Ураган. Книга 1. Потерянный рай

– Прикажете подавать ужин, мадам? – обратился он к Дженни на фарси.

– Да, пожалуйста, через десять минут, – ответила она со счастливой улыбкой. – Но сначала господин выпьет виски.

Хасан тут же подошел к буфету, налил виски, принес воды, поклонился и оставил их.

– Бог мой, Джен, совсем как в старые времена, – с широкой ухмылкой произнес Мак-Ивер.

– Да. Забавно, правда? Ведь всего несколько месяцев прошло, а? – (До этого у них в доме жила чета слуг: жена – образцовый шеф-повар, изумительно готовившая европейские и иранские блюда, что компенсировало беспечное отлынивание от работы под предлогом болезни, характерное для ее мужа, которого Мак-Ивер окрестил Али-Бабой. Оба они внезапно исчезли, как и почти все слуги в домах иностранцев. Ни объяснений, ни записки.) – Как думаешь, Дункан, у них все в порядке?

– Ну конечно. Али-Баба тот еще жулик, у него уж точно в кубышке припрятано столько, что им надолго хватит. Паула улетела?

– Нет, она остается еще на одну ночь. А Ноггер – нет. Они отправились поужинать с кем-то из ее итальянского экипажа. – Дженни выгнула брови дугой. – Он полагает, что она созрела, метит ей между ног, наш Ноггер. Надеюсь, он ошибается. Паула мне нравится. – Из кухни до них донеслось звяканье посуды, с которой возился Хасан. – Ах, в целом свете нет звуков милее для моих ушей!

Мак-Ивер улыбнулся ей в ответ и поднял бокал:

– Хвала Создателю за Шахразаду и за то, что не будет возни с грязной посудой!

– Это самое приятное. – Дженни вздохнула. – Такая славная девушка, такая заботливая. Том такой счастливчик. Шахразада говорит, он должен прилететь завтра.

– Надеюсь. У него должна быть для нас почта.

– Ты дозвонился до Энди?

– Нет, так и не дозвонился пока. – Мак-Ивер решил ничего не говорить про танк. – Как думаешь, ты могла бы позаимствовать Хасана или кого-нибудь из других ее слуг на пару дней в неделю? Это здорово бы тебе помогло.

– Я не стану просить ее, ты сам знаешь, как теперь обстоят дела.

– Наверное, ты права, черт побери! Как это все меня достало!

Сейчас иностранцам практически невозможно было найти прислугу, какие бы деньги они ни предлагали. Всего лишь несколько месяцев назад было так легко отыскать прекрасных, заботливых слуг, после чего, с их помощью и благодаря нескольким словам на фарси, ведение домашнего хозяйства превращалось в радость, походы по магазинам – в легкие прогулки.

– Это едва ли не самое славное, что было в Иране, – сказала Дженни. – Такая огромная получалась разница: все муки житья в такой чужой стране пропадали разом.

– Ты все еще считаешь ее чужой? После стольких лет?

– Больше, чем когда-либо. Вся эта доброта, вежливость у тех немногих иранцев, с которыми мы встречались… Мне всегда казалось, что это все было лишь на поверхности, что именно сейчас их подлинные чувства вырвались наружу. Я, конечно, не имею в виду всех и каждого, не говорю о наших друзьях: взять Ануш, например. Я мало кого знаю, кто был бы милее и добрее ее. – (Ануш была женой генерала Валика, старшего из их иранских партнеров.) – Большинство жен чувствовали то же самое, Дункан, – добавила она, погруженная в воспоминания. – Может быть, именно поэтому экспатрианты здесь всегда держатся друг друга: эти групповые выезды на теннис, катание на лыжах, прогулки под парусом, уик-энды на Каспийском море – и слуги, которые носят корзины с едой и посудой на пикниках и убирают за нами. Думаю, мы жили как в раю, но теперь это в прошлом.

