Сэндитон

Глава 3

В каждом местечке должна быть своя главная леди. Таковой в Сэндитоне была леди Денхем, и в течение их путешествия из Уиллингдена к побережью мистер Паркер снабдил Шарлотту более подробными сведениями о ней, чем требовалось ранее. По необходимости она часто упоминалась и в Уиллингдене, так как именно она была его соратницей в усилиях создать самый лучший морской курорт. И следовательно, говоря о Сэндитоне, невозможно было вскоре не коснуться леди Денхем. И то, что она весьма богатая старая дама, похоронившая двух мужей, знающая цену деньгам, весьма почитаемая, и что с ней живет бедная родственница, уже было фактами, известными Шарлотте. Однако дальнейшие подробности ее истории и сведения о ее характере помогали скрашивать томительность одоления крутого косогора или скверного участка дороги, а также обеспечивали приезжую молодую барышню необходимыми познаниями об особе, с которой ей теперь, возможно, предстоит видеться ежедневно.

Леди Денхем была богатой мисс Бреретон, рожденной для богатства, но не для образования. Первым ее мужем был некий мистер Холлис, весьма состоятельный землевладелец в тех краях, и в его владения входила значительная часть прихода Сэндитон с поместьем и господским домом. Вышла она за него, когда он был уже очень пожилым, а самой ей было около тридцати. Ее побуждения вступить в такой брак понять за давностью лет было затруднительно, но она так хорошо лелеяла и опекала мистера Холлиса, что, скончавшись, он оставил все свое имущество в полное ее распоряжение. Провдовев несколько лет, она была подтолкнута выйти замуж вторично. Покойный сэр Гарри Денхем из Денхем-парка в окрестностях Сэндитона сумел забрать и ее, и ее большой доход себе, однако ему не удалось навсегда обогатить свою семью, каковое намерение ему приписывалось. Леди Денхем была слишком предусмотрительна, чтобы поступиться чем-либо своим, и когда после кончины сэра Гарри она вернулась вновь в собственный дом в Сэндитоне, то, по слухам, похвастала приятельнице, что «пусть она и не получила от этой семейки ничего, кроме титула, зато ничего за него не отдала».

Надо полагать, что замуж она вышла ради этого титула, и мистер Паркер признавал, что теперь ценность его оказалась явной настолько, что давала ее замужеству именно это естественное объяснение.

– По временам, – сказал он, – немножко спеси, но не обижающей, и выпадают моменты, отдельные случаи, когда ее любовь к деньгам превосходит всякую меру. Но она добрая женщина, очень добрая, а также обязательная сердечная соседка, бодрая, независимая, достойная натура, а ее недостатки можно всецело отнести на счет ее необразованности. Она обладает превосходным здравым смыслом, но абсолютно неотшлифованным. Ум у нее живой и ясный для женщины семидесяти лет, как и крепкая здоровая конституция. И она принимает участие в улучшениях Сэндитона с поистине восхитительным увлечением… хотя порой дает о себе знать мелочность. Она не способна заглядывать вперед так далеко, как хотелось бы мне, и возражает против пустяковых расходов, не учитывая, какой прибылью они обернутся для нее через год-два. То есть мы мыслим по-разному, иногда смотрим на вещи по-разному, мисс Хейвуд. Тех, кто рассказывает собственную историю, следует, знаете ли, выслушивать с осторожностью. Когда вы увидите нас с ней вместе, то сможете судить сами.

