Грета кивнула на главное здание хейма.
– Мы снесли их в зал. Нам помогали сыновья, хоть и чудно им было оказаться тут – мужчин ведь сюда не пускали. Мы-то, бабы, бывали иногда – урожай убирать помогали, а девушки и учились кой-чему. Но парни все равно пришли, чтобы уложить сестер бок о бок. Их старая матушка была еще жива, когда мы пришли, хотя кровь хлестала из нее, точно из кипящего котелка. Она сказала нам, что нужно делать. «Плечом к плечу», – так сказали она.
Дженна медленно кивнула. Теперь понятно, почему на дворе не оказалось женских тел. – А что же мужчины? – спросила она. – Ведь они тоже должны быть здесь – и раненые, и убитые.
– В таком бою сестры, уж конечно, захватили с собой немало врагов, – добавила Катрона.
– Своих раненых они увезли с собой либо прикончили, – сказал Хармон. – Тут были и мужчины, все мертвые – человек тридцать. Мы сожгли их вон там. – Он указал за сломанную стенку, поодаль от дороги. – Иноземцы с виду. Чернявые, и глаза – что твои плошки.
– Молодые, – сказала Грета, – слишком молодые для того, чтобы так помереть – и так убивать.
– Однако они умерли. – Хармон водрузил шапку обратно на голову. – Не зря ведь говорят: «Воин умирает от меча, душитель от веревки, а король от короны». – Он посмотрел через плечо и сказал Дженне: – Будем благодарны, ежели вы поможете нам.
Дженна молча кивнула, а Петра ответила дрожащим голосом:
– Конечно, поможем.
– Но долго задерживаться нельзя, – тихо сказала Дженне Катрона. – Надо предостеречь других.
Дженна кивнула и на это – на веревочке, что ли, у нее голова, если так легко ходит вверх и вниз?
– Какой-нибудь час дела не решает, – шепнула она в ответ. – Отыщем Селинду с Альной и простимся с ними.
– «Час потеряешь – жизнь сохранишь», – сказала Катрона. – Мы не раз убеждались в этом, когда служили в войске. Ну ладно, куда ни шло. Посвятим этот час Селинде и Альне.
Как и сказала Грета, сестры Калласфорда лежали плечом к плечу в полутемном зале. Дженна шла меж их рядами, то и дело опускаясь на колени, чтобы поправить прядь волос или закрыть распахнутые глаза. Женщин было так много, что она не могла их сосчитать, но плакать себе не позволяла.
Петра, стоя в дверях, плакала за них обеих.
– Эта последняя, – сказал Джерем, показывая на пожилую женщину в длинном платье и переднике, лежащую у дальней двери.
– Все ли мы сделали как надо? – спросила Грета.
– Мы позаботимся, чтобы все было как должно, – сказала Катрона. – Но вам лучше выйти, чтобы мы могли совершить подобающий обряд.
Грета, кивнув, замахала руками на прочих горожан, собравшихся у порога. Сама она вышла последней и сказала шепотом:
– Мы вас подождем.
Дженна окинула взглядом зал. В сером сумраке тела женщин казались высеченными из камня. Горожане обтерли кровь с их рук и лиц, однако она обильно пятнала их рубашки и передники, юбки и штаны. В полутьме кровь была черной, а не красной. Тела лежали на камыше, пересыпанном сухой вербеной и розой, но резкий, ни с чем не схожий запах смерти пересиливал аромат цветов.
– Зажечь мне факелы? – спросила Петра так тихо, что Дженна с трудом расслышала ее. Не дожидаясь ответа, девочка прошла по темному коридору в кухню, вернулась с горящей свечой и начала зажигать факелы и свечи на стенах.
Между мертвыми стали медленно проявляться тела темных сестер, заполнившие вскоре всю комнату. Ковер смерти протянулся от стены стене.
«Они чужие мне – и все-таки не чужие, – думала Дженна. – Они мои сестры».
– Теперь нужно поджечь хейм и ехать дальше, – сказала Катрона.
– Но Альны и Селинды нет здесь, – заметила Дженна. – Как и других молодых девушек. Должно быть, их спрятали где-то, как детей в Ниллском хейме. Нельзя зажигать огонь, пока мы не найдем их.
– Солдаты увели их с собой, – сказала Катрона. – Ты же слышала, что сказала Грета и ее муж. Увели вместе с городскими девушками, вместе с невестой того парня.
– Май, – вспомнила Петра, все еще зажигавшая факелы.
– Нет, – громко воскликнула Дженна, тряся головой. – Нельзя быть уверенными в этом. На что мужчинам столько девушек? Мы должны их поискать.
Катрона протянула руку к Дженне. Петра как раз зажгла свечу рядом с ними, и около Катроны возникла Катри, тоже с протянутой рукой.
– Таким мужчинам, как они, чем больше женщин, тем лучше, – сказала Катри.
– Своих-то у них не хватает, – добавила Скада справа от Дженны. – Гео Хосфеттер так сказал.
Дженна, не оборачиваясь к ней, упрямо сказала:
– Мы должны обыскать хейм. Мы никогда не простим себе, если не сделаем этого.
Они потратили на поиски час, но так никого и не нашли. Они перевернули зеркало в комнате жрицы, сорвали все гобелены, выстукивали стены в надежде обнаружить потайной ход – но его не было.
В конце концов Дженна согласилась с тем, что девушек увели – она уже не спрашивала зачем.
– А как же Книга? – Петра возложила руку на фолиант, переплетенный в кожу. – Нельзя оставлять ее тут, чтобы любой мог прочесть.
– У нас нет времени, чтобы ее зарыть, – сказала Дженна. – Придется сжечь ее вместе с сестрами.
Петра бережно снесла Книгу в зал, где уложила между жрицей и ее темной сестрой. Застывшие руки сестер она возложила на Книгу ладонями вверх, чтобы видны были знаки Альты, и связала их запястья лентой из своих волос. А после странно знакомым голосом начала читать:
Во имя пещеры горной.
Во имя могилы черной.
Во имя всех, что упорно брели
К свету от света в муках…
– Не стану плакать, – сказала себе Дженна. – Ни за что не стану. И ни за кого. – Она тряхнула головой, чтобы сдержать слезы. Скада сделала то же самое, и они не заплакали.
ЛЕГЕНДА
Жили как-то двенадцать сестер в городе Калле, у переправы – одна красивее другой. Но младшая, Дженнет, была всех прекраснее: высокая, с волосами как речная пена и глазами голубыми, как весеннее небо.
Однажды в город приехали сыновья короля, двенадцать красивых юношей. Но всех лучше был младший, Храбрый Кольм: высокий, с волосами как рассветные сумерки и глазами темными, как древесная кора.
Тех двенадцать, и этих двенадцать: они могли бы пожениться честь по чести. Но королевские сыновья что кукушки: получат свое и улетают, чтобы любить снова.
Когда двенадцать принцев уехали, одиннадцать сестер бросились в реку чуть выше переправы. Меньшая, Дженнет, схоронила их и отправилась во дворец короля. Она излила свое горе в песне у королевского стола, а после взошла на самую высокую башню. И бросилась вниз, издав крик, словно лесная пташка, зовущая своего друга.
Кольм услышал ее, и бросился наружу, и принял в объятия бедное разбитое тело, и запел ту же песню, что она пела на пиру:
Одиннадцать красавиц жили,
И чести каждую лишили.