Он дал этому слову повисеть в воздухе.
– Это хорошо или плохо?
– И то и другое. – Она улыбнулась, и у глаз появилась сеточка морщин. – Да, меня захлестнуло мое собственное желание. Вы, мистер Бартлетт, не такой, и это тоже очень плохо – или очень хорошо. Я… я целовалась с наслаждением.
– Я тоже. – Он снова ухмыльнулся, глядя на нее. – Можешь называть меня Линк.
Она помолчала.
– Я никогда не испытывала такого желания, которое захлестывало бы меня всю, и поэтому очень испугалась.
– Не надо бояться, – усмехнулся Бартлетт. А сам раздумывал, как быть. Инстинкты говорили: уходи. Инстинкты говорили: останься. Мудрость предлагала помалкивать и выжидать. Слышно было, как бьется сердце и как стучит в окна дождь. «Лучше уйти», – подумал он.
– Орланда, думаю, что аб…
– У тебя есть время поговорить? Совсем недолго? – спросила она, почувствовав его нерешительность.
– Да. Да, конечно.
Ее пальцы отвели волосы с лица.
– Я хотела рассказать о себе. Мой отец работал у Квиллана в Шанхае. Мне кажется, я знала Квиллана всю жизнь. Он помог оплатить мое образование, в частности в Штатах, и всегда был добр ко мне и моей семье. У меня четыре сестры и брат – я самая старшая, – и они все теперь в Португалии. Когда после окончания колледжа я вернулась из Сан-Франциско в Шанхай, мне было семнадцать, почти восемнадцать, и… Ну, он ведь человек привлекательный, привлекательный для меня, хотя иногда очень жестокий. Очень жестокий.
– Как это проявляется?
– Он верит в личную месть, считает, что мужчина – если он настоящий мужчина – имеет право мстить. В Квиллане очень сильно мужское начало. Он всегда был добр ко мне. И сейчас добр. – Она изучающе посмотрела на него. – Квиллан до сих пор помогает мне деньгами, до сих пор платит за эту квартиру.
– Ты не обязана рассказывать мне это.
– Я знаю. Но мне хотелось бы – если ты готов выслушать. Тогда ты сможешь принять решение.
Он оценивающе посмотрел на нее:
– Хорошо.
– Видишь ли, отчасти это оттого, что я евразийка. Большинство европейцев здесь нас презирает – открыто или тайно, – в частности англичане. Линк, просто выслушай меня до конца. Большинство европейцев презирает евразийцев. Евразийцев презирают все китайцы. Поэтому нам всегда приходится защищаться, нас почти всегда в чем-то подозревают, почти всегда считают, что мы вне закона, что мы – дешевые подстилки. Господи, какое отвратительное американское выражение! Какая это на самом деле гнусность, вульгарщина и дешевка. И как это наглядно характеризует американского мужчину – хотя, как ни странно, именно в Штатах я обрела чувство собственного достоинства и преодолела свой евразийский комплекс вины. Квиллан многому научил меня и во многом сформировал. Я ему признательна. Но я не люблю его. Вот что я хотела сказать. Хочешь еще кофе?
– Да, спасибо.
– Я сварю. – Орланда встала, походка у нее была чувственная, хоть это получалось само собой, ненамеренно, и он снова выругался про себя, кляня судьбу.
– Почему же ты рассталась с ним?
Она с грустным видом рассказала про Макао.
– Я позволила этому парню уложить себя в постель и спала в ней, хотя между нами ничего не было, ничего: бедняга выпил лишнего и ни на что не годился. На следующий день я сказала ему, что он был великолепен. – Это прозвучало спокойно и прозаично, но Бартлетт почувствовал скрытую за внешней невозмутимостью боль. – И все как бы ничего, но кто-то донес Квиллану. Как и следовало ожидать, он был взбешен. А я не нашла что сказать в свою защиту. Это случилось… Квиллан тогда был в отъезде. Я понимаю, это не оправдание, но я уже научилась получать удовольствие в постели и… – По ее лицу пробежала тень. Она пожала плечами. – Джосс. Карма. – Таким же негромким голосом она поведала о мести Квиллана. – Он такой, Линк. Ему было от чего прийти в бешенство, я провинилась.