Леди Денхем действительно была главной леди, выше обычных требований общества, ибо имела много тысяч в год, чтобы завещать, и три четко разграниченных группы людей, чтобы всячески перед ней заискивать. Ее собственные родственники, которые с полным на то основанием могли заглядываться на ее исходные тридцать тысяч фунтов; законные наследники мистера Холлиса, которые, возможно, уповали, что ее чувство справедливости будет благосклоннее к ним, чем было его, и, наконец, те члены семьи Дерхем, о которых радел ее второй муж. Все они или близкие их, без сомнения, давно ее атаковали и продолжали усердно атаковать. Про эти три отряда мистер Паркер без колебаний сказал, что родня мистера Холлиса была в наименьшем фаворе, а сэра Генри Дерхема в наибольшем. Первые, полагал он, причинили себе непоправимый вред выражениями очень неразумной и не имеющей оправдания досады после кончины мистера Холлиса. Вторые же обладали тем преимуществом, что достались ей от связи, которую она, безусловно, ценила, многих знала с их детства, и они всегда были возле, чтобы служить своим интересам знаками надлежащего внимания. Сэр Эдвард, нынешний баронет, племянник сэра Гарри, постоянно гостил в Денхем-парке, и мистер Паркер не питал никаких сомнений, что он и проживающая с ним его сестра мисс Денхем займут в ее завещании первое место, и искренне надеялся на это. Мисс Денхем была обеспечена очень скудно, а ее брат для человека его ранга был просто бедняком.

– Он горячий друг Сэндитона, – сказал мистер Паркер, – и его рука была бы столь же щедрой, как и его сердце, располагай он достаточными средствами. Он был бы благороднейшим сотоварищем. Но и так он делает все, что может. Сейчас он наблюдает за постройкой прехорошенького коттеджа orn?e[1 - Так в ту эпоху называли маленькие виллы. – Примеч. пер.] на пустыре, который леди Денхем уделила ему. На коттедж этот, не сомневаюсь, у нас найдется много желающих еще до истечения этого сезона.

До последнего года мистер Паркер полагал, что у сэра Эдварда нет соперников на получение большей части того, что оставит леди Денхем, но теперь приходилось считаться с претензиями молодой родственницы, которую леди Денхем была вынуждена включить в круг своей семьи. После того как она всегда противилась таким добавлениям, давно и часто кладя конец попыткам родственников водворить ту или эту барышню в Сэндитон-хаус в качестве компаньонки, но в Михайлов день она привезла из Лондона некую мисс Бреретон, чьи достоинства сделали ее фавориткой наравне с сэром Эдвардом и обеспечивали ей и ее близким ту долю накопившихся благ, унаследовать которую они были в полном праве.

Мистер Паркер говорил о Кларе Бреретон с большой теплотой, и его рассказ стал заметно интереснее с появлением такого персонажа. Шарлотта теперь слушала, не просто пряча улыбку, а с горячим сочувствием, про то, что мисс Бреретон очаровательна, приветлива, кротка, скромна, в своих поступках руководствуется здравым смыслом и благодаря врожденным достоинствам все больше завоевывает расположение своей патронессы. Красота, обаяние, бедность и зависимость не требуют воображения мужчины, чтобы создать впечатление. Женщина – за неизбежными исключениями – готова сочувствовать женщине сразу же и безоговорочно.

Он сообщил подробности причин появления Клары в Сэндитоне как недурной пример той сложности характера, того сочетания мелочности с добротой, здравым смыслом и щедростью, какие видел в леди Денхем.

Много лет избегая посещать Лондон, главным образом из-за этих самых родственников, которые постоянно писали ей, приглашая приехать, и докучали и которых она твердо решила держать на расстоянии, она была вынуждена поехать туда в прошлый Михайлов день в уверенности, что задержится там не менее двух недель. Она поселилась в отеле, соблюдая, по своему убеждению, всевозможную бережливость в противовес предполагаемой дороговизне, присущей подобным временным приютам, а вечером третьего дня потребовала счет, чтобы получить представление о своих расходах. Сумма оказалась такой, что она не пожелала и часа дольше оставаться там, разгневанная и расстроенная столь грубым обсчетом, однако не представляла, где найти более разумные условия. И тут ее родственники, расчетливые и удачливые родственники, по-видимому всегда шпионившие за ней, явились в эту критическую минуту представиться ей. А узнав, в каком она очутилась положении, убедили ее не побрезговать их смиренным кровом и пожить до отъезда в скромном доме в отнюдь не фешенебельной части Лондона.

