Дыхание дьявола

Мужчина наклонился, пытаясь заглянуть ей в лицо, его рот быстро двигался. Внезапно он схватил Психо за волосы, с силой дернул руку назад, чтобы заставить ее посмотреть ему в глаза, и тут же занес над ее головой сжатый кулак. С тех пор, как я произносила что-то вслух, прошли дни, так что те два слова, что вылетели из моего рта, больше походили на карканье.

– Оставь ее!

Через пару мгновений мужчина выпустил волосы Психо, опустил занесенный кулак и вышел из комнаты. Наблюдая сквозь передние окна за тем, как он удаляется прочь, я ощутила привкус ликования. Я снова навела фокус на женщину. Та уже поднялась на ноги и, отбросив волосы, потирала руки о бедра. Потом она подошла к заднему окну и выглянула наружу, взглядом скользя по палисадникам. Я подкрутила фокус, чтобы получше разглядеть ее лицо, и тут же недоуменно сдвинула брови. Психо совершенно не выглядела испуганной, хотя только что валялась на полу. Рискну предположить, что в выражении ее лица читалась прежде всего ярость.

Тонкая струйка крови медленно стекала со лба ей на щеку. Психо тоже это заметила – она прикоснулась к лицу, поглядела на кончики пальцев, а затем облизала их. Глядя на это, я вся подобралась и, наконец, позволила себе выдохнуть. Словно услышав это, женщина бросила взгляд в мою сторону. Даже будучи уверенной, что она меня не видит, я все равно нырнула вниз, чтобы укрыться среди растений, и тыльной стороной ладони случайно коснулась одного из питомцев. Тонкие ворсинки немедленно воткнулись в мою кожу. Шипя от досады, я принялась поспешно выдергивать их, а затем извлекла маленький пузырек из висящего у меня на шее кожаного мешочка и нанесла на руку несколько капель крема. В течение часа руке все равно предстояло распухнуть и покрыться волдырями, и я лишь надеялась, что среагировала достаточно быстро, чтобы не допустить попадания яда в кровоток. Еще минут пять я лежала, скорчившись, под сенью растений, проклиная собственную глупость, а потом осторожно выглянула за ограду. Но свет в комнате Психо уже погас, и сама она исчезла.

Глава 4

В последующие недели я частенько прерывалась посреди рабочего процесса, не в силах удержаться, чтобы не приникнуть к телескопу. Я заглядывала в окно Психо – в свободной руке так и оставался пульверизатор или кисточка для опыления. Эти возмутительные нарушения собственного распорядка я оправдывала необходимостью проверять, в безопасности ли соседка. Днем она практически не бывала дома, однако по вечерам к ней часто приходили посетители, все мужчины. Поэтому после нападения на Психо я приняла решение прекратить наблюдение за прочими соседями, сосредоточившись на ее визитерах. В журнал я записывала время их прибытия, продолжительность визита, а также вкратце описывала, чем они занимались. Я также составила детальное описание каждого из этих мужчин. Здесь я использовала научный подход, нечто вроде каталогизации, которая применяется для хранения информации о таксономии, строении и степени токсичности растений. Каждого из визитеров я таким образом каталогизировала, попутно нарекая их именами ядовитых растений. Да, я не слишком сильна в толковании характеров, но если я что и знаю хорошо, так это растения. По этой причине кое-что мне было ясно как день: все эти мужчины были ядовиты.

Итак, экземпляр «А». Мужчина с бугристым шрамом и в ковбойских сапогах – тот, что разбил ей лицо в ночь, когда все началось. Психо выглядела напуганной, но тем не менее впустила его в квартиру. Я дала ему прозвище Кастор[5 - Castor oil plant (англ.) или Ricinus (лат.) – Клещевина, ядовитое растение, из семян которого получают касторовое масло.]. Классификация по степени токсичности: «кровь». Летален.

Экземпляр «Б». Возможно, персональный репетитор. Сидел с ней рядом за столом, листал книги и делал записи. Я заметила, что эти занятия давались Психо нелегко: она, активно жестикулируя, частенько вскакивала с места и принималась бродить по комнате. Он нередко прикасался к ней в такие моменты. Предполагаю, что ей это доставляло удовольствие, поскольку в конце каждого занятия они делили трапезу. Этого я назвала Наперстком[6 - Foxglove (англ.) или Digitalis Purpurea (лат.) – Наперстянка пурпурная, другие названия – ведьмины перчатки, колокольчики мертвеца.] и присвоила ему классификацию «нервно-мышечный» – такие яды оказывают губительное воздействие на мозг. Также летален.

