Ледяная колыбель

Никс перевела вытянутую руку к причине этого опасного полета на запад. Чувствуя, как немеют от холода голые пальцы, прикинула размеры полной луны – яркой, словно фонарь в этих темных краях, – пытаясь определить, не раздулся ли лунный лик еще больше, и ища свидетельства того, что ее пророчество об обрушении луны может сбыться. Вновь услышала истошные крики из того своего видения, ощутила громовое сотрясение земли, когда луна врезалась в Урт, сокрушая его до основания, после чего воцарилась оглушительная тишина.

Она так и не поняла, стал ли лик луны хоть немного больше, но ничуть не сомневалась в своем пророчестве, сделанном под влиянием яда полгода назад. Алхимик Фрелль подтвердил его своими собственными измерениями, приборами куда более точными, чем пальцы Никс. По его словам, полная луна и вправду постепенно увеличивалась в размерах, особенно в течение последнего десятилетия. Бронзовая женщина, Шийя, даже назначила приблизительную дату конца света: «Лет через пять, не больше, а может, и всего года через три».

Никс чувствовала, как этот постоянно сужающийся временной промежуток буквально давит на нее, словно набитая камнями телега, навалившаяся ей на грудь. Даже во время отдыха ей часто было трудно дышать. На подготовку к этому путешествию в эти погруженные во тьму Студеные Пустоши у их группы ушли конец лета и бо?льшая часть осени. Они не осмеливались торопить события, тем более что об этих промерзших насквозь землях было практически ничего не известно. И вот теперь, когда зимнее солнцестояние быстро приближалось, им все еще предстояло преодолеть сотни лиг, а время стремительно утекало.

Отчаявшись что-либо понять, Никс опустила руку и снова сунула пальцы в перчатку на меховой подкладке. С тех пор как они пересекли гористые Ледяные Клыки – этот зазубренный барьер из снежных вершин, отмечающий границу между Венцом и Студеными Пустошами, – они уже трижды видели убывающую и вновь растущую луну. Трижды Никс наблюдала, как темная Охотница все гоняется за светлым Сыном, а тот раз за разом успешно ускользает от нее. Всякий раз, когда Сын вновь целиком являл свой лик, Никс потихоньку выскальзывала из каюты, как и сейчас, и поднималась на открытую палубу «Пустельги», чтобы оценить холодное выражение лунного лица.

И все-таки это была не единственная причина, по которой она отказывалась от тепла корабля ради леденящего холода открытой средней палубы.

Никс прошла вдоль поручней правого борта, вытянув шею, чтобы заглянуть за пределы огромного пузыря с летучим газом, закрывавшего бо?льшую часть неба – выискивая характерный серповидный силуэт своего брата на фоне звезд. Навострила уши, пытаясь уловить его зов в темноте. Слышала, как потрескивает лед на толстенных стальных тросах, соединявших корабль с летучим пузырем, но в остальном все было тихо. Даже быстропламенные горелки, которые обычно несли корабль вперед, теперь молчали – их жерла были надежно законопачены для защиты от всепроникающего холода, чтобы сохранить тепло внутри корабля.

Бо?льшую часть этого путешествия экипаж полагался на течение небесной реки, текущей на запад, которое несло их все дальше и дальше вперед. Корабельные горелки, конечно, могли бы ускорить полет, но запасы быстропламени лучше было поберечь, даже с учетом дополнительных баков, приваренных к корпусу «Пустельги». Требовалось, чтобы топлива хватило не только для путешествия через Пустоши, но и для возвращения, если они преуспеют в своих поисках.

Никс еще дальше перегнулась через поручни, вглядываясь в небо; сердце у нее забилось чуть сильней.

– Где ты? – прошептала она сквозь шарф.

Пока Никс шарила взглядом над головой, ветер вовсю трепал выбившиеся из-под шапки и рассыпавшиеся по щекам пряди ее темных волос. Ветер этот больше не нес в себе и намека на былое тепло. Она представила себе реки-близнецы, текущие по небу. Та, что несла сейчас их корабль, увлекала за собой обжигающий жар с выжженной солнцем стороны Урта непрерывным потоком на запад, прежде чем вернуться назад более холодным воздушным течением, охватывающим сушу и море. Именно эти два воздушных потока, вечно бегущие в двух противоположных направлениях, и одарили земли Венца пригодным для жизни климатом. Иеромонахи верили, что происходит это благодаря двум богам-близнецам, огненному Гадиссу и ледяному великану Мадиссу, которые и гонят эти реки по небесам своими могучими выдохами, в то время как ученые-алхимики утверждали, что все дело в каких-то природных воздуходувных мехах, образовавшихся между двумя крайностями Урта.

