Компас сердца. История о том, как обычный мальчик стал великим хирургом, разгадав тайны мозга и секреты сердца

Какое-то время Рут молчала, и мне стало неловко оттого, что я все это ей выложил.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – наконец ответила она. – Расскажи мне про фокус с большим пальцем.

– Ну… Надеваешь на большой палец руки пластиковую насадку, только нужно ее немного замаскировать, иначе, если присмотреться, станет понятно, что это фальшивка. Насадка внутри полая, и можно ловким движением переместить ее с большого пальца в ладонь другой руки – вот так. – Я продемонстрировал классическое движение фокусника: схватил одну руку другой и скрестил пальцы между собой. – Нужно тайком переложить пластиковый наконечник в другую руку, теперь в него можно спрятать маленький шелковый шарфик или сигарету, а затем надо повторить движение и снова надеть насадку на большой палец. Только внутри ее уже будет то, что ты туда положил. Выглядит так, будто ты заставил предмет волшебным образом исчезнуть. Но можно сделать и наоборот, чтобы вещь как по волшебству появилась из ниоткуда.

– Понимаю, – сказала Рут. – И давно ты тренируешься?

– Уже несколько месяцев. Я тренируюсь каждый день, иногда по нескольку минут, иногда по часу. Но каждый день без исключений. Поначалу было очень сложно, даже несмотря на книгу с инструкциями. Но потом стало все проще и проще. Любой может этому научиться.

– Вроде как неплохой фокус. Здорово, что ты тренируешься. Но знаешь ли ты, почему он срабатывает?

– Что вы имеете в виду?

– Почему, как тебе кажется, этот фокус такой убедительный? Ты же сам сказал, что пластиковый палец выглядит фальшивым. Так почему тебе удается обмануть людей с его помощью?

Она внезапно посерьезнела, словно действительно захотела, чтобы я что-то объяснил ей. Я не привык к тому, что кто-то, особенно взрослый, просит меня чему-нибудь научить его или что-нибудь объяснить. Я ненадолго задумался.

Человеческий мозг – забавная штука.

Он видит то, что ожидает увидеть.

– Наверное, фокуснику удается обмануть зрителей благодаря своему мастерству. Они не успевают следить за его ловкими руками. К тому же, когда показываешь фокусы, публику нужно отвлекать.

Рут рассмеялась.

– Отвлекать! Это просто замечательно. А ты очень умный. Хочешь узнать, что я думаю по этому поводу?

Она подождала, пока я отвечу, и меня снова удивило, что взрослый спрашивает моего разрешения, прежде чем сказать мне что-то.

– Конечно.

– Я полагаю, фокусы удаются, поскольку люди видят лишь то, что, как им кажется, должно быть перед ними, а не то, что есть на самом деле. Фокус с большим пальцем срабатывает, потому что человеческий мозг – забавная штука. Он видит то, что ожидает увидеть. Он ожидает увидеть настоящий палец, вот он и видит его. Мозг, каким бы загруженным он ни был, в действительности очень ленив. Ну и, конечно, как ты сказал, люди легко отвлекаются. Только отвлекаются они не на движение рук. Большинство людей, наблюдающих за выступлением фокусника, на самом деле не смотрят шоу. Они сожалеют о том, что сделали вчера, либо переживают о том, что может случиться завтра. Их изначально нет на выступлении, так как же они вообще могут разглядеть пластиковый большой палец?

Я не совсем понял, о чем говорила Рут, но кивнул. Я решил подумать об этом потом. Прокрутить ее слова в голове, чтобы разобраться в их смысле.

– Не пойми меня неправильно. Я верю в волшебство. Но только не в то, для которого требуются хитроумный инвентарь и ловкость рук. Ты понимаешь, о каком волшебстве я говорю?

– Нет. Но звучит здорово.

Мне хотелось, чтобы она продолжала. Мне нравилось, что у нас получается настоящая беседа. Я чувствовал себя важным.

– Ты когда-нибудь делал фокусы с огнем?

– Ну, можно сделать фокус с большим пальцем, используя зажженную сигарету, хотя я так еще не пробовал. Чтобы зажечь сигарету, нужен огонь.

– Что ж, представь, что в твоих силах превратить слабый мерцающий огонек в огромное пламя, что-то вроде огненного шара.

