Честнее не бывает

Я направился к выходу. Открывая дверь, я услышал, как сержант говорит другому копу, подпиравшему грязную стену:

– Еще один чокнутый.

Было двадцать минут второго. Я поискал ресторан, но на главной улице ресторанов не было. Наконец я решился зайти в бар, битком набитый потными вонючими мужиками, где раскошелился на жирный гамбургер. Мужики с подозрением поглядывали в мою сторону и тут же отворачивались.

Потом, прогулявшись, я выяснил, что достопримечательностей в Люсвилле ровно две: грязь и бедность. Прошелся по району, отмеченному на карте Дженни как «сектор номер пять». Раньше я и не подозревал, что такие места существуют. Мне, жителю Парадиз-Сити, казалось, что я спустился в ад Данте. На каждой улице во мне тут же распознавали приезжего. Люди расступались в стороны, оглядывались на меня и перешептывались. Дети провожали меня свистом, а некоторые – громкими неприличными звуками. До четырех часов я гулял, а потом направился в офис. К тому времени я понял, что Дженни – исключительная женщина. После двух лет в безднах ада она не разучилась тепло и дружелюбно улыбаться. Как по мне, это большое достижение.

Когда я пришел, она сидела за столом и заполняла желтый бланк. Внимательно осмотрев меня, она улыбнулась. Да-да, той самой улыбкой.

– Так-то лучше, Ларри. Гораздо лучше. Присаживайтесь. Поговорим о безобразии под шутливым названием «система регистрации документов». Справитесь с пишущей машинкой?

– Справлюсь. – Я сел. Интересно, стоит ли рассказать про портсигар? Пожалуй, нет. Дженни говорила, что у нее множество своих проблем. Мои ей ни к чему.

Следующий час Дженни вводила меня в курс дела, показывала отчеты и картотеку. И все это время безостановочно звонил телефон.

В начале шестого она схватила несколько бланков, пару шариковых ручек и сказала, что ей пора.

– Закроетесь в шесть. А до шести, если можно, напечатайте вот эти три отчета.

– Хорошо. Куда вы собрались?

– В больницу. Нужно проведать троих старичков. Открываемся в девять утра. Я, наверное, появлюсь только в полдень. Нужно сходить в тюрьму. Действуйте по обстоятельствам, Ларри. И ничему не удивляйтесь. Не давайте себя облапошить. Будут что-то клянчить – помогите советом. Если совета недостаточно, скажите, что вам нужно переговорить со мной. – И она ушла, взмахнув на прощание рукой.

Я же напечатал отчеты, рассортировал их по нужным карточкам и убрал в картотеку. Удивительно, но телефон не зазвонил ни разу: словно чуял, что Дженни нет на месте. Я даже слегка расстроился.

Впереди у меня был весь вечер. Делать было нечего – разве что торчать в гостиничном номере. Поэтому я решил посидеть в кабинете и привести в порядок регистрационную систему. Должен признать, дело не заладилось: я увлекся чтением карточек. Такое ощущение, что передо мной первоклассный детектив. Преступность, нужда, отчаяние, людское горе – все на месте. Я начал понимать, что творится в пятом секторе этого города, утопающего в облаке смога. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжил чтение, забыв о времени.

Так увлекся, что не слышал, как открылась дверь. С другой стороны, будь я менее увлечен, все равно бы не заметил. Дверь открывалась медленно, дюйм за дюймом. Лишь когда на стол упала тень, я понял, что в комнате кто-то есть.

Я перепугался. Разумеется, так и было задумано. Наверное, подскочил дюймов на шесть – с моими-то нервами. Выронил ручку, и она закатилась под стол. Я поднял взгляд и почувствовал, как напряглись мышцы живота.

Эту встречу я никогда не забуду. Тогда я не знал, кто передо мной стоит. На следующее утро рассказал все Дженни, и она объяснила: в гости к нам заходил сам Жупел Джинкс.

Представьте себе высокого тощего парня лет двадцати двух. Волосы до плеч, черные, спутанные и засаленные. Лицо цветом напоминает холодный бараний жир. Глаза как черные булавочные головки, посажены совсем рядом с узким носом. На красных губах – расслабленная глумливая улыбочка. Одет в грязную желтую рубаху и странного вида штаны, отороченные мехом. Руки – худые, но мускулистые – покрыты татуировками. На каждом запястье набиты похабные изречения. Талия – тоньше не бывает, а вокруг нее ремень шириной в семь дюймов, утыканный острыми медными шипами. Если хлестнуть таким по лицу, от лица ничего не останется. От парня исходил едкий запах известняка. Казалось, если он потрясет головой, на стол посыплются вши.

