Мэнсфилд-парк

Гранты оказались довольно тихими и общительными людьми. Они с радостью принимали у себя гостей и заводили все новые знакомства в округе. Однако и у них были свои недостатки, как выяснила вездесущая миссис Норрис. Доктор любил хорошо покушать, и каждый день наедался до отвала, не отказывая себе ни в чем. А миссис Грант вместо того, чтобы снизить расходы, платила повару такую же высокую зарплату, как и в Мэнсфилдском Парке, что было уж совсем возмутительно. Миссис Норрис негодовала и с презрением сообщала, сколько масла и яиц потребляется семьей Грантов.

— Я сама люблю изобилие и гостеприимство, — ворчала она, жалуясь на доктора и его женушку. — И терпеть не могла скряжничества, но то, что делают они — просто уму непостижимо! Да, в нашем доме тоже часто бывали гости и мы ни на что не скупились — но не до такой же степени! И потом, миссис Грант просто недостойна занять место, которое раньше по праву принадлежало мне. Вы только посмотрите на нее! Да я уверена, что если хорошенько копнуть ее, то окажется, что все ее состояние оценивается в пять тысяч фунтов, не более того!

Леди Бертрам молча выслушивала подобные тирады, не придавая им особого значения и не вступая ни в какие дискуссии с сестрицей. Однако сама она считала, что вся беда миссис Грант заключается лишь в том, что той удалось очень ловко пристроиться в жизни, не обладая при этом особой красотой. Правда, леди Бертрам говорила об этом кратко, не распространяясь так, как это любила делать миссис Норрис.

Эти разговоры и обсуждения длились около года, а потом произошло еще одно важное событие, и о Грантах временно позабыли. Дела на Антигуа шли настолько плохо, что сэр Томас решил, в конце концов, сам отправиться в Вест-Индию, чтобы побыстрее все уладить и разобраться на месте. Он прихватил с собой и старшего сына, полагая, что таким образом отвлечет его от бесконечных развлечений, а заодно и приучит к работе. Предполагалось, что они будут отсутствовать где-то около года.

Продумав еще раз столь серьезный шаг, сэр Томас не отступился от своего решения. Денежная проблема встала очень серьезно, и ему пришлось оставить дочерей одних в самое ответственное в их жизни время. Правда, он надеялся на их благоразумие и на положительное влияние леди Бертрам, а особенно, миссис Норрис. К тому же дома оставался Эдмунд, и поэтому сэр Томас отбыл в Вест-Индию со спокойной душой.

Леди Бертрам ничуть не огорчил отъезд мужа. Она не волновалась ни за его безопасность, ни за то, что ему будет одиноко и грустно вдалеке от дома. Она относилась к той породе людей, которые считают, что все невзгоды могут случаться только с ними самими, минуя при этом всех остальных.

Сестры Бертрам тем более не переживали о том, что не увидят папочку в течение целого года. Как было уже сказано, они не питали особой любви к отцу, а поскольку он никогда не одобрял их увлечения светскими балами, то и Мария, и Джулия только радовались тому, что освободятся от постоянного контроля. Теперь они расправили крылышки и были вольны делать все, что только им заблагорассудится. Фанни также не расстроилась от того, что не сможет видеть сэра Томаса за столом. Но только она ничем не показала своего отношения к его отъезду, а не горевала лишь потому, что, наверное, просто не умела еще по-настоящему горевать. Ей показалось смешным и нелепым, если бы она вдруг в день отъезда бросилась к сэру Томасу на грудь и разрыдалась, причитая что-нибудь вроде: «Ах как я люблю вас! Вы сделали для меня и моих братьев столько добра! Как я боюсь за вас! А вдруг вы не вернетесь!.».

Правда, за завтраком перед отплытием, сэр Томас обратился к Фанни и сказал, что не возражает, если Уильям приедет навестить ее зимой.

