Тайная жизнь Ника Хартера

В их краях, по словам Ника, он оказался по стечению некоторых обстоятельств. Один фермер, что проживает в здешних местах, привез сюда Ника из Таллина. Там фермер находился в гостях у своих родственников. Приметив на улицах Таллина Ника, шустрого и ловкого подростка, не гнушающегося любой чёрной работы, помогающего здешним торговцам на улицах Таллина, он привез Ника к себе на ферму, пообещав ему достойную оплату его труда и безбедное существование. Но, как выяснилось позже, фермер вовсе не собирался выполнять своих обещаний. Вместо этого Нику пришлось делать на ферме всю самую тяжёлую и грязную работу, с которой едва ли могли справиться даже несколько здоровых крепких мужиков, а Ник был всего лишь подростком.

Так Нику приходилось всё делать самому, с утра и до позднего вечера. После спина Ника надрывалась от непосильного и тяжелого труда, а пальцы рук и ног были стёрты до крови. Нику приходилось убирать навоз за всеми животными, что находились на ферме, а их было несколько видов, среди них коровы, свиньи, кролики, куры, и таскать тяжёлые мешки с комбикормом для них тоже приходилось подростку; и так до ночи.

Фермеру же, казалось, не было никакого дела до подростка.

Ник терпел до тех пор, пока ещё хватало сил, и всё надеялся на обещанные заработки, получая взамен лишь тарелку холодного и безвкусного, словно свиньям, супа; горбушку чёрного чёрствого хлеба, да ночлег – в сарае, рядом со всей живностью. Но к зиме дело не сдвинулось с места, наоборот, становилось куда хуже.

Выпал первый снег. В сарае, где Ник всё это время спал, он стал замерзать и коченеть до мозга костей, так что у него зубы стучали от холода. В дом хозяин его не пускал, так как считал человеком низшего рода.

Вскоре прекратились и последние подачки – в виде обедов, которые поначалу выдавались два раза в день, а затем подростку и вовсе пришлось работать впроголодь. Но на смену этому пришла беда, куда ещё хуже. Фермер неожиданно сильно запил, возможно, потому что дела на ферме, в последнее время шли совсем плохо. И, как неожиданно выяснилось, его жена завела роман на стороне, а когда разразился скандал, то она, не мешкая, ушла из дома.

Нередко, напившись до чёртиков, он жестоко избивал подростка только за то, что тот набирался смелости и просил у него хоть какой-нибудь еды, чтобы совсем не свалиться с ног от непосильного труда и голода. А вскоре фермер и совсем выкинул подростка с фермы как бездомного и ненужного щенка, что бельмом, по его словам, сидел у него в глазу.

Ник оказался на улице, в худой оборванной одежде, никому не нужный.

Чтобы хоть как-то выжить, пришлось помимо своей воли просить милостыню, чему его душа, как он признался искренне Энн, всегда противилась и испытывала при этом сильные муки стыда.

Никогда ещё Ник ни с кем так искренне не делился своей жизнью и всем, что ему пришлось пережить.

Он и сам себе удивлялся, как эта хрупкая девушка смогла разговорить его, Ника, всегда молчаливого и сдержанного, со смирением и стойкостью принимающего все удары судьбы. А дальше, казалось, сама судьба играла с ним злые шутки, но об этом Ник поведает Энн уже в следующий раз.

Но вот что странно: в последнее время, куда бы и по каким бы делам ни шла Энн, перед ней вдруг словно ниоткуда возникал Ник. И наоборот, неожиданно для него появлялась, как призрак, Энн.

Чем больше времени проводили вместе Ник и Энн, тем сильней они привязывались друг к другу. Иногда им казалось, что какая-то невидимая сила связывает их в единое целое, в особенности их души и сердца.

Ник, как и просила Энн, продолжил свой рассказ о нелёгком детстве, причем каждый раз, возвращаясь мысленно в прошлое, Ник чувствовал, насколько сильно и ярко его память запечатлела всё, что он когда-то пережил.