Никс не знала, чему верить. Все, что она знала наверняка, так это что так далеко в Пустошах эта горячая река несла в себе совсем мало своего живительного тепла. Отныне их путь будет становиться лишь холоднее. Говорили, что если забраться достаточно далеко в Пустоши, то и сам воздух там превращается в лед.

Зная это, Никс искала среди звезд своего верного брата. Ему требовались эти короткие полеты, чтобы размять крылья и хотя бы ненадолго вырваться из тесных объятий нижнего трюма «Пустельги». Но его не было уже гораздо дольше обычного. Беспокойство сдавило ей горло, руки и ноги теперь дрожали не только от холода.

«Вернись ко мне!»

* * *

Пока Никс несла эту свою вахту, из недр корабля до нее донесся звон второго колокола Вечери. Она поежилась в своей куртке, плотнее натянув капюшон на щеки. У нее начинали стучать зубы.

«Его не было уже целый колокол…»

И раздраженная, и встревоженная, Никс глянула вниз, на россыпи битого льда далеко внизу, отражавшие серебристый блеск полной луны. Не найдя ответов в бесконечном ландшафте Ледяного Щита, вновь подняла глаза к небу и стала тихонько напевать себе под нос – несколько коротеньких фраз обуздывающего напева.

– Где ты? – пела она звездам.

И тут вдруг наконец ощутила это: покалывание в верхней части позвоночника, отчего внутри головы разлилось блаженное тепло. Облегчение вырвалось у нее туманным выдохом.

– Баашалийя…

Перед ней по небу, прямо над раздутым газовым пузырем, пронеслась огромная тень. Кожистые крылья рассекли звездный пейзаж, когда Баашалийя резко накренился, развернувшись к кораблю. С этим поворотом покалывающее тепло переросло в тихий заунывный вой, скорее просто ощущаемый, чем слышимый, – в легкую вибрацию косточек у нее в ушах.

Завидев его стремительное приближение, Никс отпрянула. Спикировав на палубу, Баашалийя в последний момент резко распахнул крылья, захватывая ими воздух, чтобы остановиться. Никс отступила еще дальше, чтобы освободить ему место. И правильно поступила. Когда он поднырнул под пузырь с летучим газом, из когтей у него выпала массивная ляжка какого-то крупного зверя. Кусок мяса с костью – весивший без малого сотню камней – подпрыгнул и заскользил по палубе, оставляя за собой дымящийся кровавый след.

Затем Баашалийя приземлился сам, проехавшись когтями по доскам, прежде чем окончательно остановиться.

Переступив через кровавый мазок, Никс бросилась к своему другу.

Он сложил вокруг нее крылья, окутывая ее. Бархатистые ноздри нашли ее щеку. Никс обдало его теплым дыханием. Тело его на холоде казалось пылающим очагом. Она уютно устроилась в этом тепле. Ее пальцы погладили густую шерсть за одним из его высоких ушей. Другая ее ладонь легла ему на грудь, ощущая биение сердца. Ритм его уже замедлялся после усилий, вызванных охотой.

– Баашалийя, нельзя пропадать так надолго! – мягко пожурила его она. – Ты заставил меня поволноваться!

Он лишь что-то успокаивающе пропищал в ответ.

Погрузив пальцы в его мех, Никс подивилась, насколько густым тот стал. Его тело быстро приспособилось к холоду – поразительно быстро. Она была не единственной, кто это заметил. Крайш – алхимик, назначенный Фреллем сопровождать их, – тоже отметил произошедшие с Баашалийей изменения: дополнительный слой жира, более лохматый мех, даже утолщение носовых складок, похожих на розовые лепестки. Как если бы летучая мышь имитировала жерла корабельных горелок, сужая все свои отверстия, чтобы сохранить тепло внутри. Алхимик даже взял кровь у ее друга и сообщил об обнаруженных изменениях – «возросшем объеме красного целлюлярного вещества, постепенно вызывающем увеличение времени замерзания крови». Крайш объяснил последнее появлением в ней каких-то устойчивых к холоду алхимических веществ – непонятных субстанций, пока что требующих опознания. Его заключение: «Похоже на то, что сама суть этого существа быстро меняется, приспосабливаясь к новым жизненным обстоятельствам».