Экземпляр «В». Эксцентрично одетый молодой человек с длинными светлыми волосами, с которым Психо постоянно спорила. В гостях у нее этот экземпляр все время проводил, развалившись на диване и прихлебывая красное вино прямо из бутылки. Вид у него всегда был какой-то отчаявшийся, а Психо, когда он являлся, вечно трясла головой и таращила на него глаза. Этого я окрестила Дурманом[7 - Jimsonweed (англ.) или Datura Stramonium (лат.) – Дурман обыкновенный.] и классифицировала как «нервно-паралитический» – это группа галлюциногенных токсинов, действие которых может провоцировать ментальные расстройства, головные боли, кому и внезапную смерть. Летален.

Экземпляр «Г». Мускулистый молодой человек с темными глазами и порывистым нравом. Психо как будто всегда пыталась уговорить его присесть, но экземпляр «Г» снова вскакивал на ноги и неподвижно стоял с ней рядом, словно его мышцы окаменели. Ему я дала прозвище Морозник[8 - False Hellebore (англ.) – Ложный морозник.], а в классификации ядов он попал в категорию «мышечных» – яды этой группы оказывают губительное воздействие на мышцы и связанные с ними органы. Также летален.

Случайных посетителей, вроде метрологов или курьеров, я скопом окрестила Плющами[9 - Poison Ivy (англ.) – Ядовитый плющ.] и классифицировала как «раздражающие». Не летальны.

* * *

В четвертую пятницу своего добровольного дозора я лежала на узкой кровати, глядя на светящиеся цифры на табло электронных часов. Моя одежда была аккуратно сложена на деревянном стуле у двери. В этой маленькой квартирке я прожила уже двадцать лет. Я поддерживала в ней чистоту – раз в месяц протирала пыль и подметала, регулярно убиралась в ванной и по мере необходимости носила постельное белье в прачечную. Я не доставляла беспокойства соседям, а они – мне. Для меня они были просто абстрактными объектами для изучения. Откровенно говоря, я никогда не имела ни малейшего намерения вмешиваться в их жизни. Могу с полной уверенностью утверждать, что они всегда были мне совершенно безразличны.

Однако с течением времени я с удивлением стала замечать перемену в себе. Теперь я с такой же уверенностью могла сказать, что желала бы вмешаться в жизнь Психо. Мне этого действительно хотелось. Возможно, я ощущала некую ответственность, желала ее защитить, вызвать полицию, если бы Кастор снова вздумал на нее напасть. Возможно, дело было в том, что телескоп сблизил меня с Психо до такой степени, что я стала ощущать между нами какую-то связь. А может быть, объяснение было гораздо более простым и низменным. Лежа с закрытыми глазами и постанывая, я представляла себе, как Психо берет пальцы в рот, обхватывая их полными, окровавленными губами.

Сон никак не шел. Картинка так и стояла перед глазами. Она дразнила меня. Мучила. Я принялась возиться в постели – перевернулась на бок, потом на живот, потом на спину и снова застонала. В отчаянии я, наконец, обратила внимание на пульсирующую руку. Вот уже месяц я дважды в день аккуратно наносила на волдыри специальный крем, однако никаких признаков улучшения не замечала. Сказать по правде, становилось только хуже. Если мгновение назад я не обращала внимания на боль, то теперь она сделалась невыносимой. До такой степени, что я принялась скрежетать зубами. Потом мне уже не оставалось ничего иного, как встать, выбраться из постели, натянуть спецкомбинезон и подняться на крышу.

