Бегущий в Лабиринте. Тотальная угроза

Трина сидит напротив и совершенно не обращает на него внимания. Не догадывается, что он о ней мечтает и вообще с ума сходит. Они давно знакомы, с самого детства. Так уж вышло, что живут они по соседству, а раз соседи, значит, положено дружить – мальчишкам, девчонкам, даже инопланетянам. Наверное, это универсальный закон галактики, да что там, целой вселенной! Кто ж знал, что соседская девчонка превратится в такую красавицу! Одна проблема – все парни в школе по Трине вздыхают. Она не скрывает, что всеобщее внимание ей нравится.

Поезд подземки с тихим шелестом несется по туннелям под Нью-Йорком, чуть покачивается, навевает дрему. Марку хочется закрыть глаза.

– Ты о чем задумалась? – спрашивает он.

Их глаза встречаются, на лице Трины возникает улыбка.

– Ни о чем. Целых две недели я буду ни о чем не думать. Ни о чем. А если начну думать, то хорошенько подумаю о том, чтобы ни о чем не думать, и думать перестану.

– Ну ты даешь! Наверное, это очень сложно.

– Не-а, пустяки. Хотя на такое способны только гениальные личности.

У Марка возникает смехотворное желание признаться в том, как она ему нравится, пригласить ее на свидание, взять ее за руку. Однако вместо этого он заявляет:

– О мудрейшая из мудрейших, прошу тебя, научи, как мне додуматься до того, чтобы не думать!

Трина очаровательно морщит нос.

– Ну ты и чудик!

Да уж, соблазнитель из Марка никудышный. Ему хочется взвыть и отхлестать себя по щекам.

– Но мне чудики нравятся, – произносит Трина, и он обрадованно вздыхает.

– А что вы делать собираетесь? В городе останетесь?

– Может, к бабушке съездим на пару дней, а так я все каникулы дома. Схожу куда-нибудь с Дэнни… Не знаю пока. А у тебя какие планы?

Марк снова расстраивается – вот так всегда, с этой девчонкой никакой определенности.

– Я… мы… ну да… В общем, буду сидеть дома, чипсы хрумкать, чисто по-свински. Чавкать и отрыгиваться. Наблюдать, как сестрицу подарками заваливают, – мрачно отвечает он. Мэдисон, конечно, разбалована донельзя. Впрочем, он сам виноват.

– А! Раз так, может, потусуемся?

К Марку моментально возвращается приподнятое настроение.

– Отлично! Каждый день? – уточняет он, сам от себя не ожидая такой наглости.

– Ага, – кивает Трина, с преувеличенной настороженностью оглядывается и заявляет: – Пойдем к тебе в подвал, целоваться.

На мгновение сердце у него замирает, по коже бегут мурашки, щеки заливаются краской. Неужели Трина не шутит?

Она хихикает как сумасшедшая. Беззлобно, как будто даже заигрывая. Марк прекрасно сознает, что она считает его старым приятелем, хорошим другом – и ничем больше. С друзьями не целуются. Марк трясет головой, отгоняет напрасные мечты.

– Очень смешно, – говорит он. – Я внутри весь обхохотался.

Она обмахивает лицо ладошкой.

– А что, я бы с тобой пошла.

И тут в вагоне гаснет свет.

Поезд замедляет ход, останавливается. Марк валится с сиденья, падает Трине на колени. В любое другое время его бы это обрадовало, но сейчас ему отчего-то страшно. Говорят, давным-давно случались перебои с электричеством… В кромешной тьме раздаются испуганные крики пассажиров. Рассудок не в состоянии привыкнуть к темноте. Кое-где вспыхивают экраны наручных телефонов, жуткое ощущение рассеивается.

Трина хватает Марка за руку и спрашивает:

– Что случилось?

Он успокаивается, замечает, что Трина не испугалась. Это приводит его в чувство. Подумаешь, электричество отключили, подземка остановилась… Ну и что?

– Наверное, поломка на линии, – говорит он и вытаскивает свой наладонник – на крутой наручный телефон денег пока не хватает. Мобильник почему-то не работает, и Марк со вздохом засовывает его в карман.

На потолке зажигаются плафоны аварийной сигнализации. После полной темноты тусклый желтоватый свет кажется слишком ярким. Пассажиры встают с мест, переглядываются, перешептываются друг с другом, словно в такой ситуации нельзя разговаривать в полный голос.

– Хорошо, что мы никуда не торопимся, – шепчет Трина.

Ощущение паники отступает. Марку ужасно хочется спросить, что Трина имела в виду, говоря «А я бы с тобой пошла», но момент безвозвратно упущен. Надо же, как не вовремя вырубили электричество!

Поезд начинает подрагивать – не сильно, какой-то мелкой дрожью. Пассажиры испуганно вскрикивают, мечутся по вагону. Марк и Трина с насмешливым удивлением переглядываются, но к любопытству примешивается искорка страха.

Два пассажира решительно подходят к выходу, с усилием раздвигают двери, спрыгивают на узкую платформу, что тянется вдоль стены туннеля. Остальные, словно стая крыс, бегущая от пожара, с возбужденными криками протискиваются в проем, толкаются, отпихивают друг друга локтями, переругиваются. Через несколько минут Марк с Триной остаются одни в пустом вагоне подземки. Над головой слабым светом мерцают плафоны.

– По-моему, зря они все вышли, – неуверенно шепчет Трина. – Сейчас все починят.

– Ага, – кивает Марк, хотя ему не по себе: поезд по-прежнему трясет мелкой дрожью. – Хотя… не знаю. Кажется, это серьезно.

– Думаешь, стоит выйти?

Марк на секунду задумывается и снова кивает:

– Ага. А то я здесь с ума сойду.

– Тогда пошли.

Он встает, Трина тоже поднимается с сиденья. Они подходят к открытой двери, спрыгивают на платформу. Ограждения нет. Если поезд внезапно тронется с места, им не поздоровится. В туннеле тоже горят лампы аварийной сигнализации, едва рассеивающие непроглядный мрак подземелья.

– Все налево ушли, – произносит Трина таким тоном, что Марку становится ясно: идти надо в другую сторону.

– А мы пойдем направо, – решительно заявляет он.

– Точно, – соглашается Трина. – Я к этим уродам даже приближаться не хочу.

– Они все будто с ума посходили.

– Пойдем! – Трина тянет его за руку и идет по узенькой платформе.

Оба ощупывают стену ладонями, почти вжимаются в нее, чтобы не упасть на рельсы. Стена едва заметно подрагивает. Может, произошло землетрясение, потому и электричество отключили? Наверное, теперь самое страшное позади…