Ник рассказал Энн о том, что он почти не помнит лица своей матери, но иногда ему кажется, что она приходит к нему во сне. Склонившись над ним, она задумчиво улыбается ему, а её чёрные смоляные волосы, как и у него самого, рассыпаются кольцами по её плечам, и темные карие глаза смотрят спокойно и внимательно, словно следуя за ним повсюду. При этом Ник тяжело вздыхал, будто выпуская пар из лёгких, и сдерживал паузу, чтобы и виду не подать Энн, что ему совсем не просто говорить обо всем этом.

– Как видишь, мне пришлось с самого детства побираться по улицам, как неприкаянному, и просить милостыню, чтобы не подохнуть с голоду. Ты и представить не можешь себе, как это унизительно, глядя людям в глаза, просить у них то, что сам в силу своего возраста заработать не можешь. Потому что у тебя нет ни отца, ни матери, которые бы могли позаботиться о тебе. Но однажды, – Ник вдруг встрепенулся, будто что-то вспомнил, – мне повезло, если так можно сказать. Один странный, но богатый человек; он был торговцем. Неприятный с наружности, как мне показалось в первый раз, потому как он был толстый и лысый – я его ещё прозвал «дядькой», – он вдруг заинтересовался мной. То ли присмотрел во мне что-то, или я напомнил ему кого-то… Он заприметил меня на улице, я в то время просил милостыню. Причем он долго рассматривал меня, стоя в стороне, на углу центрального кафе. Я даже почувствовал на себе его пристальный взгляд. После чего он подошел ко мне сам. Его маленькие, хитрые и злые, как мне тогда показалось, глаза долго буравили меня, До тех пор, пока я не решился смыться от него. Но, несмотря на свою комплекцию, он догнал меня, схватил за руку и быстро, увлекая за собой, куда-то поволок. И куда, ты думаешь, он меня притащил? – спросил Ник, взглянув на Энн. На что девушка, внимательно всё это время слушая Ника и ярко представляя себе картину всего происходившего, с удивлением посмотрела на юношу и спросила:

– Куда?

– Он притащил меня в свой дом, который больше походил на величественный дворец, чем на дом простого смертного. При входе он толкнул меня к помощнице по дому – слегка располневшей, невысокой пожилой женщине. Она была аккуратно одета – в белом переднике поверх униформы – и строго причесана. Он сказал ей: «Умой его. Переодень и причеши, а я посмотрю, что с этим можно сделать, а точнее, что из этого получится», – окинув меня своим внимательным взглядом с ног до головы, закончил строго он. После чего меня хорошенько отмыли, да так, что казалось, чуть не отодрали всю кожу на теле. Приодели, накормили и выделили отдельную комнату, где была вся необходимая обстановка. Жильё, о котором можно только мечтать. Я даже и в мыслях никогда не возносился о таком.

Несколько дней я не видел этого торговца, да так, что, казалось, он совсем позабыл обо мне. Но затем вдруг вспомнил и однажды позвал к себе. Когда я вошёл к нему, то он почему-то вздрогнул, увидев меня в другом обличии, которое, я думаю, на тот момент сильно изменило мой внешний вид. После он долго о чем-то размышлял, всё ещё рассматривая меня, как что-то сверхъестественное, но затем, опомнившись, он пододвинул мне стул и сказал: «Садись! Ты, наверное, ломаешь голову: зачем я подобрал тебя на улице? Что же, я отвечу тебе, – при этом лицо его всё раскраснелось, а руки нервно задрожали. – Дело в том, что ты…Ты сильно похож на моего единственного сына. Он умер два года назад от пневмонии. Жена моя была, как и сын, таких же тёмных кровей, как ты, смуглая, красивая, со смоляными чёрными волосами, почти как у тебя», – уже наклонившись ко мне и прикоснувшись к моей шевелюре, сказал он. Честно говоря, я в тот момент был удивлён и озадачен поведением этого «дядьки». Но, как говорится в пословице: «С лица воду не пьют». Несмотря на первый взгляд и на свою неприятную и отталкивающую внешность, я бы даже сказал – омерзительную, «дядька» тот оказался совершенно другим человеком – удивительным и добрым – и относился ко мне по-особенному, так, как никто и никогда не относился. Иногда мне казалось, что он в действительности сошёл с ума, потому как порой называл меня сыном, а то и хуже того – именем покойного сына. Но то, что я был похож, по его словам, на него, как две капли воды, сделало мне одну большую услугу.

