Разрезающий лабиринт

– Их звали Ньют и Соня.

Глава четвертая

Хранитель руин

I

Александра

Она стояла среди руин. Божественная, несравненная, непревзойденная.

Лишь через час Александра достигла самого нижнего уровня подземелья. Путешествие скорее наводило скуку, чем страх. После полномасштабной Эволюции, навсегда изменившей мир за тридцать один год до этого дня, она научилась множеству новых интеллектуальных удовольствий. Благодаря учению Впышки она умела теперь находить радость в самых неподходящих местах. Пока она опускалась по бесконечным лестницам, какая-то дальняя часть ее сознания подсчитывала шаги, вычисляла углы, расстояние и скорость.

Достигнув самого нижнего уровня – ей пришлось петлять по коридорам, открывать тайные двери, даже несколько раз подняться по лестнице, вместо того чтобы продолжать спуск, – Александра произвела в уме некоторые интересные вычисления, просто от нечего делать. Количество шагов; средняя и текущая скорость; общее расстояние, пройденное вниз и вверх; точный угол между точкой А на стальной двери и точкой Б, где она сейчас стояла. Другая часть мозга отмечала, как меняется по мере спуска температура, переводя в цифры мельчайшие ощущения – каждую капельку влаги на коже. Она задумалась, почему температура падает неравномерно, скачками, и зафиксировала информацию в памяти, чтобы позже разобраться в причинах.

В данный момент ее, потрясенно созерцавшую картину полного разрушения, занимали более серьезные вещи.

Когда-то это было могущественное место. Место силы и огромных возможностей. Александра окинула взглядом необъятный простор, ощутив восторженный трепет перед тем, как здесь все было в давние времена – до того, как потрескались, задрожали и рухнули на землю великие стены.

Она представила себе огромный вихрь пыли, круживший по гигантской пещере в день, когда это случилось. Груды битого цемента и искореженного металла тянулись к высокому армированному потолку, словно памятники тем, кто страдал и умер.

«Священная земля, – подумала она. – Лабиринт. Здесь жил Он. И Она. О да, здесь жила старая перечница и погиб ужасной смертью старый хрыч. Все рухнуло в благородном порыве храбрости, самопожертвования, чести и прочей чуши собачьей, как сказала бы бабуля».

Александра насмешливо фыркнула, надеясь, что этот звук достигнет каждого уголка гигантской пещеры. Она с трудом сохраняла видимость почтения, и ее страшно бесила необходимость этого фарса. Она любила – просто обожала – эволюционное восхождение, свою роль в этом движении, и полностью соглашалась с направлением, которому они следовали на протяжении десятилетий. Просто хотелось, чтобы люди относились к этому проще. Она не Афина. Михаил не Геракл. А Он… уж тем более не Зевс.

«Да, – подумала она, – с таким настроением лучше оставаться дома».

И тут же улыбнулась. Оставшись дома (Александра прекрасно отдавала себе отчет, что никогда бы этого не сделала), она бродила бы по своим покоям, думая о восхитительных вещах, которые могла пропустить. А она здесь, рассматривает безбрежное пространство с руинами семидесятилетней давности. Под острыми обломками металла и потрескавшегося камня, разбитого цемента и раскуроченных машин до сих пор виднеется дорога. Она знала эту дорогу, как и двое остальных. Один прошел по священному пути ночью.

Это злило Александру больше всего.

Она миновала бетонную арку с торчащей во все стороны стальной арматурой – копья, сразившие огромного допотопного зверя, – и направилась к Глэйду.

2

Минхо

Сирота лежал в постели, свернувшись калачиком и натянув на голову одеяло. Он не хотел, чтобы кто-то видел его мучения. Его вину и позор.

В столовой он совершил ошибку – вообразил себя Минхо, достойным носить имя. Такое кощунство неминуемо разбило бы сердца его предков. Тех, кто его учил. Тех, кто умер, дав ему возможность стать Сиротой. Он – ходячее оскорбление для братьев-сирот, спящих в своих постелях. Вокруг, на десятках коек, выстроившихся в ряд, словно танки, ожидающие отправки на войну, лежали люди, которые в лучшем случае могли плюнуть ему в лицо, если бы узнали, а в худшем – убить. Точно убили бы.

Он для этого родился. Его для этого воспитали. Вымуштровали. Он – Сирота.

У Сироты нет имени. Сироте не нужно имя. Лежать под горячим, как печка, одеялом, обливаясь потом и испытывая вселенские муки, было невыносимо. Выглянув из-под одеяла, не наблюдают ли за ним, он откинул колючую шерсть и сел, поставив босые ноги на прохладный каменный пол. Уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Потер глаза и лоб. Что делать? Он не мог больше оставаться ни в этой постели, ни в этом бараке. Будь все проклято!

Сирота встал, вытащил из сундучка в ногах одежду и быстро оделся, стараясь вести себя как можно тише. Если кто-то спросит, он скажет, что живот подвело. Вряд ли кому-то захочется составить компанию.

