Трудно объяснить, что мною тогда двигало, но удержаться я не смог или не пожелал. Я накинулся на труп животного, и мы оба наелись до сыта. Сразу же пришло ощущение силы. В помещении оказалась еще одна лошадь, но живая. Она фырчала и бешено вдыхала опасность своими ноздрями.
Мы не стали трогать живое животное и покинули загон.
Из дома, где был еще жив не тронутый нами хворающий, снова раздался крик. Мой друг поспешил на звуки.
Следом влетевши в уже знакомую комнату, я увидел нечто, повергнувшее меня в ступор: двое мужчин на вид, сродни нашего, глодали руки несчастного.
Мой друг отшвырнул нападавших и разом повыкидывал их из окон. Я выглянул наружу проследить за преступниками. Те двое, изрядно порезавшись стеклом, как ни в чем не бывало, поднялись и поковыляли прочь.
Мой товарищ стоял и смотрел на умирающего. Когда тот наконец, испустил свой дух, мой друг, не спеша подошел к нему, вцепился руками в его голову, жадно раскрыл свою пасть и замер, словно засомневался в правильности своего выбора. Через несколько секунд он недовольно отшвырнул от себя мертвое тело и с обреченным видом пошел к выходу…
Мы снова долго брели по проселочной дороге. У меня вернулась головная боль, озноб и силы покидали меня. Мой друг тоже замедлился, видимо, он ощущал что-то похожее.
Через несколько часов мы дошли до новой деревушки. Один из домов догорал, а из соседнего доносился вопль. Мы заторопились на звуки, но быстро передвигаться не получалось. Наконец, войдя в дом, мы поняли, что опоздали.
Выброшенные из окна моим товарищем доходяги, в компании каких-то новых похожих на нас людей, терзали несчастную женщину. Мой друг хотел их разбросать по сторонам, но ввиду мышечной слабости по причине голода, его сил хватило только на одного. Тот остервенело огрызнулся и снова припал грызть конечности потерявшего сознание человека. Он рвал мясо и торопливо его жевал, словно пугливый зверек, жадничая своей добычей. Другой бросился к шее жертвы и разом перегрыз ей жилы.
Несчастная скончалась очень быстро. Мне на секунду показалось, что он это сделал специально, дабы положить конец ее мучениям. Видимо, его тоже не особо радовали страдания. Но после этого он с таким же вожделением последовал примеру других, позволив себе насыщаться любимым блюдом.
Запах нас одурманивал до того, что горло сводило от желания вкусить этот деликатес. Но мой друг, постояв с полминуты, кинулся прочь из дома, будто боялся, что сорвется, а я последовал за ним.
На крыльце он снова пропал, и я решил подождать. На этот раз мой приятель вылез из подвала дома.
Каким-то чудесным образом в его руках оказалась крыса. Он решительно откусил ей голову и протянул дохлое тельце грызуна мне. Я с вожделением впился зубами в мягкое и ароматное мясо зверька. Теплая кровь обожгла мой рот, и я глотал ее, словно живительный эликсир. Силы возвращались ко мне. На сегодня крыса была единственной нашей провизией, поэтому мне пришлось остановиться и вернуть остатки моему другу, который все это время пялился на меня, предвкушая, когда же жертва вернется к нему. В его руках крыса буквально исчезла…
Наша жизнь превратилась в сплошную череду бродяжничества, посещение брошенных домов, ловлю грызунов и птиц. Живых мы больше не встречали. Каждый раз, когда мы входили в дом, то находили только их останки. Видимо, другие, подобные нам шли задолго впереди нас. После себя они оставляли только кости… много костей.
Мой друг, как и я с печалью в глазах смотрел на обглоданные костяшки.
Я часто размышлял, мысленно собирая воедино попадавшиеся мне по пути останки, какой же бедолага стал очередной жертвой этих ненасытных пожирателей человеческой плоти. С другой стороны, я понимал, что подобные нам ощущали, вкушая теплую человеческую плоть, и насколько бодры они становились после.
Мы же питались только полуразложившейся плотью умерших животных или охотились на крыс.
Напал бы я сейчас на живого человека, когда голод становился все мучительнее, было трудно сказать. Но я совершенно точно все еще испытывал жалость к тем, кто не стал похожими на нас и сохранил человеческий образ. Думаю, я бы не смог убить! И также, как прежде я не смог бы спокойно смотреть на убийства. Возможно, со стороны было странно наблюдать, как одни монстры накидывались на человека и с вожделением впивались в его тело зубами, а двое других яростно откидывали их в сторону, спасая то, что еще осталось от живого существа.
На первых порах мне было страшно осознавать, что я перестал быть тем, кем был до этих пор. Я пытался ухватиться за любую мысль, которая бы соотнесла меня еще с миром живых людей и оправдала бы такое странное превращение в тех, кем мы являлись, но мне пришлось принять тот факт, что отныне ничего общего с человеком я не имел.
Кем я был и почему таким стал, никто не мог дать на это ответов. Да и имейся они, мысленная работа давалась уже мне с огромным трудом, но в одном я был убежден – убивать людей я не мог!