— Напиши ему, малютка, и когда он будет в Англии, пусть заедет и поживет здесь недельки две, — заявил баронет и улыбнулся. Фанни тут же растаяла, и хотела было сердечно поблагодарить сэра Томаса, но не успела и рта раскрыть, как тот продолжил свою речь: — Кстати, если он все-таки приедет в Мэнсфилд, ты ему скажи, что все те годы, пока ты живешь у нас, не прошли даром, и ты успела измениться в лучшую сторону. Правда, во многом осталась такой же, как и шесть лет назад, — вздохнул сэр Томас.

Лишь дядюшка уехал, Фанни убежала к себе в комнату и расплакалась, вспомнив эти слова. Когда позднее Джулия и Мария заметили ее красные глаза, то тут же дружно объявили ее лицемеркой.

Глава 4

Том Бертрам последнее время появлялся дома довольно редко, поэтому по нему в Парке никто и не скучал. Через несколько дней после отъезда мужа леди Бертрам поняла, что они могут вполне обойтись и без самого сэра Томаса. Выяснилось, что Эдмунд прекрасно справляется сам со всеми домашними делами. Он не хуже отца распоряжался поместьем, решал все проблемы с управляющим, адвокатом и слугами и даже помогал матери писать и отправлять письма.

Спустя некоторое время пришло известие о том, что путешественники благополучно добрались до Вест-Индии. Правда, перед этим миссис Норрис неустанно напоминала всем о штормах и кораблекрушениях, опасаясь за сэра Томаса и племянника. Особенно любила она распространяться о кошмарах морских путешествий Эдмунду и, улучив момент, когда тот был совсем один, подолгу рассказывала о страшных событиях и катастрофах, в которых неплохо разбиралась. Но как только радостная весть была получена, миссис Норрис пришлось сменить тему и отложить свои заготовленные надгробные речи на неопределенный срок.

Потом наступила зима. Сэр Томас регулярно отписывал супруге, сообщая о всех своих делах. В Парке жизнь шла своим чередом. Миссис Норрис настолько увлеклась устройством будущего своих племянниц, что перестала бранить несчастную миссис Грант и переживать за уехавших на Антигуа родственников. Теперь она охотно посещала балы с юными сестрами Бертрам, тщательно подбирала им наряды и выискивала подходящих мужей для Марии и Джулии.

Девушки уже выезжали в свет и чувствовали себя уверенно на балах в обществе местных красоток. Они успели овладеть искусством кокетничать и поддерживать светские беседы, так что могли покорить любого понравившегося им холостяка. А тетушка, неизменно сопровождавшая сестер на балы, могла преподнести гостям своих протеже как первых красавиц и умниц во всей округе. В результате создавалось впечатление, будто Мария и Джулия вообще не имеют недостатков.

Леди Бертрам не выезжала в свет с дочерьми. Она была чересчур ленива для этого, и ее даже не прельщало то обстоятельство, что на балах в основном теперь только и говорили о красоте и уме Марии и Джулии. Вместо этого леди Бертрам возложила свою обязанность на сестру, и миссис Норрис с удовольствием чуть не каждый день отправлялась на балы со своими подопечными. Здесь она узнавала последние новости из жизни дворянства, и к тому же ей не приходилось тратиться на наемный экипаж.

Фанни, разумеется, не принимала участия в подобных развлечениях. Но она была признательна и за то, что по вечерам ей было дозволено составлять компанию тетушке. С тех пор как мисс Ли уехала из Мэнсфилда, леди Бертрам могла проводить вечера только с Фанни, поскольку все остальные отправлялись на вечеринки. Фанни подолгу разговаривала с тетушкой, слушала ее, читала вслух, и такие спокойные вечера благотворно действовали на разум девушки. Привыкшая к постоянным волнениям и тревогам, теперь она наслаждалась тишиной, имея собеседницей лишь леди Бертрам. Что касается балов, то Фанни прекрасно понимала, что ей никогда не придется даже одним глазком взглянуть на это чудо, и поэтому довольствовалась рассказами кузин о том, кто с кем танцевал и каких девушек в этот раз приглашал на вальс Эдмунд. В целом зима для Фанни прошла спокойно, и хотя Уильям так и не приехал в Англию, она продолжала надеяться, что, возможно, он даст о себе знать в самом ближайшем будущем.

