Я отвернулась

Простонав, я поднимаюсь, и она усаживается на мое место. Наглая корова.

У меня ноги отваливаются после ходьбы. Мне необходимо присесть.

– Могу я чем-то помочь? – раздается голос позади меня.

У меня замирает сердце. Это звучит похоже на… Я медленно оборачиваюсь.

– Можно взглянуть на ваш билет?

Это железнодорожный контролер! Нервничая, я протягиваю билет. Его брови недоуменно поднимаются. Он смотрит на меня, оглядывая поношенную куртку и грязные кроссовки, а потом опять на билет.

– Первый класс, – говорит он так, будто сам в это не верит. – Это в голове поезда.

– А долго дотуда ехать? – спрашиваю я.

– На этом поезде четыре с половиной часа.

Он не называет меня «мадам», замечаю я.

Поезд уже тронулся. Я спотыкаюсь, пока пробираюсь по проходу, и хватаюсь за спинки сидений. Я прохожу мимо ребенка, сидящего на коленях у матери.

– Мама! – говорит он. – Почему у этой тети нет волос?

– Ш-ш-ш. – Женщина крепче прижимает ребенка. – Не лезь к ней. Она пьяная.

Я хочу возразить, что это неправда. Трудно удержаться ровно, когда поезд набирает ход, особенно когда ты далеко не девочка. Но запах вчерашнего вина еще не выветрился из моего дыхания.

Дверь головного вагона открывается медленно, словно не хочет меня впускать. Я осматриваюсь по сторонам. Ого, какие роскошные мягкие кресла! Я сажусь на ближайшее, со столиком. Старикан с седыми волосами сидит напротив, читает книгу. Он поднимает голову и пристально глазеет на меня. «Я ведь не чудо-юдо двухголовое, приятель», – хочется мне сказать.

Он принюхивается. По выражению его лица понятно, что он не в восторге от моей компании. Я знаю, что от меня пахнет, но ничего не могу с этим поделать. «Я же не могу принять душ», – хочу я объяснить. Он встает и пересаживается в другое кресло через проход.

Он оставил стакан кофе и открытый пакет с сэндвичем. Наполовину съеденным.

– Извините, – говорю я, протягивая руку и трогая его за плечо. Он дергается, как будто я его ударила. – Вы это больше не будете?

Он качает головой. Наверно, думает, что еда теперь грязная оттого, что я на нее подышала.

Я быстро проглатываю сэндвич. С ветчиной и яйцом. Мой любимый. Поскорее, пока сосед не передумал, допиваю кофе, хотя он чересчур сладкий. Вот так-то лучше. Впервые за несколько дней я чувствую себя почти сытой.

Меня клонит в сон под убаюкивающий стук колес. Тут так тепло и уютно. Я стараюсь не закрывать глаза – надо контролировать обстановку вокруг, – но это бесполезно. Я не в силах сопротивляться дремоте.

Хотя и знаю, что это опасно.

Ежевика, или куманика (Rubus fruticosus)

Существует поверье, что может вызывать злых духов. Также считается, что лечит коклюш. Остерегаться собирать после Дня святого Михаила, ибо сказано, что иначе дьявол вас достанет.

Глава 11

Элли

В тюрьме разрешается иметь определенное количество личных вещей (при условии, что они не представляют собой угрозы), но вскоре я сдала свои часы на хранение, потому что постоянно смотрела на них и от этого ожидание становилось еще тягостнее. Я не предполагала, что рассмотрение дела займет столько времени.

Странная штука – когда ты ребенок, то запоминаешь не столько отдельные недели или месяцы, сколько сезоны. К тому времени, как нам установили центральное отопление – нарциссы отцвели, а мой младший брат Майкл уже умел улыбаться и хихикать при виде меня. Когда он научился переворачиваться – наступило лето, и если я была хорошей девочкой, мне разрешали катать его по саду в коляске, но только пока моя новая мать находилась неподалеку.

Я всегда старалась избегать неровных участков асфальта из-за трещин. Никак не могла избавиться от беспокойства – вдруг с моим младшим братом что-то случится. То же самое я испытывала по отношению к отцу и бабушке Гринуэй, и даже, кажется, к моей новой матери. В конце концов, моя настоящая мама умерла. Что, если смерть заберет и всех остальных, кого я люблю? А Майкл казался особенно уязвимым, потому что был очень маленьким.

Что еще хуже – я не могла отделаться от страха, что нечто плохое может произойти с кем-нибудь из них из-за меня. Я помнила, как расстроила маму, спросив, почему она не может завести еще одного ребенка. Вскоре после этого она заболела. Я не осмеливалась рассказать об этих страхах отцу или бабушке Гринуэй. Просто старалась быть самой лучшей сестрой и дочерью из возможных.

Моя новая мать, к моему восторгу, иногда позволяла немного помочь ей. Больше всего мне нравилось помогать купать маленького Майкла после того, как я возвращалась из школы.

– Смотри, чтобы ему в глаза не попала горячая вода! – говорила она, когда я с большим энтузиазмом намывала его губкой. Потом я поднималась наверх и проводила вечер с бабушкой.

– Правда ведь Майкл прелесть? – постоянно повторяла я.

Она фыркала.

– Он совершенно обычный, насколько это можно сказать о ребенке. Это не мой любимый возраст. И имей в виду, они не становятся намного лучше, когда подрастают.

Затем она поджимала губы и устремляла взгляд в телевизор.

– Ха! – комментировала она иногда. – Вот возьми хотя бы эту группу «Абба». Шведы, что ли. Совсем не та музыка, что в мое время!

Когда листья на деревьях стали золотыми, это произошло – Майкл пополз. Он был такой быстрый!

– Взгляни только, как резво он может перебраться с одной стороны комнаты на другую! – говорила я бабушке Гринуэй.

Теперь иногда нам обеим разрешалось присматривать за ним, пока моя новая мать готовит ужин.

– Не спускайте с него глаз ни на секунду, поняли? – говорила она нам. И мы не спускали.

Но однажды, когда я пыталась делать домашнее задание на деление столбиком, из кухни донесся крик:

– Помогите, кто-нибудь!

Я помчалась туда. Майкл издавал странные звуки. Его лицо покраснело.

– Я не знаю, что с ним! – кричала моя новая мать. Она была бледной и держала его на руках перед собой. – Что делать?

Я быстро выхватила его, положила себе на колени и похлопала по спинке. Но ничего не произошло.

– Он умирает, он умирает!

– Нет, он не умрет! – крикнула я в ответ. Я не позволила бы.

Я снова постучала его по спине, на этот раз всей ладонью, а не тремя пальцами. Он кашлянул, и из его рта вылетел маленький черный комочек.

Изюм.