Мёртвая тишина. Убедись в том, что ты жив

Мёртвая тишина. Убедись в том, что ты жив
Джейн Би.

В основу книги положена сложная психологическая проблема – темная сторона материнства. На эту тему редко говорят даже в кабинете психиатра. Но есть и те, кто даже если захочет, не сможет ничего сказать, те, кого лишают не только детства, но порой и самой жизни. Их удел – немое страдание и попытка выжить в сковывающих объятиях «мертвой» матери. Готов ли главный герой отступить от привычных понятий и окунуться в мир детской беспомощности и страха, чтобы спасти еще одну душу от неминуемой гибели?

Мёртвая тишина

Убедись в том, что ты жив

Джейн Би.

«И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет».

    Ветхий Завет, Книга Екклесиаста, 4:1.

Дизайнер обложки Вера Филатова

© Джейн Би., 2017

© Вера Филатова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-3670-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Миссис Саммерсон, миссис Саммерсон, где вы? – экономка беспокойно металась на заднем дворе огромного дома, задевая своей старомодной пышной юбкой кусты только что распустившихся пионов, над которыми активно трудилось семейство диких пчел.

Май в нынешнем году выдался особенно теплым и влажным. Дожди щедро поливали плодородные земли благополучной земли и пророчили небывалый урожай яблок и груш. Сад дышал ароматами плодовых деревьев и распустившихся весенних цветов. Деревья перешептывались, обсуждая вчерашнюю грозу, ее последствия и сожалели о старом дубе, которому не удалось пережить минувшую ночь. Когда-то он был статным великаном, служил уютным домом здешним певчим птицам, надежно укрывая их от капризов погоды и переменчивого в своем настроении ветра, ныне же, прогнивший от самых корней, он больше не смел надеяться на завтрашний день. Лесорубы, вызванные по случаю, запаздывали, и экономке пришлось идти в обход по давно заросшим тропинкам. Центральная дорожка, выложенная аккуратной садовой плиткой цвета мокрого речного камня, была перегорожена упавшим накануне деревом.

– Миссис Саммерсон! Девочку пора кормить и укладывать спать!.. И какой черт понес ее сюда одну, да еще и с ребенком, – то и дело ворчала она себе под нос. – Скользко, мокро, и неизвестно еще, все ли ветки успели попадать с верхушек, чего доброго, свалится на голову.

Протиснувшись между зарослями диких роз, облюбовавших заброшенную часть сада, она наконец разглядела знакомую фигуру своей хозяйки.

Волосы миссис Саммерсон, тщательно уложенные с утра, были растрепаны. Наброшенный прямо на ночную рубашку халат, отороченный по краям золотыми нитками, был порван в нескольких местах, на ее бледном лбу ярким пятном красовалась царапина. Она не плакала, сидела чуть наклонившись вперед и не могла пошевелиться. Ее обветренные губы дрожали, а руки сжимали скомканное детское одеяльце. Экономка нашла ее сидящей на краю черной дыры, окольцованной каменной кладкой. Старый колодец, как незатянутая рана на вновь помолодевшем теле, напоминающая о былых, давно ушедших временах, разделяла сад на две части. Его давно собирались засыпать, но все никак не находилось времени. Сперва кончина старого хозяина (отца молодой хозяйки), затем ее скорая свадьба с молодым, подающим надежды доктором психиатрии, и, наконец, рождение долгожданного первенца. О колодце совсем позабыли. До этого дня.

Ее голос хрипел, но она не спешила откашляться:

– Я… я… я… хотела попить… Она… Она выскользнула из рук… Господи… как же так… – наконец женщина разрыдалась.

– Миссис Саммерсон, что случилось? Лили, где Лили? – экономка растерянно оглядывалась по сторонам, пытаясь сообразить, куда ее хозяйка могла положить несчастное дитя, но все напрасно. На мокрой земле не было ничего, кроме слетевших ночью веток и листьев деревьев, окружавших место трагедии.

– Там, – женщина указала на черный круг колодца. На поверхности темной воды бледным пятнышком виднелось маленькое детское тельце.

Лили вчера исполнилось шесть месяцев.

Из записки, найденной в комнате миссис Саммерсон следующим утром:

«Исправить ничего нельзя. Я нужна ей, я это чувствую, я знаю, я должна быть хорошей матерью, я должна быть рядом с ней. Прости меня, Анри. Прощай, люблю тебя. Твоя Анжелика».