«Дядька» тот, как мне тогда казалось, совсем помутившийся рассудком, решил сделать из меня «человека» в хорошем смысле этого слова.

Он нанял мне кучу гувернёров и воспитателей, что позволило мне в то небольшое время получить некоторое образование, и в том числе определённые манеры воспитания. Один из моих гувернёров даже заметил торговцу то, что я якобы неглуп и что у меня имеются даже некоторые способности, особенно в области математики. Что при хорошем раскладе дел из меня мог бы выйти толк. Но, к сожалению, моему образованию и прочим радостям жизни, так благоволившим мне на тот момент, вскоре пришел конец.

Дядька тот богатый, из-за того, что потерял и сына, и жену, она, как он мне тогда рассказывал, ушла вслед за сыном, не выдержав этой потери.

Он часто, особенно по вечерам, начал запираться у себя в кабинете и напиваться до чёртиков. Как выяснилось, пить ему категорически было нельзя, потому как у него было больное сердце, и спустя год, как мне сообщили об этом… он умер от инфаркта, прямо у себя в кабинете, возле фотографии жены и сына.

Он был необыкновенным человеком, хотя и странным. По крайней мере, он был единственным, кто относился ко мне по-человечески, в отличие от всех остальных, иногда мне казалось, как к родному сыну. Он даже поговаривал, когда был жив, что хотел бы усыновить меня и в дальнейшем сделать своим наследником, так как у него, кроме меня, никого больше не было на этом свете.

Но как только он умер, откуда ни возьмись, объявилась его дальняя родственница, и меня в одночасье выкинули из этого прекрасного дома, как ненужную вещь.

И это случилось зимой, в жуткий, страшный мороз. Я тогда думал, что не выживу и сдохну от сурового холода где-нибудь в подворотне. Но только, видно, не судьба, потому как какие-то местные бродяги подобрали меня. Я лежал тогда на лавочке и чувствовал, как замерзаю и от меня уже уходят последние жизненные силы. ещё бы чуть-чуть, и я бы замёрз окончательно или, того хуже, отморозил себе ноги, которых я тогда уже почти не чувствовал.

Энн сидела рядом с Ником на небольшом выступе скалы, что, казалось, величественно возвышалась над долиной, лежавшей у их ног, в самом низу. Они сидели, болтая ногами, что свисали над долиной, и рассказывали друг другу самые сокровенные истории из своей жизни.

– Так, значит, ты умеешь читать и писать? – взглянув на Ника, сказала Энн.

– Обязательно, – подшутил Ник, глядя в огромные серые и чистые, как само небо, глаза Энн. Ник не мог сейчас оторваться от этих глаз, потому как они казались ему такими необыкновенными. А роднее и ближе, чем Энн, у него, у беспризорника и оборванца, никого больше не было.

Душа Ника вдруг залилась таким сильным и глубоким, ещё до конца непонятным ему, чувством, что он, сам от себя не ожидая, потянулся к руке Энн и трогательно, словно что-то сокровенное, взял её в свою ладонь и медленно сжал. Сильное тепло пронеслось по руке Энн и глубоко село в ней.

Энн, сама того не зная, заполнила в душе Ника всю пустоту, что существовала в нем всё это время.

Она вместила в него ни больше, ни меньше, а целую вселенную и весь мир.

И была единственной, кто мог говорить с ним и слушать его внимательно, не осуждая, без презрения и надменности, не давая при этом никаких советов и не насмехалась над его одинокой и, как ему всегда казалось, никому не нужной в этом мире жизнью!

