо перед собой широко улыбающееся шоколадного цвета лицо с гривой выпрямленных волос, небрежно падавших говорящему на лоб. Лицо Руфус помнил, а вот имя – нет. И отношений, которые связывали его с этим лицом, – тоже. Но все же сказал:

– У меня все отлично. Как ты?

– Помаленьку, дружище, помаленьку. – Глаза парня впивались в него, как пара злых насекомых, на лбу и вокруг губ – капельки пота, волосы вздыблены. – Попал в одну переделку, но сейчас все в порядке. А про тебя говорили, что ты сел.

– Сел? Нет. Работал в другом районе.

– Вот как? Ну, прекрасно. – Парень мотнул головой в направлении двери, как бы отвечая на настойчивые призывы, которые Руфус не слышал. – Мне надо отваливать, дружки поджидают. Еще увидимся.

На мгновение холодный воздух проник с улицы, но тут же растворился в дыму и человеческих испарениях.

Друзья стояли в нерешительности, не зная, стоит ли здесь оставаться, и даже не успели еще ничего заказать, когда из мрака и гула выступила Кэсс. В черном вечернем платье она выглядела очень элегантно, белокурые волосы были тщательно подколоты наверх. Она держала в одной руке рюмку и сигарету и казалась похожей одновременно и на усталую матрону, какой была на самом деле, и на озорную девчонку, какой давно уже не была.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Вивальдо. – Вырядилась как на бал. Что-нибудь случилось?

– Мне надоел муж. Ищу нового. Но, видимо, попала не в те торговые ряды.

– Подожди дешевой распродажи, – посоветовал Вивальдо.

Кэсс повернулась к Руфусу и дружески коснулась его руки.