Тело миссис Саммерсон было найдено в том же колодце, где днем раньше утонула ее шестимесячная дочь.

1

– Что такое тишина? – Анна подняла глаза на доктора, и ее взгляд просветлел, но через минуту она снова погрузилась в глубины собственного сознания: – Наверное, это и есть смерть. Наверное, смерть – это тишина. И темнота. Абсолютная темнота и абсолютная тишина. – Доктор Сэм Хейли зашуршал бумагой, переворачивая страницу своего блокнота. Анна не обратила на это никакого внимания. – Представьте, что нет ни единого звука. Не слышен стук собственного сердца, не слышно дыхания… – глаза Анны сверкали, но не выражали никаких чувств или эмоций, только холодный стеклянный блеск. – Тишина без жизни – мертвая тишина.

Анна замолчала, минутная пауза, казалось, тянулась вечность, доктор продолжал что-то записывать в свой блокнот. Анна прервала паузу:

– Мне иногда хочется услышать именно эту тишину.

– Зачем? – наконец Сэм перебил ее. Он поднял голову, оторвавшись от своих записей, и попытался вглядеться в ее глаза, понять, о чем она думает и что имеет в виду. Просто делится своими мыслями, или в этом разговоре можно увидеть намек на суицидальное настроение?

Анна с первого дня была для него загадкой, как с профессиональной точки зрения, так и с человеческой. Она внушала ему какую-то робость, иногда он застывал под ее тяжелым каменным взглядом, ловя себя на мысли, что это крайне непрофессионально с его стороны. Он понимал, что ей нужна помощь, но предложить свою почему-то не решался, сам не зная причину своей нерешительности. Он трепетно выслушивал каждое ее слово, стараясь впитать ее чувства, но не понимал, что же с ней происходит, хотя прогресс с момента их первой встречи был очевидный. Анна хотя бы немного говорила с ним. Поначалу ему было трудно вытянуть из нее более или менее связные предложения, но теперь она говорила с ним, с каждым разом все больше приоткрывая дверь в темные глубины своего нездорового сознания.

Анна минуты две вглядывалась в пустоту, как будто пытаясь услышать ту самую тишину, и наконец почти шепотом произнесла:

– Мне хватило бы секунды, чтобы понять весь ужас этой тишины и всю ее красоту. Может, даже ощутить холод, – она подняла глаза. Странная улыбка чуть тронула уголки ее губ и тут же исчезла. – Мне почему-то кажется, что в этой тишине обязательно должно бы холодно, – Анна замолчала, снова о чем-то задумавшись.

Доктор нарушил тишину:

– Как поживает ваш ребенок? – тихо, будто боясь спугнуть притаившегося рядом дикого зверя, спросил он. – Вы все еще не хотите назвать ни его имя, ни хотя бы его пол?

– Имя… ребенок… Не важно… Каждую ночь я слышу крик, и этот крик сводит меня с ума, – в ее голосе промелькнула нотка некой злости и быстро исчезла, вернув ему прежнюю монотонность: – Я должна быть хорошей матерью, я должна заботиться… Ребенок – это все, что у меня есть… – она говорила сама с собой. Ее слова не были обращены к доктору, каждое слово звучало механически, голос все больше насыщался металлическим оттенком, как на старой записи. – Крик каждую ночь, и я не в силах успокоить. Я не могу помочь.

– А как вы справляетесь днем? Ребенок плачет днем? – доктор не унимался, за все время знакомства с Анной он так и не добился от нее внятного рассказа о ребенке, его описания или хотя бы имени. Она никогда не называла ребенка по имени, никогда не использовала местоимений, поэтому Сэм не мог понять, мальчик это или девочка. Ему так же было трудно судить о том, специально Анна держала все это в секрете или просто поддавалась таким образом влиянию заболевания.

– Днем? – переспросила Анна сама себя. – Днем… не знаю, днем… день… Мама… скоро приедет мама, – она бормотала эти слова как бред. – Мама… И нам станет легче… Днем… днем… День, новый день… Скоро все изменится… – продолжала бормотать Анна, но ответа на вопрос так и не последовало.

Часы пробили два пополудни. Доктор сделал очередную пометку в своем блокноте и с сожалением посмотрел в сторону Анны, но не решился встретиться с ней взглядом.

