Жена моего мужа

В больнице с ней обращались очень ласково. Одна из улыбчивых медсестер дала ей ячменный сахар, который прилип к небу, и Карле пришлось сунуть в рот палец, чтобы его отковырнуть. Мама не позволяла держать дома конфеты, только когда их приносил Ларри. От конфет толстеют, как и от пирожных, и тогда Карла не найдет бойфренда, который будет платить за квартиру.

Карла надеялась, что золотоволосая Лили не расскажет маме о ячменном сахаре.

– Думай о чем-то приятном, будет не так больно, – сказала та, держа Карлу за руку, пока медсестра мазала бровь чем-то щипучим.

И Карла стала думать об имени своей новой подруги. Лили! Как красиво… Приходя в гости, Ларри иногда приносил букет лилий. Однажды, когда Карла уже легла спать, мама и Ларри так буйно танцевали, что лилии упали на пол и оставили на ковре ярко-желтое пятно. Когда Карла вышла посмотреть, что случилось, Ларри сказал: ничего страшного – и заплатил за чистку ковра. Может, и за починку маминой блузки заплатил – три верхние пуговки лежали у ее ног, как красные леденцы.

Карла рассказала Лили эту историю, когда они ехали домой на такси. Добираться пришлось довольно долго, потому что таксист сказал про какую-то диверсию.

Лили помолчала, а потом спросила:

– А своего папу ты когда-нибудь видела?

Карла пожала плечами.

– Он умер, когда я была маленькая. Мама плачет, когда мы о нем говорим. – Она отвернулась к окну и стала смотреть на мигающие огни.

– Это площадь Пикадилли, – сказала Лили.

– Правда? – Карла прижалась носом к стеклу. Начинался дождь. Можно притвориться, что в носу хлюпает от дождя. – А где львы?

– Какие львы?

– Вы сказали Пикадилли, а Пикадилли – это цирк! А тут ни львов, ни девушек в юбочках, чтобы по проволоке ходить.

Послышался приглушенный смех. Так смеялась мама, когда приходил Ларри. Карла всегда слышала мамин смех через стену, лежа в кровати.

– Не смейтесь, это же правда! Я знаю, какие бывают цирки, я на картинке видела!

Зря она раскричалась – улыбка Лили исчезла. Но вместо того чтобы рассердиться, как мама, когда Карла делала что-то недозволенное, Лили осталась спокойной и милой.

– Прости, ты просто мне напомнила кое-кого.

Карлу тут же охватило любопытство:

– Кого?

Лили отвернулась:

– Одного человека, которого я знала.

Они проезжали под мостом. В такси стало темно. Карла слышала, как Лили сморкается. Когда они выехали с другой стороны, глаза у Лили были очень блестящие.

– Красивый у тебя пенал.

– Он не пенал, а гусеница. – Карла любовно погладила зеленый мех сперва в одном направлении, затем в другом. – Чарли понимает каждое ваше слово.

– У меня такое когда-то было с куклой. Ее звали Амелия.

– А она у вас до сих пор есть?

Лили снова отвернулась:

– Нет.

Голос у Лили стал совсем такой же, как у мамы, когда та говорила, что ужина хватит только на одного, но это неважно, потому что она не голодная. И – тоже как с мамой – Карла промолчала, потому что иногда взрослые не хотят, чтобы им задавали вопросы.

Такси медленно ехало по большим широким улицам с красивыми магазинами, но вскоре начались улочки поуже, с фруктами в деревянных ящиках на тротуарах. Наконец они проехали знакомый парк и свернули к их дому. Мех Чарли поднялся дыбом, и у Карлы застучало сердце. Мама, наверное, уже дома. Что она скажет?

«Никогда не разговаривай с незнакомцами». Сколько раз она ей это повторяла? А Карла не только уехала с незнакомкой, она еще и украла Чарли.

– Я все объясню твоей маме, – сказала золотоволосая Лили, словно прочитав мысли Карлы, и протянула таксисту две купюры за поездку. «Какая же она богатая!» – Как ты думаешь, она уже вернулась? Если нет, можешь…

– Piccola mia![7 - Моя малютка! (ит.)]

Облако терпких маминых духов вырвалось из подъезда раньше, чем появилась она сама.

– Где ты была? Я с ума схожу от беспокойства! – Сверкая черными глазами, она гневно уставилась на Лили. – Как вы смеете увозить мою дочь? Что вы сделали с ее глазом? Я на вас в полицию заявлю! Я…

Карла вдруг спохватилась, что Лили не понимает ни слова, потому что мама кричит по-итальянски. Мама называла их родное наречие «языком поэтов, художников и великих просветителей», что бы это ни значило. Лили смущенно молчала, пока не прозвучало слово «polizia». Тогда она залилась румянцем и явно рассердилась.

– Вашу дочь ударили мячом в школе, – заговорила она очень медленно, словно едва сдерживаясь.

Карла видела, как на шее у Лили выступили розовые пятна.

– Женщина из школьного персонала привела ее домой, но вас не было. Она хотела вести Карлу обратно в школу, но сегодня я раньше вернулась с работы и предложила отвезти Карлу в больницу, показать глаз.

– А учительница почему не отвезла? – Мама перешла на английский.

Карла забеспокоилась, потому что мама часто говорила слова не в том порядке, и люди смеялись или поправляли ее. Карле не хотелось, чтобы маму обижали.

– Ее ждали ее собственные дети.

– Они звонили тебе из школы на работу, – вмешалась Карла. – А в магазине сказали, что тебя сегодня нет.

Мамины глаза расширились.

– Как это? Я была! Менеджересса отправила меня на курсы. Кто-то должен был знать, где меня найти. Mi dispiace[8 - Весьма сожалею! (ит.)]. – Мама чуть не задушила Карлу в объятиях. – Простите! Спасибо, что позаботились о моей малютке.

Они с мамой постояли, покачиваясь, на грязной лестнице. Мама слишком крепко прижимала ее к себе, но Карла таяла от счастья: так было до того, как в их жизни появился дядя с блестящей машиной, и они жили вдвоем – Карла и мама. И не было никакого смеха за стеной, который лишал ее мамы и звучал в кошмарных снах.

– Вы итальянка? – мягкий голос Лили заставил маму разжать объятия. Карла сразу ощутила привычную пустоту. – Мы с мужем провели медовый месяц в Италии, на Сицилии. Нам очень понравилось.

Мамины глаза повлажнели от слез. Настоящих, заметила Карла, а не тех, которые она тренировала перед зеркалом.

– Отец моей дочери, он родом оттуда…

У Карлы кожу покалывало невидимыми иголочками. Она этого не знала.