Он прошел к двери, миновав по пути восемь или девять кроватей; несколько чутко спящих сирот подняли головы, но ничего не сказали. Часовой, клевавший носом над замусоленной старой книгой, просто кивнул. Сирота не понимал, почему так нервничает. Во-первых, он не собирался нарушать никаких законов. Во-вторых, что он мог сделать? Бегать голым по казарме и пугать людей? В нерабочее время оружие заперто, а если бы он додумался ходить с ножом, его бы заперли пожизненно или казнили в назидание остальным. Как пить дать казнили бы.

Нужно просто глотнуть воздуха. Небольшой перерыв, перезагрузка, и он вновь посвятит свою жизнь делу, ради которого родился и вырос. Нужно прекратить называть себя Минхо, пока эта глупость не проросла в сознании до такой степени, что он не сможет больше скрывать, и не только от себя.

В шахту. Да. Вот куда он пойдет. Отлично. Шагая по коридорам казармы, Сирота, к своему удивлению, обгонял довольно много людей. Ему всегда казалось, что защитники нации никогда не отдыхают. Тем лучше: можно не опасаться, что его бессонница привлечет нежелательное внимание. Он неторопливо брел по коридору, держась особняком, как Моисей, наслаждаясь движением, прохладой камня, пламенем факелов, дружелюбными лицами. Куда меньше удовольствия доставлял запах пота, но Сирота давно привык. Скоро он дошел до цели.

Шахта, единственное место на всем подвальном этаже, где можно увидеть небо, да и то через вертикальный каменный колодец высотой в две сотни метров, представляла собой часть огромной вентиляционной системы, которая обеспечивала воздухом Сироту и ему подобных. Сверху капала вода, расплескиваясь крошечными фонтанчиками на блестящих черных плитах. Сирота ушел в дальний угол и сел, оперевшись спиной на кривую стену шахты. Дождь приятно холодил кожу. Свежий воздух, мелкие капли дождя, прогулка – все это его взбодрило, помогло преодолеть уныние.

Никто его ни о чем не спрашивал. Никто не трогал. Он закрыл глаза. Время шло.

3

Сирота уже начал отключаться от реальности, как вдруг его вырвал из дремоты негромкий возглас. Сначала он подумал, что уже уснул, но когда протер глаза и зевнул, крик повторился. Теперь даже не крик, а мучительный вопль. Отчаянная мольба о помощи. Внезапно оборвавшийся вопль ужаса и долгие, несчастные рыдания.

Инстинкты Сироты вспыхнули, как зажженная спичка, брошенная в керосин. Секунда – и он уже мчался по небольшому туннелю с правой стороны, по одному из множества каналов, пронизывающих крепость. Пришлось нагнуться, однако на скорости это не отразилось. Он бежал так быстро, как мог, – влево, вправо, прямо, с каждым шагом приближаясь к жуткому призыву о помощи. Он ворвался в другую вертикальную шахту, намного уже, чем та, где отдыхал. Всхлипы доносились из небольшого туннеля над головой, на уровень выше. Не медля ни секунды, Сирота прыгнул, ухватился обеими руками за край и подтянулся в темную дыру.

На грязном полу лежал ничком жалкий маленький мальчик, а над ним стоял на коленях мужчина. Сирота ни разу в жизни не видел ребенка в таком жутком состоянии. Окровавленный, синяки по всему телу. Избит до такой степени, что родная мать не узнает. Мужчина занес руку, чтобы ударить несчастного еще раз.

Сирота взорвался гневом, тысячей фунтов огненной ярости. Он схватил негодяя за изодранную рубашку, поднял и швырнул в стену. Голова незнакомца с треском ударилась о зазубренный камень под низким потолком. Сирота знал, что этот звук будет преследовать его во сне, щекоча нервы и принося огромное удовольствие. Схватив мужчину за шею левой рукой, Сирота ударил по лицу правой. Отстранился и ударил вновь, крепко сжатым кулаком, изо всей силы. И еще, и еще. Что-то трещало, хрустело и ломалось. Сирота отпустил мужчину, и тот безвольно рухнул на пол.

Тяжело дыша, Сирота посмотрел на ребенка, которого истязал злодей. На мальчике не было живого места, но он дышал. Слава Исцелению, жив! Их взгляды встретились. Сирота опустился на колени в холодную липкую грязь, поднял ребенка и сказал:

– Все будет хорошо. Он больше тебя не обидит. Как тебя зовут?

– К-кит, – с болезненным стоном отозвался спасенный. – А тебя?

Сиротам нельзя задавать такие вопросы. У него сдавило горло.

– А тебя? – повторил мальчик, такой хрупкий, что страшно было на него смотреть.

– Меня…

«Беги», – подумал он. Почему-то захотелось убежать. Подальше от всего этого.

– Пожалуйста… – Глаза мальчика закрылись, дыхание участилось. – Скажи…

Зачем? Зачем ему это? Почему избитый до полусмерти ребенок из последних сил пытается задать вопрос, который мучил Сироту всю жизнь?

Мальчик закашлялся и умоляюще приоткрыл глаза.

– Твое… имя…

Сирота посмотрел на него сверху вниз, стыдясь злобы, распиравшей грудь, сдавливающей горло, как раковая опухоль, и наконец ответил несчастному ребенку, лишь бы тот замолчал:

– У меня нет имени.

4

Александра

Трудно было представить, как выглядел Лабиринт раньше.