Она приняла приглашение, пришла в восторг от оказанного ей приема, убедилась, что ее добрые родственники Бреретоны, вопреки ее ожиданиям, люди вполне достойные, и под конец, лично соприкоснувшись с убогостью их дохода и денежными затруднениями, почла себя обязанной пригласить какую-нибудь из дочерей погостить у нее зиму. Приглашалась одна. На шесть месяцев, но с намеком, что затем ее сменит другая. Однако, выбирая эту одну, леди Денхем проявила лучшую сторону своей натуры, остановившись не на настоящей дочери дома, но на Кларе, племяннице, разумеется, более беспомощной, страдающей и притесняемой, чем остальные: приживалка у бедняков, добавочное бремя и в без того обремененной семье, – причем с житейской точки зрения настолько низкого положения, что, как ни одарила ее природа, надеяться она могла в лучшем случае на место помощницы няньки.

Клара вернулась с ней и благодаря здравому смыслу и другим превосходным качествам уже, по всей видимости, заручилась теплейшим расположением леди Денхем. Шесть месяцев давно миновали, и ни звука о какой-либо перемене или обмене. И она стала всеобщей любимицей; влияние ее достойного поведения и кроткой натуры ощущали все. Предубеждение, с каким ее встретили некоторые, давно рассеялось. Чувствовалось, что она заслуживает доверия. Именно та компаньонка, которая будет направлять и умягчать леди Денхем, которая образует ее ум и разожмет ее руку. Она была настолько же обаятельной, насколько и прелестной. А благодаря благотворности их сэндитонского бриза прелесть эта обрела совершенство.

Глава 4

– Чей это такой уютный дом? – спросила Шарлотта, когда в укрытой от ветров лощине на расстоянии двух миль от моря они поравнялись с умеренных размеров домом, надежно огороженным, утопающим в зелени, с плодовым садом, огородом и лугами – наилучшими украшениями подобного жилища. – Он словно бы обустроен не хуже Уиллингдена.

– А! – сказал мистер Паркер. – Это мой прежний дом, дом моих предков, дом, где родились и выросли и я, и все мои братья и сестры. И где родились мои собственные три старшие дочери, где мы с миссис Паркер жили до последних двух лет, когда был достроен наш новый дом. Рад, что он вам понравился. Это честный старинный семейный очаг, и Хильер содержит его в полном порядке. Я, знаете ли, отдал его человеку, арендующему значительную часть моей земли. Он получил дом получше, а я заключил хорошую сделку… Еще один холм, и мы в Сэндитоне, современном Сэндитоне. Такое чудесное место! Наши предки, знаете ли, всегда селились во впадинах. И мы были загнаны в эту тесную дыру без воздуха, без сколько-нибудь сносного вида, всего лишь в миле и трех четвертях от великолепнейшего океанского простора, самого чудесного от мыса на юге и до конца нашего берега, и не извлекали из этого никаких благ. Вы убедитесь, что я не прогадал, когда мы подъедем к Трафальгар-хаусу. Кстати, я почти жалею, что назвал его в честь Трафальгара: ведь теперь Ватерлоо самый крик. Однако Ватерлоо сохраняется в резерве, и если этот год принесет удачу, то, возможно, как я надеюсь, мы позволим себе добавить крыло в форме полумесяца. И вот тогда мы сможем дать ему название «Полумесяц Ватерлоо», чтобы оно отвечало форме здания. А это всегда притягивает и обеспечит нам избыток жильцов. В удачный сезон у нас отбоя от них не будет.

– Этот дом всегда был очень удобен, – сказала миссис Паркер, оглядываясь на него с чем-то вроде грустного сожаления. – И такой милый сад, такой превосходный огород…

– Да, любовь моя, но их, можно сказать, мы захватили с собой. Ведь они, как и прежде, снабжают нас всеми фруктами и овощами, какие требуются. То есть, собственно говоря, мы пользуемся всеми благами превосходного огорода, но избавлены от необходимости смотреть на неряшливость его грядок, на ежегодно жухнущую ботву. Кому по силам вынести зрелище капустной грядки в октябре?