– Все вернется. Я от души надеюсь – ради них самих так же, как и ради нас, – что все вернется. Сегодня по дороге домой я вдруг осознал, чего мне теперь не хватает больше всего. Смеха, всего этого смеха. Теперь люди словно разучились смеяться. Я имею в виду, на улицах, даже детишки. – Мак-Ивер маленькими глотками потягивал свой виски.

– Да, этого смеха мне тоже очень не хватает. И шаха тоже жалко. Жалко, что ему пришлось бежать: все было так хорошо налажено, упорядочено, если говорить о нашей жизни, и так еще недавно. Бедняга, и до чего же отвратительно мы с ним обошлись, с ним и с его очаровательной женой. И это после всей той дружбы, которой он одаривал нашу сторону. Знаешь, мне ужасно стыдно: он действительно делал все, что мог, для своего народа.

– К сожалению, Джен, для большинства из них того, что он делал, было недостаточно.

– Знаю. Грустно все это. Жизнь иногда очень грустная штука. Ладно, что толку горевать по убежавшему молоку. Ты голоден?

– Еще как!

От свечей в столовой было тепло и уютно, промозглый холод нетопленой квартиры растаял без следа. Задернутые портьеры не пускали ночь в дом. Хасан тут же принес дымящиеся глубокие чашки с разными хорешами – буквально это слово означало «суп», но на самом деле хореш представлял собой густое рагу из ягнятины или курицы с овощами, изюмом и всевозможными специями – и поло, изумительный иранский рис, который сначала слегка обваривался, а потом запекался в смазанном маслом блюде до образования твердой золотисто-коричневой корочки – одно из их любимейших блюд.

– Благослови Господь Шахразаду, увидишь ее – и сердце радуется.

Дженни улыбнулась ему:

– Да, она такая, и Паула тоже.

– Ты и сама ничего, Джен.

– Ладно тебе, но за эти слова можешь выпить еще стаканчик перед сном. Ну, как говорит Жан-Люк, bon appеtit![14 - Приятного аппетита (фр.).]

Они с энтузиазмом принялись за еду, блюда были восхитительные и напомнили им те ужины, которые они устраивали в своем доме для друзей.

– Джен, сегодня за обедом я столкнулся с Кристианом Толлоненом. Ты помнишь его? Друг Эрикки из финского посольства. Он сказал мне, что паспорт Азаде готов. Это хорошо, но знаешь, что меня ошарашило? Он заметил – так, между делом, – что восемь человек из каждого десятка его иранских друзей или знакомых уже уехали из Ирана и, если этот исход будет продолжаться теми же темпами, совсем скоро в стране останутся одни только муллы и их паства. Тут я стал своих знакомых подсчитывать и, знаешь, пришел примерно к тому же соотношению, если брать тех, кого можно было бы отнести к среднему и зажиточному классу.

– Я не виню их за то, что они уезжают. Я бы сделала то же самое. – Потом она невольно добавила: – Не думаю, что Шахразада уедет.

Мак-Ивер уловил в ее голосе подспудные интонации и изучающе посмотрел на нее.

Дженни поиграла кусочком золотистой рисовой корочки на тарелке и изменила свое решение ничего ему не говорить.

– Только, ради всего святого, не говори Тому, а то его удар хватит… да я и не знаю, сколько в этом правды, а сколько идеалистических фантазий юной девушки… но она тут мне радостно нашептала, что провела бо?льшую часть сегодняшнего дня в Дошан-Тапехе, где, по ее словам, началось настоящее восстание, с автоматами, гранатами и всем остальным…

– Господи!