Наступила весна, которая принесла Фанни беду. Умер ее любимый серый пони, и девушка долго горевала, поскольку успела привязаться к умному животному. Она так расстроилась, что даже не выходила к завтраку несколько дней. Впрочем, дело усугублялось еще и тем, что, привыкшая к утренним прогулкам, девушка теперь лишилась их, похоже, навсегда. Обе тетушки решили, что незачем покупать для Фанни новую лошадь, поскольку она всегда может попросить для прогулки лошадей у своих кузин, пока они не катаются сами. Но тут выяснилось, что и Мария, и Джулия весь день напролет только и делали, что ездили верхом, и поэтому каждый раз отказывали кузине.

Так прошли апрель и май. Несчастная Фанни осталась одна. Она либо сидела дома с одной тетушкой, либо, стиснув зубы, прогуливалась по парку с другой. Леди Бертрам считала, что физические упражнения вредны для организма в любом их виде, и предпочитала вообще не передвигаться, уютно устроившись на диванчике с вышиванием, а миссис Норрис, вечно о чем-то спорившая, напротив, не могла усидеть на месте, а находилась в постоянном движении и желала, чтобы при этом рядом с ней находился еще кто-нибудь.

Эдмунда, к сожалению, в это время не было дома, иначе несчастье Фанни не длилось бы столь долго. Когда он вернулся и внимательно выслушал кузину, он принял решение, о котором тут же сообщил матери. «У Фанни должна быть своя лошадь!» — твердо заявил он. Но матери было лениво заниматься этим вопросом, а тетушка берегла каждый пенс и не стала бы разрешать леди Бертрам так тратиться на племянницу. Миссис Норрис решила, что для Фанни сойдет и какая-нибудь старая кляча из тех, что находятся в Парке, либо можно иногда одалживать лошадь у управляющего, или у доктора Гранта брать его чудесного пони, на котором доктор отвозил почту. При этом миссис Норрис недвусмысленно дала Эдмунду понять, что не пристало Фанни равняться с дочерьми барона и иметь собственную верховую лошадь.

— Твой отец, Эдмунд, — добавила она, — вряд ли одобрил бы такое расточительство. Посмотри, сколько денег тратится на конюшню. Тем более не следует забывать, мой мальчик, что дела у барона идут не слишком удачно. Неизвестно, что станет с поместьями на Антигуа. Кстати, он мне когда-то и сам говорил, что ни в коем случае нельзя равнять Марию и Джулию с Фанни.

— У Фанни должна быть своя лошадь, — заупрямился юноша.

Миссис Норрис презрительно фыркнула и не стала продолжать бессмысленный спор. Правда, леди Бертрам, внимательно выслушав сына, согласилась с ним, но попросила подождать возвращения отца, чтобы сэр Томас собственноручно подобрал для племянницы лошадку.

— Вероятно, в сентябре он уже вернется, — сладким голосом добавила леди Бертрам. — Ждать осталось совсем немного. Неужели Фанни не может еще чуть-чуть потерпеть?

Эдмунд, возмущенный поведением тетушки и нерешительностью матери, не мог ждать не то что до сентября, но даже и до следующей недели. Он взвесил все «за» и «против» и пришел к выводу, что покупка новой лошади, скорее всего, расстроила бы отца. Но так как у самого Эдмунда было три собственных коня, это упрощало решение проблемы. Правда, ни один из его рысаков не был пригоден для Фанни, но молодой человек, без раздумья, выменял одного из них на прекрасную кобылку, которую на следующий же день и предоставил в распоряжение кузины.

Фанни, решившая уже, что после своего серого пони не сможет привязаться ни к одной лошади, сразу полюбила это милое существо. Кобыла, похоже, тоже почувствовала ласку своей новой хозяйки. Эта лошадь тем более стала дорога Фанни, что была отдана ей любимым кузеном, и восхищению девушки не было предела. Теперь Эдмунд для Фанни становился идеалом нежности и доброты. Она не знала, как и благодарить его за такую заботу.

