Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Пионеры, или У истоков Сосквеганны. Хижина на холме, или Вайандоте (сборник)

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 14 >>
На страницу:
6 из 14
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Убедившись, что группа, столпившаяся вокруг молодого человека, заметила его, могикан сбросил с плеч одеяло, повисшее вдоль его ног на поясе из древесной коры, охватывавшем талию.

Достоинство и независимость его осанки, когда он медленно шел по длинной зале, поразили зрителей. Его плечи и туловище до талии были обнажены, на груди висела на кожаном шнурке среди многочисленных рубцов серебряная медаль с изображением Вашингтона. Плечи его были широки, но руки, будучи сильными и пропорциональными, не обладали, однако, мускулатурой, которую развивает физический труд. Медаль была его единственным украшением, хотя огромное отверстие в ушных раковинах, отвисавших почти на два дюйма, показывало, что он носил и другие в былые дни. В руке он держал корзиночку из ясеневых прутьев, причудливо раскрашенную черной и красной красками.

Когда он приблизился к группе, все расступились, чтобы индеец мог подойти к охотнику. Он, однако, ничего не сказал, но стоял, устремив сверкающие глаза на плечо молодого человека, а затем пристально взглянул на судью. Мармадюк был немало удивлен неожиданной переменой в обращении индейца, обыкновенно спокойного и почтительного. Однако он протянул ему руку и сказал:

– Добро пожаловать, Джон! Этот молодой человек высокого мнения о твоем искусстве. Он, кажется, желает, чтобы ты лечил его рану вместо нашего доброго друга, доктора Тодда.

Могикан заговорил довольно правильным английским языком, но низким, монотонным, гортанным голосом:

– Дети Микуона[6 - Вильям Пенн получил у делаваров прозвище Микуона.] не любят вида крови, а между тем Молодой Орел поражен рукой, которая не должна была бы делать ему зло.

– Могикан! Старый Джон! – воскликнул судья. – Неужели ты думаешь, что моя рука когда-нибудь проливала добровольно человеческую кровь? Стыдись, стыдись, старый Джон!

– Злоба овладевает иногда самым лучшим сердцем, – возразил Джон; – но мой брат говорит правду, его рука никогда не отнимала жизни, нет! Даже когда английские войска окрасили воды кровью его народа.

– Конечно, Джон, – сказал мистер Грант очень серьезно. – Какая причина могла бы заставить судью Темпля обидеть этого юношу, который ему незнаком, и от которого он не может ожидать ни вреда, ни пользы?

Джон выслушал пастора, а затем протянул руку и сказал с энергией:

– Он невиновен, мой брат не сделал этого.

Мармадюк принял протянутую руку с улыбкой, показывавшей, что как ни был он поражен этим подозрением, однако, не сохранил раздражения. Раненый юноша с видимым интересом посматривал то на своего краснокожего друга, то на судью. Только после рукопожатия, означавшего примирение, Джон приступил к исполнению обязанности, для которой явился. Доктор Тодд не выразил неудовольствия по поводу этого нарушения его прав, но предоставил действовать новому лекарю с выражением, говорившим о готовности уступить капризу своего пациента теперь, когда важнейшая часть работы совершена так успешно и остаются только пустяки, которые может исполнить любой ребенок. Это именно он и шепнул на ухо месье Лекуа:

– Хорошо, что пуля была извлечена раньше, чем пришел индеец, а перевязать рану сумеет всякая старая баба. Кажется, этот молодой человек живет вместе с Джоном и Натти Бумпо, а всегда следует уступать капризу пациента, насколько это совместимо с благоразумием, месье!

– Безусловно! – возразил француз. – Вы очень искусны в операциях, мистер Тодд! Конечно, всякая старая леди может закончить то, что вы так искусно начали.

Но Ричард в глубине души питал большое почтение к познаниям могикана, особенно в залечивании ран. Томимый своим вечным желанием участвовать в чужой славе, он подошел к индейцу и сказал: – Здорово, здорово, могикан! Здорово, дружище! Я рад, что вы пришли, пусть ученый хирург, вроде доктора Тодда, режет тело, а туземец залечивает раны. Помните, Джон, как мы вправили мизинец Натти Бумпо, который он вывихнул, свалившись со скалы, когда хотел поднять куропатку? Я никогда не мог решить, кто, собственно, из нас убил птицу: он выстрелил первый, и птица упала, но поднялась снова, когда выстрелил я. Натти говорил, что я не мог убить ее, потому что дыра была слишком велика для дроби, а он стрелял пулей; но мое ружье не разбрасывает, и когда я стрелял в доску, то пробивал одну большую дыру: дробь сливалась в пулю. Не помочь ли вам, Джон? Вы знаете, что я понимаю в этих вещах!