– …всей душой на стороне, как она их называла, «наших славных борцов за свободу», к которым, как я понимаю, относятся солдаты и курсанты ВВС, несколько офицеров, «зеленые повязки», поддержанные тысячами людей из гражданского населения, против полиции, верных шаху войск и «Бессмертных»…

Глава 8

АЭРОПОРТ БЕНДЕР-ДЕЙЛЕМА. 19:50. С заходом солнца прибыли новые группы вооруженных революционеров, и теперь охрана стояла у всех ангаров и на всех подходах к аэропорту. Затаки сказал Руди Луцу, что сотрудникам «С-Г» запрещено покидать территорию аэропорта без разрешения, что они должны продолжать работать как обычно и что один или несколько из его людей будут сопровождать теперь каждый полет.

– Ничего не произойдет, если вы все будете подчиняться приказам, – говорил Затаки. – Эта ситуация временная, пока идет смена незаконного правительства шаха на новое народное правительство. – Иранец старался держаться уверенно, но его нервозность и нервозность его плохо обученных людей выдавала полковника с головой.

Старк слышал, как иранцы приглушенно переговаривались между собой, и сообщил Руди, что повстанцы в любой момент ждут появления верных шаху войск и начала контратаки. К тому времени, когда ему, Руди и второму американскому пилоту Джону Тайреру удалось добраться до радиоприемника в трейлере Руди, сводка новостей почти закончилась, и то немногое, что они услышали, не сулило ничего хорошего.

«…и правительства Саудовской Аравии, Кувейта и Ирака опасаются, что политическая неразбериха в Иране приведет к дестабилизации ситуации во всем регионе Персидского залива, а султан Омана, как нам сообщают, заявил, что проблема заключается не только в опасности распространения смуты, что это еще одно удобное прикрытие для попыток Советской России использовать свою группу государств-прихлебателей для создания в Персидском заливе ни много ни мало колониальной империи, конечная цель которой – обладание Ормузским проливом.

Из Ирана сообщают, что ночью велись ожесточенные бои между взбунтовавшимися, поддерживающими Хомейни курсантами тегеранской базы ВВС в Дошан-Тапехе, на помощь которым пришли тысячи вооруженных гражданских лиц, и полицией, верными шаху войсками и „Бессмертным“, элитным подразделением шахской императорской гвардии. Впоследствии к бунтовщикам присоединились свыше пяти тысяч левых из марксистской группы „Сайхал“, часть которых прорвалась в арсенал базы ВВС и вынесла оттуда все оружие…»

– Господи! – вырвалось у Старка.

«…Тем временем аятолла Хомейни вновь потребовал отставки правительства в полном составе и призвал общественность поддержать его выбор премьер-министра, Мехди Базаргана, убеждая всех солдат, летчиков и моряков выступить в его поддержку. Премьер-министр Бахтияр опроверг слухи об опасности военного переворота, но подтвердил концентрацию советских вооруженных сил в приграничных районах…

Цена на золото достигла рекордной отметки в двести пятьдесят четыре доллара за унцию, а курс доллара резко упал по отношению ко всем валютам. На этом мы заканчиваем выпуск новостей из Лондона».

Руди выключил приемник. Они сидели в гостиной трейлера. В одном из ящиков хранилась запасная высокочастотная рация, которую, как и радиоприемник, Руди собрал своими руками. На буфете стоял телефон, подключенный к телефонной линии авиабазы. Он не работал.

– Если Хомейни одержит победу в Дошан-Тапехе, то вооруженным силам придется выбирать, – убежденно произнес Старк. – Переворот, гражданская война или сдача.

– Они не сдадутся, это же будет самоубийство. Да с чего, черт подери, им сдаваться?! – вспыхнул Тайрер, расхлябанный американец из Нью-Джерси. – И не забывайте про элиту ВВС, про тех, с которыми мы встречались, ну. Этот бунт – всего лишь кучка местных тупоголовых бузотеров. Главное, что ошарашило, так это примкнувшие к ним марксисты, надо же, пять тысяч! Господи Исусе! Если они сейчас на свободе и при оружии! Мы, черт побери, совсем из ума выжили, если до сих пор сидим тут, а?