Раскладной брезентовый стульчик стоял, прислоненный к стене. Я раздвинула его, уселась и взглянула на часы. Было без четверти три. Луна подсвечивала мириады листьев, погружая сад в какое-то призрачное зеленоватое сияние. Я поднесла к глазам пострадавшую руку. При этом свете она казалась омертвевшей. Возможно, крем смог предотвратить ампутацию, однако он не был ни антидотом, ни лекарством. Токсин проник в глубокие слои эпидермиса, и поделать с этим ничего было нельзя – только ждать, пока боль утихнет. Я с осторожностью опустила больную руку на бедро. Она уже никогда не сможет вернуть былую силу, но лучше уж иметь слабую руку, чем вовсе никакой. Внезапно в одном из таунхаусов, стоящих позади моего дома, щелкнул выключатель, и цветки вьющейся по ограде моего сада Mandevilla sanderi[10 - Mandevilla sanderi (лат.) – Дипладения, вьющееся цветковое растение, часть фауны штата Рио-де-Жанейро в Бразилии.] вспыхнули красным светом. Вытянув шею, я разглядела, что свет включился как раз в гостиной у Психо. Битва между уважением к ее частной жизни и обеспечением ее безопасности заняла менее пяти секунд. Я вскочила на ноги и направилась к телескопу.

Обнаженный мужчина разговаривал по мобильному телефону и большими уверенными шагами мерил комнату, расхаживая взад-вперед. Это был Наперсток, репетитор. Обычно он уезжал в десять часов вечера. Наморщив лоб, я выдохнула, а затем сделала то, чего обещала себе не делать. Я навела телескоп на лишенное занавесок окно спальни Психо.

Комната утопала в темноте. Было сложно сфокусироваться хоть на чем-то, поэтому я отодвинулась от окуляра и всмотрелась в окно невооруженным глазом. У одной из стен я заметила приглушенное свечение. Вновь приникнув к окуляру, я навела на него фокус. Свет исходил от маленького экранчика. Теперь, когда глаза приспособились к темноте, я смогла разглядеть сидящую в кровати Психо. Она изо всех сил жала на кнопки маленькой черной «Нокии», то и дело оборачиваясь на дверь спальни – словно опасалась, что Наперсток вот-вот может зайти. Покончив со своим делом, Психо сняла заднюю панель «Нокии», вытащила сим-карту, сунула телефон подальше в ящик тумбочки, сим-карту бросила в косметичку и снова легла в постель.

Не прошло и секунды, как Психо снова подскочила и схватила другой мобильник – должно быть, он лежал в постели, рядом с ней. Это был смартфон с большим ярким экраном, который хорошо освещал лицо женщины. Нахмурившись, она что-то пролистнула на экране, а затем, качая головой, принялась большим пальцем набирать сообщение. Потом стала водить глазами – вероятно, получила ответ. Она уже набирала следующее сообщение, когда на пороге спальни возник Наперсток, подсвеченный со спины светом из прихожей. Психо наскоро сунула смартфон под одеяло и улыбнулась. Я навела фокус на Наперстка. Тот не улыбнулся в ответ, он смотрел на то место, куда Психо спрятала смартфон. Она похлопала ладонью по кровати. Наперсток не сдвинулся с места. На какое-то мгновение она замерла, наблюдая за ним, а затем, пожав плечами, с улыбкой отбросила одеяло. Перед моим взором мелькнула одна из ее безупречных грудей. Вздрогнув, я глотнула ртом воздуха, отдернула голову от телескопа и быстро ретировалась к раскладному стульчику. Что мне было делать? Что было мне делать с этой новой картинкой, которая будет мучить меня, когда я буду отчаянно пытаться уснуть? Я покосилась на телескоп, не желая подходить к нему. Переводя взгляд то на сад, то на окрестные крыши, то на звезды, лишь бы не глядеть в его сторону. В конце концов я встала, на свинцовых ногах пересекла крышу и вновь припала к окуляру.

Спальню Психо мягко освещал лунный свет из незанавешенного окна. Его было достаточно, чтобы различить два силуэта в кровати. Два ритмично движущихся силуэта. Издав вопль отвращения, я отвернула телескоп от окна спальни и, скорчившись от омерзения, вниз по приставной лестнице поспешила к себе в кухню. Там, закрыв обеими руками лицо, я принялась наматывать круги взад-вперед, натыкаясь то на стойку, то на стол и привыкая к мысли, что увиденное только что мне уже не развидеть.

У задней стенки буфета стояла бутылка виски, которая принадлежала еще Отцу. Не знаю, зачем я ее сохранила. Ностальгия?