Так как хозяином лошади все равно фактически считался Эдмунд, то миссис Норрис не смогла ничего сказать в ответ на такой обмен. Леди Бертрам немного пожурила сына, опасаясь того, что сэр Томас останется недоволен излишней самостоятельностью сына. Но получилось так, что барон не вернулся в сентябре, как это предполагалось и, более того, прислал неутешительное письмо, в котором сообщал, что дела в поместье пошли еще хуже. Поэтому он решил отпустить Тома в Англию, а сам остался на Антигуа один в надежде все-таки завершить свою миссию.

Том приехал из Вест-Индии отдохнувший и загорелый и сообщил, что отец чувствует себя превосходно. Но миссис Норрис, как всегда, почуяла и здесь неладное. Ей начало мерещиться, что сэр Томас, поняв, что дела его плохи, лишь позаботился о нежных чувствах сына и отправил его домой, чтобы тот не стал свидетелем ужасного разорения и, может быть, даже кончины самого барона. Тоскливыми осенними вечерами в воспаленном мозгу миссис Норрис рисовались страшные картины безысходности и отчаяния, охвативших сознание несчастного сэра Томаса, и поэтому теперь она предпочитала как можно больше времени проводить с родственниками в Парке.

Потом пришла зима, и миссис Норрис немного успокоилась. Теперь главной задачей ее стало пристроить повыгодней старшую племянницу.

— Если бедному сэру Томасу не суждено вернуться на родину, то я, по крайней мере, успокоюсь, сосватав его старшую дочь. Таким образом, я выполню свой святой долг, — важно сообщила она. — Барон был бы счастлив, если бы узнал, что его дочь удачно вышла замуж.

Особенно радовали миссис Норрис богатые молодые люди, унаследовавшие от отцов поместья, а так как Мария славилась красотой, то отбоя от ухажеров у нее не было. Самым выгодным кавалером оказался некий мистер Рашуорт. Он с первого взгляда оценил внешность Марии и поскольку сам собирался жениться, то тут же вообразил, что безумно влюбился в мисс Бертрам. Мистер Рашуорт был грузным молодым человеком и не отличался большим умом, но внешне считался привлекательным и обладал большим состоянием. Поэтому Мария была счастлива своей очередной победой. Мисс Бертрам шел уже двадцать первый год, и поэтому ей надо было срочно выходить замуж. Поразмыслив немного, она пришла к выводу, что мистер Рашуорт был бы идеальной партией, поскольку доходы его были больше, чем у ее отца, и к тому же он имел отличный дом в городе, а это для Марии теперь становилось почти самым важным обстоятельством при выборе будущего супруга.

Миссис Норрис из кожи лезла вон, чтобы ускорить помолвку. Она то и дело рассказывала юноше о достоинствах своей племянницы и старалась подстроить все так, чтобы молодые люди как можно чаще имели возможность уединиться даже на шумном балу. Более того, она подружилась с матерью мистера Рашурта и даже один раз вывезла к ней леди Бертрам, для чего им пришлось проделать долгий путь по бездорожью. Миссис Рашуорт радушно приняла гостей и даже заметила, что среди невест не желала бы для сына никого больше, как прекрасную мисс Бертрам. Женщины поняли друг друга с полуслова. Миссис Норрис вновь принялась расхваливать Марию, называя ее смейной гордостью и мечтой всех молодых людей в округе, словом, ангелом во плоти.

— У моей племянницы очень много поклонников, — добавила она. — Молодые люди так и тянутся к ней. Но я уж постараюсь, чтобы ее сердце завоевал именно ваш сын, миссис Рашуорт. Этот юный джентльмен достоин Марии, поверьте мне.

Протанцевав с мистером Рашуортом несколько вечеров подряд, мисс Бертрам решила, что это и есть верный выбор. Юноша не противился. Вскоре после этого и состоялась официальная помолвка. В отсутствие сэра Томаса было нецелесообразно назначать день свадьбы, и было решено пока с этим подождать. Все знатные семьи округи согласились с выбором молодых людей. Впрочем, уже с самого начала всем почему-то казалось, что помолвка их неизбежна.