– Круто! Как это сделать?

– В этом-то и волшебство. Можно превратить крошечный огонек в огромный огненный шар с помощью одной-единственной вещи – своего разума.

Я не знал, что она имеет в виду, но мне определенно понравилась эта мысль. Меня восхищали фокусники, умеющие гипнотизировать людей. Гнуть ложки силой разума. Левитировать.

Рут хлопнула в ладоши.

– Ты мне нравишься, Джим. Ты мне очень нравишься.

– Спасибо. – Было приятно услышать это от нее.

– Я пробуду в городе еще шесть недель, и если ты согласишься ежедневно приходить ко мне на протяжении всех этих шести недель, то я научу тебя кое-какому волшебству. Волшебству, которое не купишь в магазине и которое поможет появиться всему, что ты захочешь. На самом деле. Безо всяких там фокусов. Без пластиковых больших пальцев. Без ловкости рук. Как тебе?

– С какой стати вам это делать? – спросил я.

– Потому что я умею превращать огонек в пламя. Один человек как-то научил меня этому, и, думаю, настало время, чтобы я научила этому тебя. Я вижу, что ты особенный мальчик, и если ты будешь приходить сюда каждый день – не пропуская ни дня! – то и сам это увидишь. Обещаю. Придется хорошенько потрудиться, и тебе предстоит тренироваться даже больше, чем для фокуса с большим пальцем. Но я обещаю: то, чему я тебя научу, изменит твою жизнь.

Я не знал, что сказать. Никто и никогда прежде не называл меня особенным. Мне казалось, знай Рут правду обо мне и моей семье, она наверняка не подумала бы, что я особенный. Верил ли я, что она действительно научит меня доставать предметы из ниоткуда? Не знаю, но мне хотелось, чтобы беседы, подобные сегодняшней, продолжились. Мне было приятно находиться рядом с ней. Я чувствовал себя счастливым. Я чувствовал себя так, словно Рут меня любит; понимаю, звучит странно, ведь, по сути, она была совершенно незнакомым человеком. Она выглядела как типичная добрая бабушка – и только ее глаза не вписывались в этот образ. Ее взгляд обещал тайны, загадки и захватывающие приключения. Никаких других захватывающих событий тем летом не предвиделось, а тут меня предлагают научить тому, что может изменить мою жизнь! Весьма необычно. Я не знал, способна ли Рут на это, но терять мне было абсолютно нечего. И я ощутил прилив надежды, которой судьба меня не особенно баловала раньше.

– Что скажешь, Джим? Ты готов научиться настоящему волшебству?

Этот простой вопрос раз и навсегда изменил мой жизненный путь и мою судьбу, какой бы она ни была уготована мне ранее.

2

Расслабление тела

С того самого момента, как зародилась наша цивилизация, вопрос о том, что служит источником человеческого разума и сознания, не переставал занимать людей. В семнадцатом столетии до нашей эры египтяне полагали, что средоточием разума является сердце. После смерти человека его сердце наряду с другими внутренними органами сохраняли и чтили. Мозг же казался древним египтянам настолько маловажным, что перед мумификацией его, как правило, удаляли с помощью крючка, вводимого через носовую полость, и выбрасывали. В четвертом веке до нашей эры Аристотель утверждал, что мозг служит главным образом для охлаждения крови – именно по этой причине люди, у которых мозг крупный, более рациональны, чем звери с горячей кровью. Понадобилось пять тысяч лет, чтобы мы по-настоящему осознали, насколько важен мозг для человеческого организма.

То, что мозг играет ключевую роль в формировании личности, люди начали понимать лишь после того, как заметили, что у тех, кто получил травму головы на войне либо в результате несчастного случая, нарушаются мыслительные процессы или другие функции организма. Ученые многое узнали об анатомии и работе мозга, но, несмотря на это, истинное понимание его устройства еще долго оставалось весьма ограниченным. Фактически большую часть XX века считалось, что мозг человека статичен и не подвержен изменениям. Однако сегодня нам известно, что мозг чрезвычайно пластичен: он может меняться, адаптироваться и трансформироваться. Его формируют жизненный опыт, повторения и стремления. Только благодаря невероятным технологическим достижениям последних десятилетий у нас появилась возможность увидеть, что мозг способен преобразовываться на клеточном, генетическом и даже молекулярном уровне. Каждому из нас под силу изменить структуру своего мозга – в свое время это стало для меня настоящим открытием.

