Наездники

Сосредоточение не давалось легко. Зашел налоговый инспектор, затем строители и крепкие парни по сбору налогов на добавленную стоимость, и все требовали денег. Дженни объяснила, что Билли в отъезде, а она не уполномочена подписывать чеки, когда его нет, но страх накатывал на нее волнами. Ей не понравилось как парни по сбору налога на добавленную стоимость смотрели на ее мебель. Дни тянулись очень долго. Она вставала очень рано, морила себя голодом до полудня, а затем начинала понемногу есть. Работая до 6 часов вечера, она чувствовала себя совершенно разбитой и готовой погрузится в учетверенную водку. А вечера проходили в зевоте.

Она проведала Хелину и пожаловалась, что ей все надоело. Хелина предложила ей заниматься благотворительностью. Она посоветовала Дженни вступить в местный комитет помощи нуждающемуся дворянству. На что Дженни остро ответила, что этим пусть занимаются те, кому делать нечего, а ей все надоело от того, что у нее и так слишком много работы.

На третий день после того, как Билли уехал, Дженни попыталась написать главу о мальчиках-школьниках, но у нее ничего не получалось. Она не знала этих мальчишек. Все ее братья были старше ее. Ей нужно было бы съездить в Итон или Харроу, или посетить местную единую школу и поговорить с кем-нибудь, но исследование отнимает время и обходится невозможно дорого.

Она составила список мужчин, с которыми когда-либо спала (получилось довольно много), надеясь, что это воодушевит ее. Не сработало. Она порвала список, боясь, что Билли обнаружит его и будет расстроен. Дом выглядел ужасно. Она слонялась из комнаты в комнату, пытаясь найти свободный кусочек стола для работы. Она писала в спальне, и на кухне, и в гостиной, и даже в столовой, и оставила все эти комнаты в полном беспорядке, – она была везде за исключением будущей детской. Туда она не заходила, эта комната вызывала у нее только слезы.

Сад выглядел так прекрасно, он был полон роз и мальв, и жимолости, тяжело свисающей в теплом июньском воздухе. Липы были усеяны желтыми цветами, наполнявшими воздух сладким, опьяняющим ароматом. Липы осеняют мою тюрьму, подумала она. Она снова взглянула на свой контракт и вздрогнула. В нем говорилось – 70000 слов. Она фактически еще не написала ни одного, а издатель постоянно звонил ей и говорил, что будет счастлив приехать и обсудить то, что она уже написала.

Ей хотелось быть сейчас в Афинах с Билли. Ничего хорошего не получалось из ее попыток работать. Она решила, что надо выйти и прополоть цветник перед домом и подумать о женатых мужчинах. Но после того, как она прополола траву вокруг двух львиных зевов, она решила, что лучше она будет думать о прополке. Возможно ее подсознание начнет работать сверхурочно.

Мевис села, огорченная и нарочно трясущаяся, за Дженни. Выходить на улицу – означало прогуливаться, а не полоть. Гарольд Эванс вышел и стал качаться в кошачьей мяте, Мевис сделала вид, что охотится за ним и Гарольд взлетел на дерево, его хвост свисал вниз, как ручка слива в туалете.

Прошло около получаса и Дженни пошла взглянуть на часы в кухне. Две минуты седьмого. Ура, наступило время выпить. Она вошла и налила себе водки. – На дюйм налить водки в стакан, или на два? А, все равно в основном это лед. – Она не стала заботиться о лимоне, а плеснула тоник.

О господи, какой изнурительный день. Она попробовала подумать о мужчинах в семьях, где оба работают. Это непросто. Ей и Билли не помешала бы женщина, которая приглядывала бы за ними обоими. Она оглядела кухню и содрогнулась от творящегося здесь беспорядка. Она обязательно должна все убрать к приезду Билли. Она развернула газету. Там была прекрасная статья ее конкурента, что подействовало на нее еще более угнетающе. В конце концов, чтобы развеяться, можно посмотреть многосерийный фильм по телевизору.

Она услышала звук голосов, но это были всего лишь рабочие с фермы, проходившие мимо ворот, уставшие и красные от солнца, возвращающиеся домой, где их ждал ужин, а возможно и пинта пива, потому что они заработали ее. Какие они счастливые. Безнадежность следующего изнурительного дня захлеснула ее.

После трех стаканов водки она почувствовала, что умирает от голода. Она стала делать омлет с травами из шести яиц, бросая яичную скорлупу в картонный ящик, который она до сих пор не опорожнила. Она собиралась разделить омлет, который превратился в яичницу-болтунью, с Мевис, но Мевис не понравились травы, поэтому Дженни вынуждена была съесть его одна. Надоевшая сковорода осталась грязной, она вычистит ее позже. Она рукой взъерошила волосы, посыпалось облако перхоти. Она не мыла волосы со времени Вестернгейтских соревнований. О господи, она должна забеременеть. Она заперла на засов все двери и, налив себе еще водки, собиралась включить телевизор, когда зазвенел дверной звонок. Кто, к черту, в это время может звонить? Может это какой-нибудь насильник выскочил из лесу, а может и того хуже, – судебные приставы. Она проигнорировала звонок. Мевис лаяла, высунув голову из окна, звонок зазвенел опять. Испуганная, Дженни отодвинула засов и, взяв дверь на цепочку, приоткрыла ее на дюйм.