– Ах господи!.. Да-да… с овощами у нас нет никаких затруднений, как и раньше. Ведь если их забудут доставить, всегда можно купить все, что требуется, в Сэндитон-хаусе. Тамошний садовник только рад снабжать нас… Но детям было так привольно резвиться там! Столько тени летом!

– Моя дорогая, через пару лет у нас будет предостаточно тени на холме. Рост моих посадок поражает всех. А пока у нас есть парусиновый навес, который обеспечивает нам полный комфорт внутри дома. А для малютки Мэри вы всегда можете купить у Уитби солнечный зонтик или шляпку с большими полями у Джебба. А что до мальчиков, должен сказать, я предпочитаю, чтобы они играли на солнце. Я уверен, моя дорогая, что мы согласны в нашем желании, чтобы наши мальчики закалялись как можно больше.

– Да, разумеется, конечно же, мы согласны. И я куплю Мэри маленький солнечный зонтик. Как она будет им гордиться! Как важно прогуливаться с ним и воображать себя маленькой женщиной. О! Я ничуть не сомневаюсь, что нам гораздо лучше там, где мы живем сейчас. Если кому-то из нас захочется искупаться, достаточно пройти четверть мили… Но знаете, – все еще оглядываясь назад, – приятно взглянуть на старого друга, на место, где ты была счастлива. Хильеры прошлой зимой будто совсем не страдали от бурь. Помнится, я повстречала миссис Хильер после одной из тех ужасных ночей, когда нас буквально раскачивало в кровати, а она будто даже не заметила, что ветер задувал не как всегда.

– Да-да, вполне вероятно. Мы испытываем все величие бури, но без настоящей опасности. Вокруг нашего дома ветер не встречает ничего, что ему противостояло бы или стесняло, и, побушевав, уносится дальше, тогда как внизу, в лощине ничего нельзя сказать о состоянии воздуха ниже древесных вершин. И живущие там могут быть захвачены врасплох одним из тех страшных воздушных потоков, которые причиняют больше вреда в долине, чем где-либо на открытых просторах даже в самый бешеный ураган. Но, моя дражайшая, что до овощей… вы сказали, что, если их случайно забывают доставить, это тут же восполнит садовник леди Денхем. Однако мне представляется, что в подобных случаях нам следует покупать их где-нибудь еще и что старик Стрингер и его сын имеют на то большее право. Это я посоветовал ему открыть торговлю, и, боюсь, он не очень преуспевает. То есть времени еще было мало. Он преуспеет, можно не сомневаться. Но поначалу приходится многое преодолевать. А посему нам следует содействовать ему насколько возможно. И когда возникнет нужда в каких-либо овощах или фруктах, было бы недурно, чтобы она возникала почаще, чтобы то или иное забывалось чуть ли не каждый день, и бедный старик Эндрю не лишился бы своего куска хлеба. На самом же деле бо?льшую часть того, что нам требуется, надо покупать у Стрингеров.

– Очень хорошо, любовь моя, это легко устроить, и кухарка будет довольна. Большое облегчение! А то она все время жалуется на старика Эндрю и твердит, что он никогда не приносит того, в чем она нуждается. Ну, старый дом уже далеко позади. Так что ваш брат говорил про больницу там?

– Ах, милая Мэри, обычная его шуточка. Делает вид, будто рекомендует мне открыть там больницу. Притворяется, будто смеется над улучшениями, которые я ввожу. Сидни ведь способен сказать что угодно, знаете ли. Он всегда говорит что угодно обо всех нас и всем нам. По-моему, мисс Хейвуд, в большинстве семей найдется такой шутник. В большинстве семей найдется кто-то, кто благодаря своим выдающимся способностям или силе духа имеет привилегию говорить что угодно. В нашей семье это Сидни, очень умный молодой человек и наделенный редкой обаятельностью. Он ведет светскую жизнь и никак не остепенится – это его единственный недостаток. Он все время то тут, то там, то где-нибудь еще. Я бы очень желал, чтобы нам удалось залучить его в Сэндитон. Мне бы хотелось, чтобы вы с ним познакомились. И его присутствие было бы так полезно! Молодой человек вроде Сидни с его щегольским экипажем и светским обличием… Вы и я, Мэри, понимаем, сколько респектабельных семейств, сколько заботливых матерей, сколько миловидных дочек могло бы это обеспечить нам в ущерб Истбурну и Гастингсу.