Вытащив бутылку, я поставила ее на стол. У меня возникла идея – напиться так, чтобы напрочь стереть из памяти увиденное. Я взяла бутылку и даже схватилась пальцами за крышку. Может быть, после виски я даже смогла бы уснуть… Отвернув крышку на четверть, я остановилась, завинтила ее обратно и вернула бутылку на место у стенки буфета. Я знала, что не усну этой ночью, даже много выпив. Нет. Единственным способом пройти это испытание было убедиться в том, что Наперсток ушел, а Психо спит в своей постели… одна.

Следующие полчаса я провела за столом в кухне, а потом снова выползла на крышу и приникла к окуляру телескопа. С упавшим сердцем я констатировала, что Наперсток стоит у окна спальни и разглядывает палисадники. Было темно, так что он, должно быть, мог видеть только собственное отражение в стекле. Сменив фокус, я выяснила, что Психо в комнате не было, так что, разглядев тонкую полоску света под дверью, я решила, что она ведет в ванную. Несмотря на то, что Наперсток меня отталкивал, я заставила себя вновь навести фокус на него. В отличие от прочих, Наперсток не был молод. На вид ему было больше пятидесяти. Живот его выдавался вперед, кожа на ляжках выглядела рыхлой, а на висках обнаружилась седина. Он стоял, широко расставив ноги, и почесывал свои тестикулы, в наготе явно испытывая высшую степень уверенности в себе. Затем, глядя на свое отражение, Наперсток слегка отклонил голову, проверяя, все ли в порядке с зубами и в носу. Потом втянул живот и взлохматил себе волосы. Вот тогда-то у меня и перехватило дыхание – несмотря на то, что я наблюдала за Наперстком уже несколько недель, узнать его я смогла лишь по этому жесту.

Глава 5

Впервые в жизни я пренебрегла заведенным распорядком – не смогла выйти на крышу, чтобы заняться обычными делами. Вместо этого остаток ночи и весь следующий день я провела, сидя за столом в кухне, так и не сняв с себя защитный комбинезон. Я знала, что должна идти ухаживать за растениями, но боялась, что стоит мне выйти на крышу, и я не смогу устоять перед искушением снова воспользоваться телескопом, а сама мысль о том, чтобы увидеть Наперстка, или Джонатана Уэйнрайта, если уж называть его собственным именем, наполняла меня отчаянным ужасом. Часами я пребывала в состоянии непреходящей тревоги. Однако обуревала меня не только тревога, но и какое-то иное ощущение, которое я была не в состоянии распознать, – то была гремучая смесь эмоций: отвращение, гнев, жалость к себе, утрата и снова отвращение.

Будь Психо растением, она оказалась бы самым прекрасным образцом экзотического совершенства из виденных мной, в то время как Джонатан Уэйнрайт, хм… был бы мерзким паразитирующим созданием, коим он, в сущности, всегда и являлся. Мысль о том, что он осквернил ее своим гнусным семенем, пугала меня и вызывала брезгливость. На столе передо мной лежал журнал Джонатана. Он был раскрыт на чистой странице, но я не могла заставить себя сделать запись о его визите. Мне это казалось безнравственным.

Мысленно я вернулась на двадцать лет назад – тогда я впервые с ним столкнулась. Он втерся в доверие к молодой аспирантке, с которой я делила лабораторию в университете, и потому вечно ошивался поблизости. Возвращаясь с лекций, я частенько заставала его сидящим у нас в лаборатории на табурете. Выглядел он безупречно: в костюме-тройке, с вышитыми на хрустящих белоснежных манжетах дорогой сорочки инициалами. Опершись локтем о лабораторный стол, он сидел, положив подбородок на кулак, и не сводил с нее глаз. Его пустая болтовня раздражала. Я никак не могла понять, что она находила забавного в ней. Уэйнрайт был раздражителем, отвлекающим фактором. Что меня бесило сильнее всего, так это его манера постоянно смотреться в зеркальные двери шкафа для образцов и взбивать волосы, перекидывая их то вперед, то назад, то из стороны в сторону. Как он вечно напрашивался на комплимент. Я не понимала, какую прелесть моя коллега находила во всем этом, как не понимала и того, почему она поощряла его самолюбование нежным смехом.