– Наша встреча на сегодня подошла к концу. Вы не могли бы прийти еще раз на этой неделе, мне бы хотелось поговорить подробней о тишине, я думаю, тишина, впрочем, не важно, что думаю я. Назначьте, пожалуйста, удобное для вас время с моим секретарем. Всего вам доброго, Анна, – он мягко улыбнулся и поспешил к своему рабочему столу, украдкой заглянув в ее глаза.

Ему нравились ее глаза – красивые, глубокие, грустные, он хотел бы в них утонуть и не возвращаться больше на скучную поверхность реальности, но мог лишь слегка окунуться каждый раз, когда ему удавалось пробиться за стеклянную стену ее невозмутимого взгляда. В редкие моменты, как ему казалось, улучшения ее состояния он испытывал странное удовольствие, встречая взгляд Анны, даже несмотря на то, что тот был наполнен больше чем просто грустью. За налетом банальной грусти доктор сумел разглядеть нотки отчаяния, давно поселившегося в ее душе и не желавшего расставаться со своим уютным жилищем.

Сэм старался разобраться в ее проблеме, пытался понять, но Анна была для него как наваждение, как призрак, мечущийся между двумя мирами – миром реальным с живыми людьми и их ежедневными проблемами и переживаниями и миром болезненных грез с его жестокими, страшными видениями и глухим шепотом миллионов душ, так и не нашедших покоя. Сэм ловил себя иногда на мысли, что он, возможно, был бы рад узнать Анну чуть ближе, может быть, тогда стеклянная стена треснула бы, постепенно начала осыпаться, давая возможность узнать ее настоящую, посмотреть на нее в жизни, не будь она одной из его пациенток и не будь она настолько больна. Он искренне ее жалел, не брал с нее денег за свои услуги, ссылаясь на свое исследование. Сэм проникся к ней всей душой. Каждая встреча наполняла его все большими сомнениями по поводу ее заболевания, диагноза, который он поставил, и выбранных методов лечения.

– Да, конечно, тишина… Это важно? – переспросила Анна сама себя. – Я приду. Спасибо, доктор, – она вышла из кабинета, осторожно прикрыла за собой дверь и направилась к секретарскому столу.

– И не забудь закрыть окно, когда будешь уходить, сегодня обещали шторм. Подожди секунду, можешь подождать? Да, сейчас, – Джина, секретарь доктора, ворковала по телефону со своим новым бойфрендом, третьим за последний год. Она не была особо разборчива в мужчинах, наверное, все дело в ее неброской внешности и не особо остром уме, но Джина была вполне счастлива, несмотря на то, что ей шел тридцать шестой год, а она была не замужем и без детей.

Джина была небольшого роста, ее темные короткие, всегда чуть всклоченные волосы давно выцвели, и ей приходилось красить их не реже двух раз в месяц, чтобы не быть похожей на маленькую облезлую обезьянку. Чуть вздернутый, но вполне аккуратный носик служил главным украшением ее лица, а маленькая черная родинка чуть ниже внешнего уголка правого глаза придавала ему легкую пикантность. Неумелый макияж ничего не подчеркивал и ничего не скрывал, его могло бы и не быть вовсе. Она не страдала от лишнего веса и вполне сносно одевалась, не имея особого желания и возможности следовать моде.

– Как всегда на вторник, на час дня, мисс Анна? – обратилась она к Анне, ненадолго прервав свой телефонный разговор.

– Пятница, доктор хочет меня видеть еще раз на этой неделе. Как насчет пятницы во второй половине дня, как можно позже, не хочется отпрашиваться с работы, – Анна стояла у стола Джины, кутаясь в свою темно-серую кофту, не по погоде теплую, опустив голову вниз, рассматривала серую рябь коврового покрытия.

– Пятница, самое позднее 16:30, подойдет?

– Вполне, спасибо, увидимся в пятницу, – Анна учтиво кивнула, постаралась выдавить из себя подобие улыбки и, не поднимая головы, направилась в сторону выхода. «Тишина – это важно», – бормотала она себе под нос, не отрывая взгляда от пола.

Анна одевалась скромно, но со вкусом, она была среднего роста, симпатичная, даже можно сказать красивая, ненатуральная блондинка. Анна, несмотря ни на что, была красива. Она почти не пользовалась косметикой, но стоило ей нанести макияж, это случалось всего несколько раз, она превращалась в яркую интересную девушку, притягивающую взгляды не только похотливых мужчин, но и завистливых женщин.