Они теперь приближались к церкви и подлинной деревушке Сэндитон у подножия косогора, на который им предстояло въехать, – косогора, поросшего деревьями и застроенного службами Сэндитон-хауса. Вершина распахивалась в долину, где в ближайшее время могли появиться новые здания. Долина эта была лишь ответвлением долины, покато спускающейся к морю, открывая путь маловодному потоку, а в своем устье обеспечивала третье удобное для жилья место, занятое домишками рыбаков.

Деревня состояла практически только из коттеджей, но дух новизны господствовал над ней, о чем мистер Паркер с восторгом сообщил Шарлотте: два-три наиболее презентабельных щеголяли белыми занавесками и плакатиками «Сдается внаем». А дальше, в маленьком зеленом дворе старой фермы можно было своими глазами увидеть двух дам в элегантных белых платьях, расположившихся с книгами в раскладных креслах, а когда они обогнули угол лавки булочника, из окна верхнего этажа донеслись звуки арфы.

Мистер Паркер упивался этими зрелищами и звуками, хотя никакой личной заинтересованности в успехе деревушки у него не было, так как, учитывая ее удаленность от пляжа, сам он ничего в ней не предпринимал. Но это было крайне ценное доказательство, что курорт входит в моду. Если деревня привлекает приезжих, то, наверное, на холме почти все уже снято. Он предвкушал поразительный сезон. Ведь в прошлом году в это самое время (конец июля) в деревне вообще не было приезжих! Как и до конца лета, помнилось ему, если не считать семью с детьми, приехавшую из Лондона ради морского воздуха после коклюша. Впрочем, мать не подпускала детей к берегу из опасения, как бы они не упали в воду.

– Цивилизация, воистину цивилизация! – восторженно воскликнул мистер Паркер. – Поглядите, дорогая Мэри, на окна Уильяма Хийли! Голубые туфли и нанковые полусапожки! Кто бы ожидал увидеть подобное у сапожника в прежнем Сэндитоне! Новинка этого месяца. Когда мы проезжали тут месяц назад, голубых туфель в окне не было. Расчудесно! Ну-с, думается, я кое-что сделал в своей жизни, а вот и наш холм, наш дышащий здоровьем холм!

Они миновали ворота со сторожкой Сэндитон-хауса и увидели его крышу среди парка. Он был последним зданием былых времен в этой части прихода. Чуть выше началась современность. «Панорам-хаус», «Коттедж-бельвью» и «Денхем-плейс» поочередно открывались глазам Шарлотты, смотревшей на них со спокойным интересом и легкой улыбкой на губах. Мистер Паркер впивался в них жадным взглядом, уповая увидеть не пустующим хотя бы один дом. Больше плакатиков в окнах, чем он надеялся, и меньше признаков жизни на холме: меньше экипажей, меньше пешеходов. Он воображал, что к этому часу они все будут возвращаться с прогулок к обеду. Но пляж и Терраса всегда привлекали некоторых, и начавшийся прилив должен был как раз достичь половины своей высоты.