Глава VI

Беззаботное время

Крупные белые горошины, прозрачные, как лёд, бесконечно сыпались с неба на землю – это был град, временами переходящий в ливень. Ник и Энн, словно обезумевшие, бегали по мокрой высокой траве, закрываясь руками от крупных горошин града и дождя. Происходящее явление радовало и забавляло их. Распростерев навстречу небу руки, они кружились, и им казалось, что весь мир кружится вместе с ними. Всю землю засыпало белым градом, будто среди лета выпал снег.

– Вот сумасшедшие, – быстро пробираясь сквозь ненастье, покачав недовольно головой, буркнул пожилой мужчина. Он больно щурился от града, который бил его по лицу, по рукам, по шее – по всему телу. Старик мечтал быстрее добраться домой.

– Энн, посмотри, – с замиранием сердца воскликнул Ник. Энн стояла, широко открыв глаза, и пристально вглядывалась в призрачную даль неба.

Ещё чуть-чуть, и вот оно – самое красивейшее явление в природе, существовавшее когда-либо на земле, – закат, который Энн и Ник любили вместе наблюдать на лазурном небосводе, взявшись за руки, и казалось, что ничто не могло их разлучить в этот момент. Лишь поздно вечером, когда догорали последние краски, они, восторженные и одухотворённые, наконец возвращались домой.

Навстречу осени пришла зима. Наступили холода, а за ними и сильные морозы.

Ник всё это время работал в городе кем придется: либо грузчиком, либо посыльным. Он по-прежнему пытался хоть как-то заработать деньги, которые почти все уходили на оплату дома, что он снимал неподалеку от Энн, и на скудное питание. Что же касалось одежды, то на это удовольствие у него уже ничего не оставалось.

Вернувшись однажды из города поздно вечером, Ник почувствовал сильное недомогание, а на следующий день и вовсе слёг.

Энн заметила, что Ник не появляется возле её дома уже второй день. Как правило, Ник высматривал её ещё утром, когда собирался в город на работу, проходя мимо её дома. А вечером, когда Ник возвращался с работы, он заходил за Энн, и они направлялись к своему излюбленному месту – к скале, что странным образом нависала над долиной. Там они любили подолгу сидеть, свесив ноги вниз, и наблюдать с высоты птичьего полёта за тем, что происходит внизу. В этот момент им казалось, что весь мир лежит у их ног.

Что все, что происходит там, внизу, с людьми, – это происходит не с ними, их там нет; там, среди людей, им словно и не было места, а весь мир для них был в них самих.

Сейчас Энн нервно ходила по комнате из стороны в сторону, и её мучил один-единственный вопрос: что произошло такого, что Ник не появился на этот раз возле её дома? Ведь он всегда заглядывал к ней, и это было неизбежно. Что же случилось на этот раз?

Наконец, не выдержав своих внутренних терзаний, Энн сказала себе: «Я должна узнать, что случилось с Ником!» С этой мыслью она быстро накинула себе на плечи зимнее пальто, затем незаметно для всех вышла из своей комнаты, опасаясь побеспокоить мать или отца, и прокралась через коридор на улицу.

Когда Энн, вся задыхаясь, добежала до дома Ника, а затем ворвалась в его комнату, то увидела то, что её сильно взволновало: Ник, весь бледный, лежал, распростёршись на кровати, и его всего трясло. Он находился в сильной горячке и был весь мокрый – в поту. Иногда он тяжело ворочался из стороны в сторону и в бреду что-то твердил.

Энн бросилась к кровати Ника и приложила руку к его лбу. Сердце её тут же нервно забилось в тревоге: по её ощущениям, у него было все сорок, а то и больше…

– О Господи, – воскликнула в ужасе Энн и тут же бросилась к графину с водой, стоявшему на прикроватной тумбочке. Смочив в нем полотенце, что висело у изголовья Ника, Энн опустилась на колени и приложила холодный компресс к его лбу. После начала нервно искать лекарства в тумбочке.

Сделав уксусный раствор, Энн натёрла Нику грудь и руки. Вскоре Ник перестал бредить и заснул. Энн не заметила, как, опустив голову возле руки Ника, тоже провалилась в сон, сидя возле его кровати.