Мой друг тоже имел достаточно благородства, чтобы противостоять мощному соблазну утолить жажду посредством насилия и убийства живых, а потому мы старались довольствоваться, чем бог пошлет.
Мы почти никогда не общались, потому что у нас на это не было сил. Все время мы брели по дороге в поисках еды. Только это и занимало нас.
Оглядываясь назад, на город, в котором я вырос и прожил большую часть моей жизни, я не тосковал по нему. Видимо, потому, что все мои чувства приутихли под силой и напором лишь одного – жажды плоти.
По ходу мы много раз встречали подобных нам, но никогда не примыкали к их группе. Все они казались нам обезумевшими, превратившимися в безмозглых живых мертвецов. Возможно внешне мы от них не отличались, но жили мы по иным законам.
Глава 2
Был поздний вечер. Я определил это по густой темноте, надвигающейся на поля. Вдалеке мы увидели огонь. Оказалось, что горела деревня. Мы брели на свет, еще не понимая, что это была ловушка. Наконец, выяснилось, что тех, кто опережал нас на несколько дней пути, уцелевшие люди из деревни сжигали. Мы притаились за амбаром, с опаской наблюдая за действом. Как деревенским удалось собрать такую толпу наших собратьев, понять мне было сложно. Люди неистовствовали, кричали и даже кое-кто из них смеялся, глядя на картину двигавшихся существ, охваченных огнем. Один из людей залез на лестницу у столба и закричал: – Да здравствует смерть!
А потом он разразился хохотом. Никогда прежде я не слыхал ничего более зловещего.
Когда догорели все подобные нам, мы хотели выйти из укрытия и покинуть деревню, но в этот момент один из деревенских стянул засов с амбара и оттуда повалила еще целая толпа, полностью выглядевших как мы с товарищем. Люди с еще большим рвением поджигали своих пленников и выкрикивали в их адрес грязные оскорбления. Среди толпы несчастных я заметил совсем маленького. В отличии от равнодушных окружавших его полуразложившихся моих собратьев, ребенок был испуган. Я не удержался и кинулся к нему, чтобы перехватить его и спасти. Но мне не удалось это сделать. На своей шее я почувствовал удавку, затянувшуюся в узел. Меня поймали, как дикое животное для зоопарка и повели в какое-то укрытие. Я тщетно пытался ухватить малыша, но меня слишком сильно дернули за удавку, и ребенок выскользнул из моих, если можно было так назвать судя по разложению, рук.
Как велика же была моя печаль, когда в том темном помещении, в которое меня втолкнули, я обнаружил и своего друга. Он был привязан к столбу и, высоко задрав голову, как горделивый индеец, стоял с вызовом в глазах, разглядывая собравшуюся вокруг нас публику из живых людей. Меня привязали рядом. На секунду показалось, будто это не мы, а они были сворой монстров. Так они нас называли.
Мы с другом не пытались ни на кого напасть, укусить и вели себя довольно спокойно. Но люди не унимались. Они совали нам факел с огнем в лицо, тыкали в нас кольями и плевались. В этот момент мне было жаль, что я не мог произнести ни слова. Я бы попробовал им все объяснить, что мы не нападаем на людей, что мы другие и я очень старался расшевелить свой язык. Но вдруг кто-то из толпы выстрелил в грудь моему другу и громко засмеялся. Я узнал этот зловещий смех. Тогда я запротестовал и попытался высвободиться от пут. Но я был очень крепко связан.
Мой друг все так же горделиво смотрел на собравшихся, особенно на того, чья рука отправила ему пулю. Из его раны сочилась темная жидкость. Мне захотелось сообщить ему, как мне было жаль обо всем происходящем с нами, но я не смог произнести ни слова. Мои губы меня не слушались.
Другой из толпы подошел ко мне ближе и воткнул копье мне в глаз, а затем вынул его. Когда я увидел свой глаз на конце острия, я сначала не поверил в происходящее. Я не испытал особой боли от этого акта, но видеть такое было колоссальным для меня психологическим потрясением. За каким чертом было это делать?! Ведь они могли нас так же поджечь, как и всех остальных, да и дело с концом!
Но для нас только все начиналось. Каждый в толпе считал своим долгом выразить к нам свою неприязнь. Они кололи нас, обжигали кипятком, выпотрошили все внутренности из животов, внимательно изучая нашу реакцию. Мне было жутко видеть свою двенадцатиперстную кишку вместе с тонким кишечником на полу. Это заставило меня содрогнуться, а толпа лишь только потешалась над нами. Почему-то все это им казалось необычайно веселым. Их лица горели от ярости, а в глазах блистало торжество.
С моим другом они поступили еще ужаснее. Они вскрыли ему черепушку и тыкали кольями в открытый мозг, пусть уже и не такой активный, как ранее. По всему виду моего товарища я с ужасом понял, что он испытывал боль. Он не кричал, не стонал, но его глаза увлажнились, будто он собирался заплакать. Мне захотелось закричать на этих людей, воззвать к их состраданию, но у меня не получалось. Язык мой не хотел шевелиться и из звуков не складывались слова.
