Выгодная сделка

– Я сам порой спрашиваю себя об этом. Нет… наверно, тоже нет.

Смирнов раскрыл было рот, но ничего не произнес. Он вспомнил, что излишняя откровенность опасна.

– Кто будет ухаживать за женщиной, когда мы доставим ее в Мальмезон? – спросил Маликов. – Не мы же превратимся в сиделок?

– Я не прочь. Она очень красива, это было бы забавно, – сказал Смирнов. – Нет, Ковский поручил эту работу Мерне Доринской.

– Этой стерве? Что она делает в Париже? – настороженно спросил Маликов.

– Она часто здесь бывает. Говорят, Ковский и Доринская…

– Кто говорит? – рявкнул Маликов.

Испугать Смирнова было весьма трудно. Он пожал широкими плечами:

– Ты не знал? Это всем известно.

– Знал. Лучше об этом не говорить.

– Я бы предпочел забраться в койку с козлом, нежели с Мерной, – произнес Смирнов.

– Ковский не способен заметить разницу.

Мужчины засмеялись. Их смех стих лишь тогда, когда Смирнов заехал во двор русского посольства.

Джон Дори прибыл в американскую больницу в 16:40. Он испытывал сильное раздражение, теряя драгоценное время, но требовалось убедиться в том, что татуировка на ягодице женщины – не искусная имитация. Сначала пришлось искать китаиста Никласа Волферта. Оказалось, что Волферт отправился на один день в свое небольшое поместье в Амбуазе ловить рыбу. Пока его разыскали, доставили вертолетом в Париж, привезли на машине в американское посольство и ввели в курс дела, прошло четыре часа. Кроме Волферта, Дори захватил с собой Джо Доджа, лучшего фотографа американского посольства.

Доктор Форрестер, высокий худощавый человек с темными кругами под глазами, принял Дори в своем кабинете. Волферт и Додж остались в коридоре.

Форрестер уже был предупрежден О’Халлореном о том, что пациентка – весьма важная персона; доктор согласился помочь Дори.

– Это дело может оказаться весьма секретным, – сказал Дори, сев в кресло. – Надеюсь, вы обеспечите безопасность женщины. Есть масса причин, по которым кое-кто может попытаться убить ее. Я хотел бы, чтобы еду для нее готовил один надежный человек. За пациентом должна ухаживать медсестра, которой вы полностью доверяете.

Форрестер кивнул:

– Капитан О’Халлорен уже предупредил меня об этом. Я сделал все от меня зависящее. Что еще вы хотите?

– Я хочу сфотографировать татуировку. Я привез с собой фотографа.

Форрестер нахмурился:

– Татуировка находится на ягодице пациентки. – Он подался вперед и пристально посмотрел на Дори. – Вряд ли она позволит незнакомому человеку снимать ее ягодицу. Я не могу это разрешить.

– Она уже пришла в себя?

– Конечно. Сознание вернулось к ней три дня тому назад. Сейчас она изрядно нервничает.

– Мне необходимы эти фотографии, – с металлом в голосе произнес Дори. – Возможно, они будут отосланы самому президенту. Введите ей пентатол. Тогда она не узнает, что ее сфотографировали. Это займет несколько минут. Я также хочу, чтобы татуировку увидел мой эксперт-китаист. Давайте сделаем это немедленно.

Поколебавшись, Форрестер пожал плечами.

– Ну если это так важно… – сказал он. Сняв телефонную трубку, Форрестер тихим голосом отдал распоряжения. – Ваши люди смогут зайти в палату через десять минут.

– Чудесно.

Дори вышел в коридор, поговорил с Доджем, затем вернулся в кабинет и снова сел напротив врача:

– Расскажите мне об этой женщине.

– Ее привезли к нам в состоянии…

– Я все это знаю. Читал вашу справку, – нетерпеливо сказал Дори. – Меня вот что интересует… не симулирует ли она потерю памяти? Она действительно страдает амнезией?

– По-моему, да. Она не поддается гипнозу. Ее нашли с небольшой раной на затылке. Рана могла возникнуть при падении, вызванном комой; травма, по-видимому, привела к потере памяти. Такое изредка случается. Да, думаю, она не симулирует.

– Есть предположения, как долго продлится это состояние?

– Точно сказать не могу. Месяц… неделю… полагаю, не дольше месяца. – Форрестер улыбнулся. – Мы рассматривали возможность применения скополамина, оно сопряжено с риском. Если она симулирует, средство сработает, но в противном случае ее амнезия может усугубиться. Если вы хотите воспользоваться этим препаратом, я не стану возражать, но он может отодвинуть момент возвращения памяти на месяцы.

Дори задумался. Наконец он встал с кресла:

– Я проконсультируюсь с моим китаистом, а потом снова навещу вас. Спасибо, доктор, за содействие. Я найду для нее место и сразу же заберу отсюда.

Спустя тридцать минут Волферт, приземистый лысеющий сорокашестилетний человек с бело-розовым лицом, вошел в тесную комнату, которую Форрестер предоставил Дори, прибывшему в сопровождении О’Халлорена.

– Ну что? – спросил Дори, поднимаясь.

– Это Эрика Ольсен, любовница Кунга, – заявил Волферт. – Я видел его инициалы на различных предметах, принадлежащих ему. Ошибка исключается. Это весьма специфическая по цвету татуировка… ее почти невозможно подделать.

Дори пристально посмотрел на человека, считавшегося одним из лучших знатоков китайских обычаев.

– Почти?

– Допустим, искуснейший татуировщик сумел бы ее подделать, но это маловероятно. Я просто подстраховываюсь. – На лице Волферта появилась снисходительная улыбка. – Никто не даст вам стопроцентной гарантии, но я готов держать пари на мою пенсию, что она любовница Кунга.

Дори посмотрел на О’Халлорена:

– Следи за ней, Тим. Я поставлю в известность Вашингтон. Я не могу что-либо предпринимать без одобрения руководства. – Он в задумчивости потер лоб. – Придется еще подождать, но это дело может оказаться исключительно важным. Я вернусь в посольство.

– Не беспокойтесь о ней, – сказал О’Халлорен. – Здесь она под надежной охраной.

Но он не знал, что через несколько часов в Париж прилетит Маликов. А когда русский появился в Париже, шеф местного отделения МИ-6 пришел в ярость оттого, что его сотрудник получил в Ле-Бурже удар резиновой дубинкой по голове и упустил Маликова; О’Халлорена просто забыли уведомить о прибытии в Париж самого опасного из советских агентов. Если бы О’Халлорен знал об этом, он стерег бы Эрику Ольсен еще тщательнее. Но он оставался в неведении относительно передвижений Маликова. О’Халлорен счел, что охранник, вооруженный самозарядной винтовкой, – достаточная мера предосторожности.

Когда в игру вступал Маликов, все меры предосторожности могли оказаться тщетными.

Вечером, в начале седьмого, стройный юноша вошел в лавку Саду Митчела. В руке он держал маленький потрепанный чемоданчик с металлическими углами.

У парня был болезненный цвет лица, его маленькие черные глазки недоверчиво, настороженно бегали. Выглядел он лет на двадцать пять – тридцать, но на самом деле ему только исполнилось восемнадцать. Его иссиня-черные волосы были коротко пострижены. Пластикой своих движений он напоминал змею.