Теперь оставалось только ждать согласия сэра Томаса, а на это могло уйти несколько месяцев. Пока что обе семьи регулярно встречались, как самые добрые друзья и будущие родственники, а миссис Норрис при каждом удобном случае сообщала знакомым о счастье, обрушившемся на ее любимую племянницу.

Одному лишь Эдмунду была неприятна эта помолвка, и никакие рассуждения тетушки не могли сбить его с толку. Как ни пыталась миссис Норрис подружить молодых людей, Эдмунд оставался холоден и равнодушен к жениху сестрицы. Но он не ссорился с ним, считая, что Мария сама вправе решать свою судьбу, хотя искренне жалел, что на первом месте у нее все-таки стоят деньги. Смотря на мистера Рашуорта, Эдмунд частенько думал: «Если бы у этого парня не было за душой двенадцати тысяч годового дохода, он считался бы круглым дураком».

Сэр Томас, разумеется, пришел в восторг от помолвки, резонно посчитав ее самой выгодной сделкой, тем более, что все знатные семейства одобряли будущий союз. Молодые люди были одного сословия и жили неподалеку друг от друга, поэтому никаких препятствий на их пути не должно было возникнуть, и свадьбу решили сыграть сразу же по возвращении сэра Томаса. Это было его единственным условием. Баронет писал в апреле и сообщал, что надеется вернуться к концу лета.

Так развивались события в июле, а Фанни шел уже восемнадцатый год. В селении произошло пополнение, к миссис Грант приехали ее сводные сестра и брат, некие мисс и мистер Кроуфорды. Это были богатые молодые люди. Брат имел свое поместье в Норфолке, а у сестры было двадцать тысяч фунтов приданого.

В детстве они жили вместе с миссис Грант и души не чаяли друг в друге. Но потом умерла мать, и Кроуфордов отправили жить к дядюшке, о котором сама миссис Грант почти ничего не знала, а так как она успела к тому времени выйти замуж, то встречи их стали сначала редкими, а потом и вовсе прекратились. Дядюшка — адмирал Кроуфорд — и его супруга обожали детей, и это было единственное, что объединяло их. Во всем остальном они терпеть друг друга не могли и постоянно ссорились. Но вечная война между супругами привела к тому, что и детей им пришлось как бы разделить. Адмирал взял на попечение брата, а тетушка полюбила сестру. После смерти миссис Кроуфорд жизнь для девочки в доме адмирала стала невыносима. Прошло три месяца, и она была вынуждена искать себе новое жилище.

Суровый адмирал вместо того, чтобы стать нежнее к племяннице, привел в дом любовницу, которая тоже невзлюбила девушку, и поэтому мисс Кроуфорд с радостью откликнулась на приглашение миссис Грант погостить у нее в Мэнсфилде. Сама миссис Грант чувствовала себя в Парке несколько одиноко и, не имея детей, всю свою нежность перенесла на цветы и небольшой огород, где выращивала всевозможные овощи. Мисс Кроуфорд с удовольствием собралась в дорогу, надеясь отдохнуть душой в обществе любимой сестры. Единственное, чего опасалась миссис Грант — не будет ли скучновато в деревне юной девушке после столицы с ее бесконечными развлечениями.

Сама мисс Кроуфорд тоже подумывала над этим, но не столь серьезно, как ее сестра. В конце концов ей удалось уговорить брата присоединиться к ней и пожить немного в Мэнсфилде. Оставаться в доме адмирала Генри не собирался после того, как там поселилась любовница дядюшки, а других близких родственников у них не было, поэтому, после недолгих колебаний, он согласился сопровождать сестру в деревню. Правда, он и сам любил шумное общество, и перспектива тихой жизни его не устраивала, он не хотел оставлять Мэри одну и последовал за ней. Однако, как он обещал, Генри был готов увезти ее из Нортгемптоншира в ту же минуту, как только ей там наскучит.