Мистер Паркер жаждал быть на пляже, на обрывах, в своем собственном доме и повсюду вне дома – одновременно. Он пришел в превосходное настроение при одном только взгляде на море и почти ощущал, что его лодыжка почти совсем исцелилась. Трафальгар-хаус на самом высоком месте долины был легким элегантным зданием посреди небольшой лужайки, окруженной только-только посаженными деревцами. Примерно в ста ярдах от крутого, но не очень высокого обрыва, и ближайшим к нему из всех зданий, исключая короткий ряд щегольских домов, носящих название «Терраса», с широким променадом перед ними, претендующим сравняться с лондонским Моллом. В этом ряду расположилась мастерская лучшей модистки и платная библиотека, а чуть дальше – отель и бильярдная. Тут начинался спуск на пляж и к купальным повозкам. А потому это было излюбленным местом для щеголяния красотой и туалетами.

На небольшом расстоянии за Террасой путешественники благополучно высадились у Трафальгар-хауса, и радость и счастье воцарились между папенькой и маменькой и их детьми, а Шарлотта, препровожденная в свою комнату, нашла достаточно развлечений, стоя перед своим огромным венецианским окном и глядя через пестрый передний план незавершенного строительства, колышущегося белья и крыш на море, танцующее и сверкающее в солнечных лучах под свежим бризом.

Глава 5

Когда они встретились перед обедом, мистер Паркер просматривал письма.

– Ни строчки от Сидни! – сказал он. – Бездельник! Из Уиллингдена я отправил ему полный отчет о моем вывихе, полагал, что он соблаговолит ответить, но возможно, это означает, что он приедет самолично. Уповаю, что так. Но вот письмо от одной из моих сестер. Уж они меня никогда не подводят… Женщины – единственные надежные корреспондентки. Ну-ка, Мэри, – улыбнувшись жене, – прежде чем я вскрою его, попробуем-ка догадаться, как здоровье тех, кто его прислал, а вернее, что сказал бы Сидни, будь он тут. Сидни остер на язык, мисс Хейвуд, и, будьте уверены, не преминул бы сказать, что недуги двух моих сестер более плод их воображения. Но это не так или почти не так. Здоровье у них плохое, как вы часто от нас слышали, и страдают они многими серьезными недугами. Право, не думаю, чтобы они знали, как целый день ощущать себя в полном здравии. И тем не менее они такие превосходные деятельные женщины со столь энергичными характерами! Едва требуется совершить доброе дело, они вынуждают себя к таким усилиям, что кажутся чудачками тем, кто плохо их знает. Но тут нет ни малейшей аффектации. Просто конституция их слабее, а дух сильнее, что наблюдается редко, причем и в сочетании, и по раздельности. А наш младший брат, живущий с ними – ему только-только исполнилось двадцать, – столь же слаб здоровьем, увы, как и они сами. Оно настолько хрупко, что он не в силах приобщиться к юриспруденции или какой-либо другой профессии. Сидни смеется над ними, но это отнюдь не шутка, хотя Сидни часто заставляет и меня смеяться над ними против моей воли. Будь он здесь, знаю, он предложил бы пари, что, согласно этому письму, Сьюзен, Диана или Артур в прошлом месяце были на пороге смерти.

Пробежав письмо, он покачал головой и начал:

– К сожалению, нет никаких шансов увидеть их в Сэндитоне. Очень неутешительные сведения о них. Серьезно, очень-очень неутешительные. Мэри, вы крайне огорчитесь, услышав, как им было плохо и как все еще плохо. Мисс Хейвуд, с вашего разрешения я прочту письмо мисс Дианы вслух. Мне нравится знакомить моих друзей между собой, и, боюсь, познакомить вас я могу лишь таким образом. И мне нечего опасаться за Диану, ибо в своем письме она предстает именно такой, какова есть: самым деятельным, доброжелательным, сердечным существом на свете. А значит, может произвести только самое лучшее впечатление.