Да, подобные нам монстры убивали людей, поедая плоть живых – это было чудовищно! Но они не соображали, что творили, сродни животным. А вот акт такой зверской расправы над нами вместо обычного умерщвления, не имел никаких объяснений, за исключением одного – жажды крови.
Тот факт, что мы с моим другом сильно отличались от других монстров, не особо заботил этих людей. Все мы для них были одинаковы. От части я понимал их – мы были уродами, чудовищами, которые должны были исчезнуть с лица земли, но так уничтожили бы нас разом!
Когда мое тело, наконец то, облили керосином и подожгли, меня посетила последняя мысль. Это был вопрос, на который я никак не мог найти ответ: Чем жажда крови живых отличалась от нашей?
Да, оглядываясь на прошлые события, я понял, что был живее многих живущих.
Пластиковые человечки
С этой городской поликлиники, ничем не отличавшейся от сотни других подобных заведений, все и началось…
Меня направили на электрокардиограмму. Надо сказать, что по вине программы оптимизации здравоохранения, учиненной мэром города с непомерной заботой о здоровье населения, в корпусах поликлиники вокруг организации приема пациентов возникла такая неразбериха, которая даже для самих сотрудников учреждения казалась неразрешимой.
Вот в тот самый неясный день унылый коридор поликлиники наполнился очередями пациентов. И пока я выясняла, который из кабинетов мне нужен для прохождения диагностики, произошло нечто странное и я в недоумении и безмолвии замерла на месте – две минуты моего отсутствия, (а я зашла всего то в один из кабинетов и почти сразу же вышла) в тесном кулуаре изменили все.
Коридор поликлиники с плотным потоком людей вдруг полностью опустел. Народ испарился, словно никогда здесь и не бывал, а передо мной сразу же возник вопрос, каким задался бы каждый, окажись он в подобной ситуации: куда все делись? На минуту мне почудилось, что, сама того не зная, стала участницей престранного флешмоба. А ежели это не было специально задуманным шоу, то как бы такое могло приключиться, что в одночасье все пациенты вдруг исчезли? Постояв в задумчивости с полминуты, я решила продолжить свой путь в нужный кабинет, ведь кардиограмма сама по себе не сделается.
Но с пути к заветной цели меня сбили престранные и даже жуткие крики и стоны. От неожиданности я непроизвольно пригнулась, коленки предательски согнулись, а по коже пробежал холодок. Пугливым зверьком я быстро осмотрелась по сторонам, но вокруг – никого. Меж тем душераздирающие вопли повторились снова, и я тогда с точностью смогла определить, откуда они исходили – диагностический корпус.
Чтобы прояснить ситуацию, я набралась смелости и решительно двинулась навстречу дьявольским визгам, вою и стонам. Дойдя до поворота, в целях своей безопасности, сначала я, вытянув шею, выглянула из-за угла, чтобы оценить уровень угрозы. Но то, что я там увидела, не поддавалось никакому логическому осмыслению…
Там, за стеклянными дверями корпуса происходило нечто неописуемо страшное: некто в костюмах химзащиты силой хватали людей, совсем недавно стоявших за кардиограммой, и безжалостно всаживали им с какой-то жидкостью шприцы в руки, ноги, словом, куда приходилось. Крики, погромы, плач…
Картина была мягко выразиться шокирующей, и я хотела было кинуться на помощь: разблокировать двери или разбить стекла, чтобы дать людям возможность бежать, но приближение двух оранжевых костюмов в моем направлении заставило меня передумать.
Во весь дух унося ноги прочь от этого зловещего диагностического корпуса, я замедлила шаг у очередного бокса со стеклянными дверями в надежде увидеть иную картину, но не тут-то было – жуткие костюмы орудовали повсюду. И в этот момент прямо на моих глазах одному мужчине, оказавшему мощное сопротивление, эти чудовища всадили шприц прямо в глаз. Дикий исступленный вопль, вырвавшийся из его горла, разорвал мое сердце, иссушил мою душу, удушье и паника невидимой хваткой сковали мои легкие и я принялась жадно хватать воздух ртом. Сознание отказывалось верить в реальность происходящего, но инстинкт самосохранения вынуждал действовать, а в данному случае я могла только бежать.
Бежать наружу и искать помощь. Но как пройти не замеченной, когда здание было оккупировано: так как я находилась на третьем этаже и мой спуск по лестнице с малой вероятностью смог бы обеспечить мне незаметное продвижение между этажами, я не стала испытывать судьбу. Решив прибегнуть к более безопасному способу, а именно спуску на элеваторе, я устремилась к секции с лифтами, мысленно себя настроив, что, если внезапно картина изменится, то буду действовать по ситуации. До лифта я так и не добралась.
Услышав в отдалении чьи-то шаги, я мигом шмыгнула в располагавшийся поблизости медицинский кабинет и заперла за собой дверь.