Встреча Грантов и Кроуфордов принесла всем много радости. Миссис Грант не могла налюбоваться на сестру и брата, отметив, что оба повзрослели и стали симпатичнейшими молодыми людьми. Мэри оценила уют и простоту дома Грантов, отметила серьезность и доброжелательность супруга сестрицы — настоящего джентльмена.

Сама Мэри превратилась в настоящую красавицу. Генри, правда, немного проигрывал сестрице во внешности, но тоже был довольно-таки мил и умел держаться в обществе. Миссис Грант без умолку щебетала, восхищаясь сестрой. Сама она никогда красотой не блистала и теперь была счастлива от того, что имеет такую очаровательную родственницу. Но предусмотрительная миссис Грант не стала дожидаться, пока Мэри приедет в Мэнсфилд, и заранее начала подыскивать для нее жениха. Самой подходящей кандидатурой ей казался Том Бертрам — старший сын баронета. Не прошло и часа после теплой встречи, как миссис Грант выложила свой план перед сестрой.

Мисс Кроуфорд, казалось, ничуть не удивилась такому выбору и не стала сердиться на сестру за ее поспешные приготовления. Напротив, она мечтала побыстрее выйти замуж, а так как уже видела несколько раз мистера Бертрама в городе, то имела о нем некоторое представление. Мэри знала, какие у него доходы, и поэтому оставалось надеяться только на его личные качества, да разве что на дворянский титул в дальнейшем. Мэри попыталась перевести все в шутку, но про себя подумала, что такая партия ее, пожалуй, вполне бы устроила. Вскоре разговор сестер дошел и до ушей Генри.

— И вот еще что, — продолжала неугомонная миссис Грант, — я хочу, чтобы не только Мэри, но и ты, брат, остались в нашем графстве и все мы тогда будем соседями. Поэтому, Генри, ты тоже должен жениться. Я думаю, лучше всего будет младшая сестра Бертрам, Джулия. Она недурна собой, умница, и тоже унаследует от отца некоторое состояние. Как ты на это смотришь?

Но Генри лишь молча поклонился, не зная, что и ответить.

— Милая сестричка, — вступила в разговор Мэри, — если тебе удастся подбить его на такой шаг, я буду крайне удивлена. Я знаю своего братца чуть получше — он не способен на женитьбу. По крайней мере, сейчас. И, тем более что ему предлагается только одна конкретная невеста. Если бы у тебя была дюжина кандидаток, то, возможно, кто-нибудь из них и привлек бы внимание Генри. Хотя и в это мне верится с большим трудом… Если ты хочешь его женить, то ищи француженку, потому что всех англичанок он уже отверг. У меня было три милейших подруги, которые сходили по нему с ума. Между прочим, их матери (все почтеннейшие дворянки!) тоже были не против брака. Как мы с тетушкой только ни уговаривали его, на какие уловки ни пускались, все тщетно! Нет, ухаживать за девушками он, несомненно, умеет, но на этом его подвиги и заканчиваются. Потому что у него и в мыслях нет найти себе достойную пару и, наконец, остепениться. А пора бы! И если ты не хочешь, чтобы сердце мисс Бертрам было разбито навсегда, ты не допустишь, чтобы эта девушка встретилась с нашим братцем.

— Неужели это правда, Генри? — воскликнула миссис Грант. — Никогда не поверю. По-моему, она зря на тебя наговаривает.

— Конечно! Но я надеюсь, сестра, что ты не будешь относиться ко мне так жестоко, как Мэри, — улыбнулся Генри. — Прости мне мои юношеские сомнения и искания. Я еще слишком молод и поэтому боюсь ошибиться в выборе. И к чему такая спешка? Счастье должно длиться всю жизнь, поэтому торопиться тут не следует ни в коем случае. Я положительно отношусь к браку, как и любой здравомыслящий мужчина. Помнишь, как писал Мильтон о жене? Она, по его словам «последний лучший Божий дар».

— Ну вот, миссис Грант, теперь все понятно? — вздохнула Мэри. — Ты только посмотри на его отвратительную ухмылку. А как он жонглирует словами! Нет, уроки адмирала не прошли даром!