Под шипение пара стали падать первые капли кофе. Не переставая говорить, она нашла чистые чашки, свежее домашнее печенье и новую накрахмаленную скатерть, но мысли обоих были сосредоточены на любовном треугольнике.
– Я по-прежнему иногда вижусь с ним. Так, поговорить. Мы теперь только друзья, и он относится ко мне хорошо, а я делаю что хочу, встречаюсь с кем хочу. – Она выключила пар и повернулась к нему. – Мы… четыре года назад у нас родился ребенок. Я хотела его, а Квиллан нет. Он сказал, что я могу рожать, но должна сделать это в Англии. Девочка сейчас в Португалии с моими родителями: отец на пенсии, и она живет с ними. – По щеке у нее скатилась слеза.
– А это он придумал, что ребенок должен оставаться там?
– Да. Но он прав. Раз в год я езжу туда. Родители… моя мать так хотела, чтобы у меня был ребенок, она умоляла оставить его. Квиллан великодушен по отношению к ним тоже. – Слезы уже ручьем катились у нее по лицу, но плакала она беззвучно. – Так что теперь ты знаешь все, Линк. Я никому этого не рассказывала, кроме тебя. Теперь ты знаешь, что я… я не была верной возлюбленной и что я… я никудышная мать…
Он подошел к ней, прижался вплотную и почувствовал, как она тает, стараясь сдержать всхлипывания, ухватившись за него, вбирая в себя его тепло и силу. Он успокаивал ее, она льнула к нему всем телом, тепло и нежно.
Успокоившись, она встала на цыпочки, поцеловала его – поцелуй был легкий, но удивительно нежный – и посмотрела в глаза.
Он тоже поцеловал ее.
Они смотрели друг на друга, словно пытаясь что-то увидеть, потом поцеловались снова. Страсть нарастала, и казалось, это будет длиться вечно, но, увы, оба почти одновременно услышали, как открывается входная дверь. Они отстранились друг от друга, пытаясь отдышаться и прислушиваясь к биению своих сердец, а из прихожей донесся грубый голос ама:
– Вэййй?
Орланда слабым движением пригладила волосы и полупожала плечами, как бы извиняясь.
– Я на кухне, – крикнула она на шанхайском диалекте. – Иди, пожалуйста, в свою комнату и не показывайся, пока я тебя не позову.
– Вот как? А что, этот заморский дьявол еще здесь, да? А продукты? Я тут кое-что принесла!
– Оставь у двери!
– О-хо-хо, хорошо, Молодая Хозяйка. – Ама с ворчанием ушла. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.
– Они всегда так хлопают дверями? – спросил Линк. Сердце у него еще колотилось.
– Да, похоже, что так. – Ее рука уже опять была у него на плече, а пальцы ласкали ему шею. – Извини.
– Извиняться не за что. Как насчет ужина?
Она задумалась.
– Если ты будешь с Кейси.
– Нет. Только с тобой.
– Линк, я думаю, лучше не стоит. Нам сейчас ничего не грозит. Давай просто попрощаемся.
– Ужин. В восемь. Я заеду за тобой. Выбери ресторан. Шанхайскую кухню.
Она покачала головой:
– Нет. И так уже все слишком стремительно. Извини.
– Я заеду за тобой в восемь. – Бартлетт слегка поцеловал ее и направился к двери. Она сняла с вешалки его плащ и помогла надеть. – Спасибо, – тихо поблагодарил он. – Нам ничего не угрожает, Орланда. Все будет хорошо. До встречи в восемь. О’кей?
– Лучше не стоит.