Могикан терпеливо выслушал это обращение, и когда Ричард окончил, протянул ему корзинку с лекарствами, давая понять жестом, что он может держать ее. Джон был совершенно доволен этой ролью и впоследствии всегда рассказывал:

– Доктор Тодд и я вырезали пулю, а я и индеец Джон перевязывали рану.

Могикан не заставил пациента проявлять нетерпение, так как пришел совершенно готовым к своему делу. Он присыпал рану толченой корой, смешанной с соком какого-то растения, и быстро перевязал ее.

Пока Джон перевязывал рану, Эльнатан внимательно рассматривал содержимое корзинки могикана, которую Джон, желая поддержать конец бинта, сунул в руку доктору. Последний нашел в ней различные травы и куски коры и совершенно хладнокровно спрятал в карман несколько образчиков. Заметив, что Мармадюк следит за его движениями, он шепнул на ухо судье:

– Нельзя отрицать, судья Темпль, что туземцы обладают практическими сведениями в лечении второстепенных болезней. У них эти вещи передаются из поколения в поколение. Я возьму эти образчики с собой и анализирую их. Если они не годятся для лечения ран, то могут оказаться полезными против зубной боли, или ревматизма, или каких-нибудь других заболеваний. Никогда не следует пренебрегать случаем чему-нибудь научиться, хотя бы от индейца.

Приложив кору, могикан передал Ричарду иголку и нитку, чтобы зашить бинт, так как этими орудиями он владел плохо, а сам, отступив немного в сторону с приличной важностью, ждал, пока тот кончит дело.

– Дайте мне ножницы, – сказал Ричард, зашив бинт, – дайте мне ножницы, так как осталась нитка, которую нужно отрезать, иначе она может попасть под перевязку и вызовет воспаление в ране. Посмотрите, Джон, я поместил корпию между двумя бинтами. Конечно, кора лучше для тела, но корпия не допустит до раны холодного воздуха. Если какая-нибудь корпия поможет ему, то именно эта; я сам щипал ее и я не откажусь щипать корпию для кого бы то ни было в поселке. Мне ли не знать, как это делается! Ведь мой дед был доктор, и мой отец имел природную наклонность к медицине.

– Вот ножницы, сквайр, – сказала Ремаркабль. – Честное слово, вы зашили эти лоскутки не хуже любой женщины.

– Не хуже любой женщины! – с негодованием отозвался Ричард. – Да разве женщины что-нибудь понимают в подобных вещах? Ну-с, молодой человек, теперь все хорошо! Картечь была вынута мастерски, хотя мне, как участнику, быть может, и не следовало бы говорить это, а рана перевязана превосходно. Вы скоро поправитесь; хотя, дергая моих лошадей, вы рисковали вызвать воспаление в плече, но оно заживет, заживет. Вы, должно быть, порядком растерялись и не привыкли обращаться с лошадьми, но я извиняю этот случай ради вашего намерения; без сомнения, вы действовали с наилучшими намерениями. Ну, теперь все ладно!

– В таком случае, джентльмены, – сказал раненый незнакомец, вставая и одеваясь, – мне нет надобности злоупотреблять далее вашим временем и терпением. Теперь остается уладить только одну вещь, именно: наши взаимные права на оленя, судья Темпль!

– Я признаю их за тобой, – сказал Мармадюк, – и я перед тобой в долгу не только за этого оленя. Но завтра утром ты зайдешь ко мне, и мы уладим дело. Елизавета, – прибавил он, обращаясь к дочери, которая, узнав, что рана перевязана, снова вошла в залу, – прикажи угостить этого юношу прежде, чем пойдем в церковь, а Эгги пусть запряжет сани, чтобы отвезти его к другу.

– Но, сэр, я не могу уйти без части оленя, – возразил юноша в очевидной борьбе с самим собою, – я уже говорил вам, что мне самому нужна дичь.

– О, мы не будем спорить! – воскликнул Ричард. – Судья заплатит вам завтра за целого оленя, а вы, Ремаркабль, отдайте этому молодцу всю тушу, кроме седла. В конце концов вам повезло, молодой человек: вы получили рану, которая не будет иметь дурных последствий; вам перевязали ее в здешних лесах не хуже, чем в Филадельфийском госпитале, если не лучше; вы продали вашего оленя по высокой цене и можете взять почти всю тушу со шкурой на придачу. Принесите ее завтра ко мне, и я заплачу вам за нее полдоллара. Мне требуется как раз такая шкура для седла, которую я делаю для кузины Бесс.

– Очень вам благодарен, сэр, за вашу щедрость и рад, что так легко отделался, – возразил молодой охотник. – Но вы оставляете себе именно ту часть животного, которую я желаю получить. Мне самому нужно седло.

– Нужно! – воскликнул Ричард. – Это довольно сильно сказано.