– Кто там? – спросила она, выглядывая через щель. Сейчас на нее нападет Пако Рабан.

– Это я, Кевин.

Она могла видеть его медальон, улавливающий свет.

– Заходи, – сказала она слабо, – я думала это налоговый инспектор или насильник. Как на мою удачу, так возможно и оба сразу.

Облегчение от того, что это не чужие, уступило место панике. Какая же комната наименее грязная, чтобы можно было провести его туда?

– Я работаю, – предупредила она, остановившись на гостиной. Боюсь, я смогу навести порядок, только перед самым приездом Билли.

– Понимаю, – заметил Кевин.

Гостиная выходила на север и в ней было холодно. Сразу бросались в глаза давно засохшие цветы, в камине лежали недогоревшие поленья трехмесячной давности, везде были разбросаны кофейные чашки, собачьи и кошачьи тарелочки. Дженни вздрогнула.

– Давай переместимся в кухню.

Кевин последовал за ней, морща нос. Он выглядел совершенно изумительно в черном бархатном костюме, в белой шелковой рубахе с разрезом до пупка, с тремя медальонами, его светлые волосы были свежевымыты.

– Ты выглядишь как-то по другому, – отметила Дженни.

– Я сбрил усы.

– Точно, – пробормотала Дженни еле слышно. – Правильно, усы в виде стойки ворот должны сбриваться летом.

– Я только сегодня утром виделся с твоим мужем в Афинах. У меня были дела поблизости. Решил заглянуть и к тебе.

– Как он? – спросила Дженни, ее лицо повеселело.

– Немного задыхается. Магги Мил Эл, кажется, потерял уверенность с тех пор, как ударился о крыло изгороди в Вестернгейте. Магги Мил Дик регулярно допускает 4 ошибки.

– Которая из них его?

Кевин нахмурился. Его взгляд стал еще более неодобрительным, когда он увидел в беспорядке разбросанные чашки, и грязные бутылки из-под молока, и раковину, полную грязной посуды.

– Я так много работаю, – опять объяснила Дженни.

Кевин колко глянул на полупустой стакан, в котором еще плавали нерастаявшие кубики льда.

– Что ты будешь пить? – спросила Дженни.

– Сухое белое вино, пожалуйста.

– Будь душкой и достань его из погреба. Я должна подняться в туалетную комнату.

Наверху она посмотрела на себя в отчаянии. Ее волосы торчали как у пугала, лицо было красным, а глазки казались крошечными от выпитого и от того, что она была ненакрашена. В старых джинсах и севшей T-образной рубашке она выглядела просто «задницей», а ее грудь – слишком огромной. Вынув кусочки фланели из подмышек, побрызгав духами промежность, она наложила жидкую основу и попыталась привести в порядок, правда без особого успеха, свою спутанную гриву. Она подошла к пишущей машинке и напечатала одним пальцем: «Мужчины не должны сваливаться, как снег на голову».

Из погреба с бутылкой поднялся Кевин, он выглядел так, как будто его пнули ногой в лицо. – Я обнаружил, что тебе не нравится наш свадебный подарок.

Дженни позеленела. – О нет, что ты! Мы поместили его туда потому, э-э, что мать Билли приехала на обед, а у нее был пудель, который, э-э, умер, и мы думали, что вид вашего пуделя может ее травмировать. – Она беспомощно пожала плечами. Стоило попробовать.

Затем возникла проблема отыскать штопор и чистый стакан, а затем миску, в которой можно было бы помыть грязный.

– У меня есть миска в кладовке под лестницей, – сказала Дженни. Затем, обеспокоенная тем, что не может вспомнить, закрыла ли она дверь на цепочку, Дженни схватила стакан и вышла. Но все было в порядке. Дверь она закрыла.

– Почему ты покупаешь Вискас, а не Магги Мил? – Спросил Кевин, посмотрев на одну из тарелочек Гарольда, облепленную мухами.

– Извини, Кев. Я знаю, что я отвратительная жена, но я только запомнила клички лошадей, как ты все поменял, а в сельском магазине не продают Магги Мил. Я становлюсь невменяемой, когда пишу, и я не кушаю целый день.

Кев поднял бровь, посмотрев на остатки яичницы на сковородке.

– Как продвигается книга?

– Нормально. Я перешла к женатым мужчинам.

– Основываешься на Билли?

– Билли слишком хорош. Большинство женатых мужчин, которых я знаю, как дети – во всем.

Она раздумывала о том, будет ли он использовать горячие щипцы, чтобы вытянуть эту гладкую, похожую на конфету баттерскотч, пробку, или будет ее выбивать. Он был все-таки в хорошей форме, его плоский живот опоясывал большой пояс от Гуччи.

Она умирала от желания выпить еще один стакан, но он отпил только четверть своего. Кевин не пил много, так как при больших дозах его язык начинал заплетаться. Ее просто гипнотизировали его сверкающие золотые запонки и медальоны.

– Ты не боишься оставаться здесь одна? – спросил он.

– А у меня здесь есть сигнальное устройство, связанное с домом Руперта, и сигнал тревоги против взломщиков, но так как Гарольд постоянно его отключает, я перестала использовать его.