И он начал читать:

– «Мой милый Том, мы все очень огорчены случившимся с тобой. И если бы ты не описал, в какие превосходные руки попал, я во что бы то ни стало была бы с тобой на следующий же день после получения твоего письма, хотя оно нашло меня, когда я испытывала более сильный, чем обычно, приступ моего старого недуга – желчных спазм, и была еле способна перебраться с постели на софу. Но как тебя лечили? В следующем письме сообщи побольше подробностей. Если это правда простой вывих, как ты выразился, ничто не помогло бы лучше растирания, растирания ладонью, но применять это надо немедленно. Два года назад я была с визитом у миссис Шелдон, и ее кучер вывихнул ступню, когда чистил карету, и едва сумел дохромать до дома, но благодаря немедленному растиранию без пауз (я растирала его лодыжку моей собственной ладонью шесть часов без передышки) он был совершенно здоров уже через три дня. Тысяча благодарностей, мой дорогой Том, за доброту по отношению к нам, каковая сыграла такую большую роль в случившемся с тобой. Но, прошу, никогда больше не подвергай себя опасности в поисках аптекаря ради нас. Ведь водвори ты в Сэндитоне самого опытного в своей области медика, для нас он не стал бы привлекательнее. Мы раз и навсегда покончили со всем врачебным племенем. Мы тщетно обращались к одному врачу за другим, пока не убедились, что они ничем не могут помочь нам, и в поисках облегчения мы должны полагаться на собственные знания о наших злополучных конституциях. Но если ты полагаешь, что в интересах Сэндитона водворить там медика, я с удовольствием приму твое поручение и, без сомнения, преуспею. Ковать железо я могу начать очень скоро. Ну а касательно того, чтобы мне самой поехать в Сэндитон, это никак не возможно. С сожалением должна сказать, что не осмеливаюсь и попытаться. Однако мои чувства слишком ясно говорят мне, что в нынешнем моем состоянии морской воздух, вероятно, убьет меня. А милые мои сестра и брат не оставят меня одну, не то бы я поощрила план их поездки к тебе на две недели. Но, сказать правду, я сомневаюсь, что нервы Сьюзен выдержали бы такое усилие. Ее очень мучают мигрени, а шесть пиявок ежедневно в течение шести дней принесли ей столь мало облегчения, что мы решили изменить принимаемые нами меры и, убедившись при осмотре, что причина главным образом заключается в деснах, я уговорила ее атаковать болезнь там. А потому она дала выдрать себе три зуба, и это принесло явную пользу, но ее нервы сильно расстроены. Говорить она может только шепотом, и сегодня утром дважды упала в обморок, когда бедняжка Артур старался подавить кашель. Он, счастлива сказать, чувствует себя относительно недурно, хотя более апатичен, чем мне хотелось бы, и я боюсь за его печень. Я не получала никаких известий от Сидни с тех пор, как вы вместе были в Лондоне, но, полагаю, его план отправиться на остров Уайт был отложен, не то мы свиделись бы с ним на его пути. От всей души желаем тебе хорошего сезона в Сэндитоне, и, хотя не можем самолично пополнить твой бомонд, прилагаем все усилия, чтобы обеспечивать тебя достойным обществом, и, думается, можем с уверенностью рассчитывать на две больших семьи для тебя. Богатейшую из Вест-Индии. А вторая – очень респектабельный пансион для благородных девиц или академия из Кэмберуэлла. Не стану тебе рассказывать, скольких людей я привлекла к этому делу. Рука руку моет. Но успех вознаграждает с избытком. Твоя со всей любовью».

Ну, – сказал мистер Паркер, кончив читать, – хотя, полагаю, Сидни мог бы отыскать что-нибудь чрезвычайно забавное в этом письме и заставил нас смеяться добрых полчаса, утверждаю, что сам я нахожу в нем лишь то, что заслуживает либо сочувствия, либо похвалы. Вы замечаете, как, всем страданиям вопреки, они трудятся ради блага других! Как радеют за Сэндитон! Две больших семьи. Одна предположительно для Панорам-хауса, другая – для номера второго, Денхем-плейс… или же для крайнего дома Террасы. И добавочные постели в отеле. Я же говорил вам, мисс Хейвуд, какие чудесные женщины мои сестры.