– Да, нужно, – повторил молодой человек, обводя присутствующих надменным взором, как будто желая посмотреть, кто осмелится оспаривать его права. Но, встретив удивленный взгляд Елизаветы, он продолжал более мягким тоном: – Если только охотник имеет право на дичь, которую он убил, и если закон охраняет его право.

– Закон так и делает, – сказал судья Темпль с огорченным и удивленным видом. – Бенджамен, распорядись, чтобы всего оленя положили в сани и пусть отвезут этого юношу в хижину Кожаного Чулка. Но, молодой человек, у тебя есть имя, и я надеюсь еще увидеться с тобой и вознаградить тебя за зло, которое я тебе причинил.

– Меня зовут Эдвардс, – ответил охотник, – Оливер Эдвардс. Меня нетрудно видеть, сэр; я живу поблизости и не боюсь показаться среди людей, так как никому не причинил вреда.

– Но мы причинили вам вред, сэр, – сказала Елизавета, – и, отказываясь от нашей помощи, вы очень огорчаете моего отца. Он будет рад видеть вас завтра.

Молодой охотник посмотрел на девушку, и его пристальный взгляд вызвал румянец на ее щеках. Тогда, опомнившись, он наклонил голову и ответил:

– Завтра я зайду к судье Темплю, а пока принимаю его предложение относительно саней в знак дружбы.

– Дружбы! – повторил Мармадюк. – Но рана, которую я нанес тебе нечаянно, молодой человек, не была вызвана враждебностью и не должна порождать недобрых чувств с твоей стороны.

С минуту молодой охотник стоял в нерешительности, потом обвел залу встревоженным взглядом, низко поклонился пастору и вышел из комнаты с таким видом, что никто не решился его остановить.

– Странно, что такой молодой человек так долго питает злобу, – заметил Мармадюк, когда дверь затворилась за незнакомцем. – Но, вероятно, его раздражает боль от свежей раны. Я не сомневаюсь, что завтра он будет сговорчивее.

Елизавета, к которой были обращены эти слова, ничего не ответила и медленно прошлась по зале, устремив взгляд на узоры английского ковра; Ричард громко щелкнул бичом и воскликнул:

– Ну, Дюк, ты можешь распоряжаться, как тебе угодно, но я на твоем месте не уступил бы этому молодцу. Разве эти горы, долины и леса не твои? По какому же праву этот малый и Кожаный Чулок охотятся в них? Я видел, как один фермер в Пенсильвании выпроводил охотника из своих владений. Если это мог сделать владелец сотни акров, то тем более может это сделать владелец шестидесяти тысяч, да! А если считать последние покупки, то и ста тысяч акров. Куда ни шло могикан: за ним еще можно признать некоторое право, так как он коренной житель страны. Будь я на месте Дюка, я бы завтра расклеил объявления, запрещающие всем стрелять и вообще шататься по моим лесам.

– Ритшард, – сказал майор Гартман, спокойно выколачивая трубку в стоявшую подле него плевательницу, – слушайте, я имел слючай жить в лесах на река Могаук семьдесят пять лет! Лючше задевать чёрт, чем охотник! Они имеют ружье; а ружье страшнее закона.

– Разве Мармадюк не судья? – с негодованием возразил Ричард. – Какая же польза быть судьей или иметь судью, если нельзя применить закона? Я сам умею стрелять. Я не раз попадал в доллар за сто шагов.

– Ты больше проиграл долларов, чем попадал в них, Дик, – отозвался веселый голос судьи. – Но я вижу по лицу Ремаркабль, что ужин готов.

Все отправились в столовую.

Глава VIII

Столовая была просторной комнатой, размеры которой вполне соответствовали ее назначению. Тяжелый и большой стол был уже накрыт. Огромное зеркало в позолоченной раме висело на стене и отражало огонь камина, в котором весело трещали кленовые деревья. Эти дрова прежде всего привлекли внимание судьи, который воскликнул, обращаясь к Ричарду:

– Сколько раз я запрещал жечь сахарный клен в моем доме! Мне обидно видеть, как этот сок шипит на огне, Ричард! Владелец таких обширных лесов, как мои, должен подавать пример своим арендаторам, которые и без того валят леса, как-будто им конца и края не предвидится. Если так дальше пойдет, то через двадцать лет нам нечем будет топить.

– Нечем топить на этих холмах, кузен Дюк! – насмешливо воскликнул Ричард. – Топить! Ты, пожалуй, скажешь, что рыба в озере издохнет от недостатка воды, и все потому, что я думаю, когда земля оттает, отвести один-два ключа в деревню. Но у тебя вообще странные взгляды на этот предмет, Мармадюк!

– Что странного в том, – серьезно возразил судья, – что я возмущаюсь, видя, как эти жемчужины леса, эти драгоценные дары природы, источник благосостояния и богатства рубят и жгут в печке? Но когда снег сойдет, я непременно снаряжу в горы партию на поиски каменного угля.

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 14 >>
На страницу:
6 из 14