Никс хотелось, чтобы то же самое относилось и к ней.

Даже окутанная теплом Баашалийи, она вся дрожала. Надо было срочно убираться с палубы. Подняв подбородок, Никс тихонько запела, позволяя нитям обуздывающего напева скользнуть от нее к нему, делясь своим желанием поскорей вернуться в тепло корабля.

Баашалийя на миг прижал ее еще крепче, используя свой длинный хвост, чтобы обхватить и притянуть ее ближе. Его густой мускусный запах окутал ее. Несмотря на изменения в его теле, запах этот оставался неизменным. Она втянула этот терпкий аромат в свои легкие, позволяя Баашалийе стать частью ее самой. От него пахло соленой водой и влажным мехом, но еще Никс уловила легкий сернистый душок. Несмотря на все прошедшее время, ее молочный брат по-прежнему нес с собой запах родных болот. Это напомнило ей о ее собственном доме в тех затопленных землях – и обо всем, что она потеряла.

Ее отец, ее братья – Бастан и Аблен…

«Все мертвы».

Она глубоко вдохнула мускусный запах Баашалийи, используя этот аромат, чтобы оживить свои воспоминания. И не только то прошлое, которое разделила с нею ее семья, но и то, что лежало еще дальше в прошлом, почти забытое. Никс мало что могла себе из него представить. Это было время, сотканное из запахов, вкусов, прикосновений. Будучи младенцем, она была брошена на болотах после смерти своей матери. И не выжила бы в этом суровом краю, но одна из обитающих там летучих мышей обнаружила ее и приютила. Огромное крылатое существо заботилось о Никс и оберегало ее.

«И не только меня».

Укрывшись под теми же крыльями, маленький пушистый брат делил с ней эти молочные соски.

Ее палец погрузился еще глубже в густую шерсть.

«Баашалийя…»

Его запах, тепло его тела служили напоминанием о том, что она потеряла не всю свою семью в то ужасное лето. Ей хотелось прижать его к себе, постоять здесь подольше, но Никс знала, что обоим нужно спуститься вниз.

Положив ладони ему на грудь, она высвободилась из-под теплого покрова его крыльев. Сразу же пронзил холод. Внешние края высоких ушей Баашалийи уже покрылись корочкой инея.

– Давай-ка найдем теплую печку и будем надеяться, что в нее только что подбросили углей.

Никс повернулась к приподнятой кормовой палубе и дверям, ведущим в нижний трюм. Но прежде чем она успела сделать шаг в ту сторону, как за спиной у нее с грохотом распахнулись двери баковой надстройки. Она испуганно обернулась. Вспышка фонаря на миг ослепила ее.

Крылья Баашалийи раскрылись еще шире, занимая оборонительную позицию, когда он отреагировал на ее испуг.

Никс успокаивающе подняла к нему руку, узнав возмутителя спокойствия, ярко освещенного фонарем.

– Джейс? – Она изо всех сил пыталась понять, почему он тут появился. – Что ты здесь забыл?

Никс знала, что ее друг и бывший наставник презирал холод. Тем не менее Джейс направился к ней, съежившись под толстым одеялом; дыхание вырывалось у него изо рта белыми струйками пара. Ступая по обледенелым доскам палубы, он с опаской посматривал себе под ноги.

– Есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, – ответил он. – Кое-что любопытное, а может, и важное. А потом меня перехватил Грейлин, когда я направлялся сюда. Он приказывает всем собраться в рулевой рубке. Дарант заметил что-то впереди. Что-то настораживающее, судя по мрачному тону Грейлина.

– У него всегда мрачный голос, – напомнила ему Никс.

– Наверное, но нам лучше поторопиться. Тем более что он не знает, что ты здесь одна.

– Я вряд ли одна. – Она погладила Баашалийю, который снова расправил крылья.