– А я уверена, что они необыкновенны, – сказала Шарлотта. – Меня поразил бодрый тон письма, вопреки тяжелому состоянию их обеих. Три зуба, вырванные сразу, – ужасно! Ваша сестра Диана словно бы больна хуже некуда, но эти три зуба вашей сестры Сьюзен, право же, страшнее всего остального…

– О! Они так привыкли к этой операции, к любым операциям, и так мужественны!

– Полагаю, вашим сестрам лучше знать, но средства, к которым они прибегают, кажутся чрезмерными. Я чувствую, что при любой болезни искала бы профессиональных советов и не полагалась бы на себя, касайся это меня или тех, кого люблю. Но с другой стороны, наша семья отличается здоровьем, и я не могу судить, насколько действенной окажется привычка к самолечению.

– По правде говоря, – сказала миссис Паркер, – я думаю, что обе мисс Паркер иногда заходят в этом слишком далеко. Так думаете и вы, любовь моя, и вы это знаете. Вы часто считаете, что им полегчало бы, если бы они не так пеклись о себе и особенно об Артуре. Я знаю, вы уверены, что они оказывают ему плохую услугу, поощряя его болеть.

– Ну-ну, моя милая Мэри, не спорю, для бедняжки Артура в его цветущем возрасте весьма неудачно, что его поощряют поддаваться нездоровью. Плохо, очень плохо, что он воображает, будто тяжко болен и не в силах получить профессию. В двадцать один год жить на проценты от его очень скромного капитала и даже не думать о том, чтобы пополнить его или найти занятие, чтобы приносить пользу себе и другим… Но поговорим о более приятных вещах. Эти две больших семьи именно то, что нам требуется. А вот что-то еще приятнее! Морган и его «кушать подано»!

Глава 6

После обеда общество вскоре разошлось. Мистеру Паркеру не терпелось поскорее побывать в платной библиотеке и заглянуть в книгу подписок, а Шарлотта была рада увидеть как можно больше и как можно быстрее тут, где все для нее было ново.

Они вышли в самое тихое время курортного дня, когда почти в каждом обитаемом жилище свершался важный обряд обеда или послеобеденной беседы за портвейном. Там и сям можно было заметить одинокую фигуру пожилого мужчины, вынужденного рано встать из-за стола и совершить моцион здоровья ради. Но в целом наступила исчерпывающая пауза безлюдья, пустота и спокойствие на Террасе, обрывах и пляже.

Магазины были покинуты, соломенные шляпки и кружевные шали казались оставленными на произвол судьбы и в домах, и снаружи, а миссис Уитби в библиотеке сидела в собственной внутренней комнате и читала один из собственных романов, так как заняться ей было нечем. Список подписчиков был скромен. Леди Денхем, мисс Бреретон, мистер и миссис Паркер, сэр Эдвард Денхем и мисс Денхем, чьи имена, можно сказать, открывали сезон, однако за ними следовали всего лишь мисс Мэтьюс, мисс Э. Мэтьюс, мисс Г. Мэтьюс, доктор и миссис Браун, мистер Ричард Прэтт, лейтенант Смит, К.В.Ф. капитан Литл, Лаймхаус, миссис Джейн Фишер, мисс Фишер, мисс Скроггс, преподобный мистер Хэнкинг, мистер Брэд, солиситер, Грейс-Инн, миссис Дэвис и мисс Мэрриуэвер.

Мистер Паркер не мог не почувствовать, что список был незавидным и куда короче, чем он надеялся. Однако был еще только июль, главными же месяцами были август и сентябрь. К тому же две больших обещанных семьи из Суррея и Кэмберуэлла служили бодрящим утешением.

Миссис Уитби без промедления покинула свой литературный уголок, искренне обрадовавшись мистеру Паркеру, чьи манеры покоряли всех, и они обменивались любезностями и новостями, пока Шарлотта, добавив свое имя к списку в качестве первого жертвоприношения успеху сезона, занялась некоторыми неотложными покупками ради дальнейшего блага для всех, как только мисс Уитби сумела завершить свой туалет и поспешить во всем блеске глянцевых локонов и щегольских украшений обслужить ее.