Мой плохой босс

Это называется не обида. Это называется – Ярость. С большой буквы. И никак иначе.

Если я останусь в одной фирме с Верещагиным – через три-четыре недели я его просто отравлю. Дихлофосом для тараканов. Напшикаю в кофе. А флакончик запихну куда-нибудь Антону… с тыльной стороны. Или пилку для ногтей в горло затолкаю. На худой конец.

И сушить мне сухари лет на двадцать вперед.

Моя тьма – она ведь никуда не делась, клубится себе вокруг сердца, впивается в него голодными шипами, гудит.

«Щенок должен быть наказан».

О, да, должен!

Что мне было дано? Я поставила ублюдка на колени? Заломала на парковке? Мало! Чертовски мало!

Если бы этот мир работал как надо – этот вечер Антон бы закончил в растяжке на кровати.

За все это – за мудаков, которых он послал ко мне «скрасить одиночество», за угон тачки, за телефон и общий мудачизм в принципе.

За это было мало даже одной хорошей порки.

– Незаменимых нет, Геннадий Андреевич, вы же знаете, – холодно замечаю я.

– Если заменишь единицу нулем – замена-то вроде и состоится, но будет ли этот обмен равноценен? – вздыхает Смальков, явно ко мне подмазываясь.

А вот это уже не мое дело.

Пускай со всем этим разбирается Верещагин. А уж я постараюсь, чтобы в конце двух недель моей отработки моему преемнику досталось как можно больше самой неблагодарной работы.

Могла бы нагадить сильнее, например, перечислить платежи не туда, скажем, куда им следует поступать, или опоздать перечислением налоговых взносов – но тут проблемы грозили бы уже мне. Материальная ответственность и прочая херня у меня имелись.

Смальков вздрагивает – у него в кармане начинает вибрировать телефон. Он достает его из кармана, смотрит на дисплей, ухмыляется.

– Кажется, наш с вами босс не может простить мне ваше похищение, Ирина. Вы серьезно запали ему в душу.

Я молчу.

Если честно, у меня нет желания комментировать поведение Верещагина. Мне вообще плевать, что он там и кому не может простить. Кому-то явно алкогольные пары отшибли последние мозги.

В душу я ему запала…

В яйца, скорее, по которым я его метафорически двинула так, что они как колокола и зазвенели – на три улицы вокруг. И ничто его не интересует сейчас, кроме оскорбленного самолюбия. Вот только придется ему свои яйца оставить при себе. В этот раз – ни черта ему не светит. Он меня не напугал и не напугает.

Пальцем не шевельнут, чтобы его самолюбию полегчало. Повезет ему, если он проспится и поймет, в каком месте был куском дерьма.

Судя по тому, насколько я знаю его характер – на удачу рассчитывать не стоит.

А телефон не унимается, бьется и бьется в ладони у Геннадия Андреевича. Антон Верещагин – упрямый как козел, только не хочется мне оскорблять это благородное животное подобным сравнением.

Обычному пьяному море – по колено, Антону же – по щиколотку, не выше.

Смальков с минуту смотрит на дисплей, а потом пожимает плечами и принимает звонок.

– Да, Антон, – голос у Смалькова звучит невозмутимо. Он слушает, а потом так же спокойно возражает: – Ну, а ты что хотел, братец? Трепать Ирине нервы, пока её инфаркт не хватит? Или пока не хватит тебя?

Я не хочу подслушивать. И слушать в общем-то тоже. Но я слышу – рычащие интонации голоса Верещагина и спокойные ответы Геннадия Андреевича.

– Ну, нет, братец, давай ты уже уймешься, – категорично бросает в трубку Геннадий, – тебя занесло с самого начала и во всем виноват только ты сам. Протрезвеешь – сам поймешь. Оставь Ирину в покое. В конце концов, ты уже более чем достаточно начудил сегодня.

Я сижу, скрестив руки на груди. Пальцы левой руки вытягивают из-под блузки цепочку с подвеской, стискивают её. Только поэтому я понимаю, что очень нервничаю. Как и всегда, когда теряю контроль над ситуацией. Когда этот контроль перехватывает кто-то другой. Даже на чуть-чуть…

– Красивый у вас кулон, Ирина, – задумчиво замечает Смальков, и я вздрагиваю, чуть выныривая из собственных места. Телефон с погасшим дисплеем лежит у него на колене, под ладонью. Он уже закончил разговор.

– А, да, спасибо, – растерянно откликаюсь я, пытаясь нашарить только что проскочившее в голове спасибо, – это память кое о… чем.

– Не расскажете? – Смальков наклоняется чуть ближе, даже придвигается, вторгаясь в мое личное пространство.

Совершенно точно очевидно, что он пытается свести расстояние на нет, так же как и то, зачем он это делает. Уж больно откровенно он на меня пялится, то и дело соскальзывая глазами в расстегнутый на три пуговицы ворот блузки.

Нет, все-таки вредно бегать перед всей фирмой в одних только кружевных трусах. Вон оно – пожалуйста. Меня пытается соблазнить мужчина, который на меня сроду-то и не глядел как на женщину. И, скажем честно, меня устраивало то, что он не глядел. Я предпочитала вообще не заводить знакомств с мужчинами вне Темы, потому что принимать мои условия взаимодействия согласны далеко не все.

А без них – меня завести было очень сложно!

– Нет, пожалуй, это не те откровения, которыми я делюсь легко, – я качаю головой, – кстати, не обязательно было за меня заступаться.

– Ну, кто-то же должен, – Геннадий Андреевич смотрит на меня и пожимает плечами, – тем более, что вам по идее все равно у него в понедельник заявление еще подписывать.

– Ну и? Что в этом сверхъестественного? – переспрашиваю я.

– А ну как не подпишет? – настырно интересуется Геннадий Андреевич. – Он настроен сейчас очень плохо. Думаю, не откажется починить вам препоны. Может, вам стоит быть как-то… Поделикатнее?

– Мне? – повторяю я остолбенело. – Поделикатнее?

Конечно, кому ж еще, да? Я ж должна все простить и броситься Антончику на шею. Рыдая и раскаиваясь.

Ага, сейчас! Вы разбежались, сэр, притормозите вашего коня!

– Ну, хоть чуточку? – кажется, это Смальков произносит, уже поняв, кому и что он предложил.

– О да, – я улыбаюсь хищно и опасно, – я буду поделикатнее. Буду сама деликатность, Геннадий Андреевич.

Смальков смотрит на меня искоса, явно ощущая какой-то подвох в моем голосе. Но понять, в чем именно он заключается – даже такому умному мужику, как Геннадий Андреевич, просто не будет.

А вы поверили, что я действительно готова прогибаться под ублюдка? Ну, это вы зря!

Но встречу в понедельник по поводу моего увольнения я уже хочу. Поскорее!

В конце концов, два года я старалась быть перед Антоном Верещагиным кем-то иным, не самой собой, не доминанткой.

И пришла пора ему с ней познакомиться. Со мной познакомиться!