Однако неприемлемой ситуация стала тогда, когда Уэйнрайт обратил внимание на меня. Когда он узнал, что я изучаю встречающиеся в природе растительные галлюциногены, а также токсические эффекты их передозировки: семена Ipomoea tricolor[11 - Ipomoea tricolor (лат.) – Ипомея трехцветная.] и Anadenanthera peregrine[12 - Anadenanthera peregrine (лат.) – Анаденантера иноземная.], листья Mitragyna speciosa Korth[13 - Mitragyna speciosa Korth (лат.) – Кратом.] и Salvia divinorum[14 - Salvia divinorum (лат.) – Шалфей наркотический.], но прежде всего – веду эксперименты с Banisteriopsis caapi[15 - Banisteriopsis caapi (лат.) – Банистериопсис каапи, также лоза духов, аяуаска.] и Psychotria viridis[16 - Psychotria viridis (лат.) – Психотрия зеленая.]. В то время его интерес я списала на юношескую увлеченность свойствами галлюциногенов и, несмотря на его настойчивость, твердо отказывалась от общения.

Захлопнув журнал, я на какое-то время замерла, а затем по узкому коридору направилась к висящей на стене фотографии Отца и остановилась перед ней. Взбудораженная, в полном смятении, я постучала по стеклу над Его лицом костяшками пальцев и, развернувшись, вернулась в кухню. Стоп-кадр с ритмично движущимися в постели силуэтами в течение дня столько раз всплывал у меня перед глазами, что я уже практически впала в отчаяние. Чуть было не напилась. Я снова обнаружила себя возле буфета, у задней стенки которого стояла бутылка виски, и распахнула дверцу. Почему же из всех мужчин мира ей вздумалось выбрать именно этого? Почему это был он – Джонатан Уэйнрайт? Глядя на бутылку, я испустила тяжкий вздох и поковыляла обратно, к фотографии Отца.

– Я не знаю, что делать. А ты всегда знал.

Когда в детстве мне случалось переволноваться или расстроиться, Отец обычно устраивал долгие пешие прогулки в окрестностях Оксфорда, чтобы, как он выражался, «восстановить равновесие». По дороге он успевал показать мне каждый полевой цветок или плодовый кустарник, пересказывал предания растительного фольклора или разъяснял целебные свойства ягод, семян и кореньев. Он учил меня запоминать и латинские, и привычные всем названия растений и проверял, насколько хорошо я их различаю и владею ли знаниями об их применении. Порой, провалив Его тест, я сетовала на то, что это всего лишь сорняки, на что Отец неизменно отвечал, что такого понятия не существует. От первых доисторических одноклеточных водорослей до могучих дубов, состоящих из триллионов клеток, все без исключения растения эволюционировали с какой-то целью. Неважно, полезные или ядовитые – каждое растение занимало собственное место в экосистеме, и мне следовало хорошенько это запомнить.

Кивнув самой себе и глубоко вздохнув, я пошла в спальню, чтобы снять комбинезон. Я собиралась отправиться на долгую прогулку по угодьям Хэмпстед Хит, чтобы восстановить равновесие.

Стоял теплый вечер, и на главной улице царило оживление. Уличные веранды многочисленных ресторанчиков были заполнены гостями, компании болтали у входа в кинотеатр, и каждые несколько минут из туннеля подземки извергался переполненный людьми поезд. Я старалась шагать, не поднимая глаз от тротуара, избегая любого зрительного контакта, но, когда притормозила у пешеходного перехода, кто-то, проходивший мимо, задел мой локоть. Я подняла взгляд как раз вовремя, чтобы узнать Психо. Длинные, собранные в высокий конский хвост волосы колебались в такт ее шагам, а потом ее заслонил от меня двухэтажный автобус. Сердце подпрыгнуло в груди.

Я поспешила следом, изо всех сил вытягивая шею, чтобы разглядеть ее за автобусом. Однако прежде, чем я успела перейти на другую сторону улицы, мимо меня промчался кто-то еще, громко стуча по тротуару деревянными каблуками ковбойских сапог. Это был Кастор. Он преследовал Психо. Я ускорила шаг, но эти двое мчались вдоль по улице быстрее, чем я могла мечтать, и Кастор уже догонял женщину.