Я на удивление быстро справился с испугом. Отодвинул стул, чтобы в случае чего вскочить на ноги. Сердце мое колотилось, но я держал себя в руках. В памяти пронеслись слова Дженни: детишки в этом районе чрезвычайно злобные и особо опасные.

– Привет, – сказал я. – Ты что-то хотел?

– Ты ее новый помощник? – Голос у парня оказался неожиданно низкий. В нем слышалась угроза.

– Верно. Только что приехал. Чем могу помочь?

Он сверлил меня взглядом. За дверью что-то шевельнулось, и я понял, что парень явился не один.

– Пусть и другие войдут. Или стесняются? – спросил я.

– Им и там неплохо. Значит, ты ходил в участок. Верно, Дешевка?

– Дешевка? Решил так меня окрестить?

– Именно так, Дешевка.

– Ну ладно, пусть я буду Дешевка. А ты будешь Вонючка. Договорились?

Из коридора донеслось приглушенное хихиканье, и тут же смолкло. В крошечных глазках Жупела зажегся алый огонек.

– Ты у нас умник.

– Похоже на то, – сказал я. – Не глупее тебя. Верно, Вонючка? Чем могу помочь?

Жупел неторопливо снял ремень и со значением покачал им в воздухе.

– Таким, да по твоей наглой роже, Дешевка. Прикинь? – заметил он.

Резко отодвинув стул, я мгновенно вскочил на ноги и схватил портативную пишущую машинку.

– А вот этим, да по твоей наглой роже? – спросил я.

Пару часов назад я задавался вопросом, легко ли меня испугать. Теперь я знал ответ. Нет, нелегко.

Мы смотрели друг на друга. Потом он так же нарочито вернул ремень на место. Я – тоже медленно и многозначительно – поставил на стол пишущую машинку.

Похоже, мы вернулись к отправной точке.

– Ты тут не засиживайся, Дешевка, – сказал Жупел. – Мы тут таких, как ты, не любим. И к копам больше не ходи. Мы тут не любим, когда такие, как ты, к копам ходят. – Он швырнул на стол нечто, завернутое в промасленную коричневую бумагу. – Тот дебил не понял, что он золотой. – И Жупел ушел, не закрыв за собой дверь.

Я прислушивался, но они исчезли так же бесшумно, как появились. Похоже, нарочно передвигаются, будто призраки.

Что сказать, отрезвляющее приключение.

Развернув бумагу, я увидел свой портсигар. Вернее, то, что от него осталось. Кто-то сплющил его в поцарапанную золотую пластинку. Наверное, кувалдой долбил.

Той ночью, впервые с момента аварии, мне снилась не Джуди. Мне снилась пара глаз, как у хорька. Глаза шныряли по мне, а низкий голос угрожающе повторял:

– Ты тут не засиживайся, Дешевка.

Дженни пришла около двенадцати. Последние несколько часов я усердно трудился над картотекой. Проработал первые семь букв алфавита. Пять или шесть раз звонил телефон. Какая-то женщина мямлила, что ей нужно поговорить с мисс Бакстер, и вешала трубку. Еще у меня было три посетителя; все трое – пожилые дамы в потрепанной одежде. Они смотрели на меня разинув рот, а потом пятились к выходу, приговаривая, что им нужна мисс Бакстер. Я же сиял ярчайшей из своих улыбок и спрашивал, чем могу помочь, после чего они удирали, как перепуганные крысы. Примерно в половине одиннадцатого, когда я колотил по клавишам пишущей машинки, дверь распахнулась. За ней стоял тот самый парнишка, что порезал мой пиджак и украл портсигар. Он показал мне язык, презрительно фыркнул и был таков. Я решил за ним не гнаться.

Когда явилась Дженни, ее улыбка была уже не такой милой. Во взгляде ее читалось беспокойство, а прическа была готова рассыпаться в любой момент.

– В тюрьме большие проблемы, – сказала она. – Меня не хотят впускать. Одна из заключенных съехала с катушек. Ранены двое надзирателей.

– Круто.

Усевшись, Дженни посмотрела на меня.

– Не то слово. – Помолчав, она спросила: – Справляетесь?