Наш мозг очень пластичен: он может меняться, адаптироваться и трансформироваться. Жизненный опыт, повторения и стремления формируют его.

А впервые я столкнулся с феноменом нейропластичности в подсобке той самой лавки чудес. В свои двенадцать лет я, конечно, не мог этого знать, но за шесть недель Рут буквально «перепрошила» мой мозг. Она сделала то, что многие тогда сочли бы невозможным.

* * *

Я никому не сказал, что собираюсь ежедневно наведываться в лавку чудес, впрочем, никому все равно не было до этого дела. Лето в Ланкастере – бесконечная жаркая пытка; мне постоянно не давало покоя чувство, что я должен чем-то заняться, однако делать, по сути, было нечего. Вокруг дома, в котором я жил, вряд ли удалось бы отыскать что-нибудь, кроме иссушенной земли и перекати-поля. Лишь кое-где унылый пейзаж оживляла заброшенная машина или какая-нибудь ржавая металлическая деталь – вещи, в которых больше не нуждались и которые были выброшены туда, где они никому не помешают, где их никто даже не заметит.

Дети, равно как и взрослые, добиваются наилучших результатов, когда в их жизни присутствуют постоянство и стабильность. Мозгу совершенно необходимо и то и другое. В моем же доме ни того ни другого не было. Не было установленного времени для обеда или ужина, не было будильника, чтобы не проспать школу, никто не заставлял меня ложиться спать в определенное время. Если депрессия отпускала мою маму в достаточной степени для того, чтобы она могла встать с кровати, на столе появлялась горячая еда. При условии, что дома имелись продукты. Если есть было нечего, я ложился спать голодным либо шел в гости к другу, надеясь, что он предложит мне остаться на ужин. Я думал, что мне повезло, ведь в отличие от большинства моих друзей мне никогда не требовалось возвращаться домой к определенному часу. Я старался приходить домой поздно, поскольку знал: если заявлюсь пораньше, то непременно застану родителей в разгаре ссоры или произойдет еще что-то плохое – такое, отчего мне захочется оказаться в каком-нибудь другом месте, стать кем-нибудь другим.

Иногда сильнее всего на свете хочется, чтобы кто-нибудь сказал тебе что-нибудь – что угодно. Потому что это означало бы, что ты важен. А иногда дело не в том, что ты не важен, – просто на тебя не обращают внимания, потому что горе ослепляет окружающих и они перестают замечать тебя. Я делал вид, будто рад тому, что меня никто не достает: не заставляет выполнять домашние задания, не будит в школу, не говорит, во что одеваться. Но это было притворство. Подростки жаждут свободы, но только при условии, что у них под ногами есть прочный и устойчивый фундамент.

* * *

Рут попросила меня прийти в магазинчик к десяти утра. Я проснулся спозаранку с таким чувством, словно наступили одновременно и мой день рождения, и Рождество. Накануне я уснул с трудом. Я не представлял, чему Рут собирается меня учить, да и по большому счету мне было все равно. Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить, и мне было приятно от того, что есть куда пойти. Я чувствовал, что важен для кого-то.

* * *

Я увидел Рут через окно, едва подъехал к магазинчику на своем оранжевом «Стингрее»[3 - Велосипед Sting-Ray фирмы Schwinn.] с фирменным белым сиденьем в форме банана. Я так хорошо помню этот велосипед, потому что он стоил дороже остальных моих вещей, к тому же я купил его на собственные деньги. Деньги, которые заработал, подстригая газоны один за другим длинными знойными летними днями. Приблизившись, я заметил на голове у Рут большой синий ободок, не дававший ее длинным, до плеч, волосам спадать на лицо, и очки, болтавшиеся на цепочке. Ее платье напоминало один из тех огромных комбинезонов, что учитель заставлял нас надевать поверх одежды на уроках рисования. Оно было в точности такого же цвета, как утреннее небо в Ланкастере – светло-голубое с горизонтальными белыми полосками. Каждое утро, проснувшись, я непременно первым делом смотрел в окно. Почему-то вид неба всегда придавал мне надежду.