– Оставь ее в покое! – вскрикнула я. – Остановите этого человека!

Я перешла на легкий бег трусцой, то и дело отклоняясь взад-вперед, чтобы разглядеть, что же происходит за автобусом.

– Остановите его!

Несколько человек обернулись на мой крик, но основная масса меня проигнорировала. Когда, наконец, путь был свободен, Психо уже нигде не было видно, а Кастор как раз запрыгивал на подножку отходящего автобуса.

– Черт побери! – завопила я, в ярости стукнув кулаком по ляжке. Народ ведь толпился на тротуарах, и хоть бы кто-нибудь попытался его остановить. – Он же был прямо перед вами! – выпалила я. – Боже правый, вы что, все глухие или просто такие тупые?

Люди снова стали на меня коситься, я же в ответ злобно засверкала глазами. Бросив быстрый взгляд на автобус, сообразила, что он едет на остановку возле станции метро. Я понятия не имела, села ли Психо в автобус, но Кастор ведь ее преследовал. Зачем бы ему садиться в него, если там не было Психо? Я сделала шаг вперед. Ни тот, ни другая меня не знали. Я могла бы сесть в автобус и проследить за обоими. Выйти вслед за Психо и убедиться, что та благополучно добралась до места назначения. Я замялась. Кастор ведь был опасен. Что, если бы он стал вести себя агрессивно? Шаг назад. И с чего бы мне защищать ту, кто прошлой ночью предала меня с Джонатаном Уэйнрайтом?

Застыв в нерешительности, я издала вопль отчаяния.

Дело моей жизни – оберегать редчайшие, самые ценные экземпляры. Тщательно заботиться о них. Я – единственный человек, кому такая задача по плечу.

Я шагнула вперед, навстречу судьбе.

Глава 6

К тому моменту, как я залезла в автобус, все сидячие места уже были заняты, и люди теснились в проходе. Я пробежала взглядом по лицам. На нижнем ярусе Психо не оказалось. Как и ее преследователя. На полпути наверх, подпрыгнув от того, как внезапно ускорился автобус, я поспешно ухватилась за поручень, чтобы не шлепнуться на площадке на глазах у всех пассажиров. Выждав пару мгновений, дабы немного успокоить колотящееся сердце, я выбрала подходящее местечко в середине подъема, где моему здоровью уже не угрожала эксцентричная манера вождения шофера. Из импровизированного укрытия я могла разглядеть ноги пассажиров верхнего яруса. Пара ковбойских сапог отыскалась очень быстро. Кастор, должно быть, воспользовался лестницей в задней части салона, потому что сидел в самом конце, широко расставив ноги, из-за чего его соседу пришлось практически прижаться к окну.

Там было множество другой обуви и других ног, но ближе к кабине водителя, практически на уровне моего лица, отыскалась пара белоснежных спортивных брюк, которые привлекли мое внимание. На ком бы они ни были надеты, владелица их сидела, закинув ногу на ногу, обнажив при этом стройную лодыжку. Висящая в воздухе нога ритмично покачивалась чему-то в такт. Вытянув шею, я смогла разглядеть нижнюю часть подбородка Психо, ее аккуратные ноздри и длинные, изогнутые ресницы по краям сомкнутых век. В такт движению ноги она совершала жевательные движения и едва заметно покачивала головой. Что бы она ни слушала, музыка заставляла Психо забыть обо всем на свете. Кажется, она вовсе не замечала ни меня, ни мужчину в задней части салона.

На сиденье напротив нее боком устроился маленький мальчик. Он сидел, болтая ногами в проходе. Посасывая сразу два пальца, он в упор уставился на меня. Я хотела, чтобы он повернулся лицом вперед, чтобы не привлекал внимания ко мне, на что и указала ему нетерпеливым жестом. Мальчишка не сдвинулся с места.

– Отвернись, – едва слышно выдохнула я.

Мальчишка продолжал на меня пялиться, барабаня короткими ножками. Я снова воспользовалась языком жестов – на этот раз еще энергичнее, однако ничего не изменилось. Я бросила взгляд на Психо – к счастью, ее глаза все еще были закрыты.

– Прекрати пялиться, – прошипела я. – Займись своими делами.