Руки прочь, профессор

– Ничего я тебе не должна, – вскрикиваю яростно, и тут же расплачиваюсь за поданный голос.

– Заткнись, – мудак снова прикладывает меня об пластиковую стенку. Потрох сучий. Ладно, в универ, но как я перед клубом-то эту мерзость замажу?

За моей спиной кто-то рычит, хлопает бешено дверца машина, я ощущаю движение спиной. А потом хмыря швыряет назад, и он все-таки выпускает мою руку из захвата.

Я действую как-то заторможенно, по крайней мере – мне так кажется, когда оборачиваюсь. Потому что позади меня обнаруживаются два тесно переплетенных мужских тела, сцепившихся в такой яростной драке, будто оба они хотят угробить друг друга. А может… И правда хотят…

А я как дура, стою, смотрю, хотя по идее, мне бы бежать отсюда…

– В машину лезь, безмозглая, – через силу, но я опознаю в этом злом, жгучем до боли приказе голос Ройха. И прихожу в себя. Бросаюсь к его тачке – ни в жизнь бы не села, если б не ситуация, ныряю на сиденье рядом с водителем, снова прижимаюсь к стеклу, чуть ли не носом.

Господи, никогда бы не подумала, что наш озабоченный мудак не только в черчении спец, но и в кулачных боях. Или это он просто злой настолько?

Как бы то ни было, дерется он так, будто в свободное от преподавания время проводит время на боксерском ринге. И явившийся ко мне за Вовкиными долгами кредитор, которые смотрится более мощным, раз за разом пропускает по морде. Раз, еще раз…

В моей крови медленно закипает кайф. Была б моя воля, сейчас бы рядом попрыгала, и даже помахала бы Ройху помпонами. Потому что… Единственным человеком, которого я ненавижу больше, чем тех, кто дает моему уроду-братцу в долг, является сам мой братец.

И это такой кайф – видеть, как Вовочкин дружбан огребает по самое не могу. В следующий раз он подумает, стоит ли давать Вовочке в долг.

И даже плевать, что выписывает животворящие пиздюли не кто-нибудь, а тот, кого я ненавижу и презираю. От взглядов которого каждую пару хочу помыться.

Похрен.

Сейчас я им любуюсь. Как никем. Не ожидала, вот правда.

В какой-то момент удар бритоголовому наносится близкий к критичному. Он валится на землю и не торопится встать. На месте Ройха – я бы пару раз двинула упавшей мрази в брюхо, до того ненавижу всю эту шваль, что пытается забрать у меня последнее, но Юлий Владимирович только сплевывает и быстро шагает к машине.

Садится, заводит двигатель, на меня не смотрит.

Машина трогается с места, и все что мне остается – смотреть, как бритоголовый слабо шевелится на тротуарной плитке.

– Пристегнись.

Сначала не очень получается осознать это слово. Что?

– Тебе все повторять по двести раз надо, Иванова? – выдыхает Ройх, и у меня от его бешенства мороз идет по коже. – Пристегнись уже.

Мои пальцы кажутся мне ужасно неуклюжими. Впрочем – не только мне, и совсем не кажутся.

Ройх бросает на суетливую и такую неловкую меня косой взгляд и брезгливо морщится.

– Что, с пилоном тебе сподручней справляться? Или ты все-таки члены щупать предпочитаешь?

Заливаюсь жарким румянцем, ежусь, пытаясь справиться с вернувшейся неприязнью. Не надо было его слушаться. Надо было сваливать и вызывать такси. А сейчас…

– Что, ни ответа, ни спасибо я от тебя не дождусь? – ядовито цедит Ройх.

– Спасибо, – благодарность выходит вымученной. Благодарить его мне по-настоящему сложно, потому что самое последнее, чего бы я хотела в своей жизни – это быть обязанной Юлию Владимировичу Ройху.

Хотя нет – быть избитой кредитором моего ушлепка-братца, пожалуй, хотела бы чуточку меньше.

– Охуенная из тебя собеседница, Иванова, – с кислотным сарказмом роняет Ройх, с какой-то совершенно отчетливой жесткостью выкручивая руль на перекрестке, – ничуть не удивлен, что стриптиз – все на что тебя хватило. С такой коммуникабельностью больше никуда тебя не возьмут. Даже не понятно, на кой хер ты учишься. Какой из тебя архитектор?

– Не ваше дело.

Хочется вцепиться ему в глотку, а лучше – броситься на полном ходу из машины. Только вот беда – у меня нет девяти жизней, как у кошки. Приходится терпеть. И огрызаться хотя бы не на каждое его слово.

На мое счастье – Ройх затыкается в кои-то веки. Так и едет, обливая меня презрительным молчанием. Похрен. Пусть будет презрительное молчание, лишь бы не приебывался.

Сижу на своем месте, делаю вид, что смотрю вперед, а на самом деле – на разбитые в хлам костяшки кулаков профессора. Снова и снова вспоминаю тот жестокий восторг, который меня одолевал, когда я наблюдала за дракой. За меня… Уже давно никто не заступался. Даже Анька, с которой с начала года резко ухудшились отношения. Видимо, слишком разные мы стали.

Я – слишком зациклилась на заработке, стала слишком душной для легкой на подъем Аньки. Ну и правильно, ее родители были живы и здоровы, и продолжали быть вполне обеспеченными людьми. Настолько, что Анька по праву считалась мажоркой. Я не была такой, пока папа был жив, но вполне себе принимала стипендию за прибавку к личным деньгами. Сейчас – уже не до этого. Сейчас – учусь на эти деньги жить, каждую заработанную копейку откладывая в кошелек под неудобным общажным матрасом. Для мамы.

Резкая остановка выталкивает меня из мыслей, в которых предпочла спрятаться. Смотрю в окно, вижу светящуюся вывеску какой-то гостиницы.

– Куда вы меня привезли? – дергаюсь, совершенно позабыв про ремень безопасности.

– Туда, где я смогу тебя наконец трахнуть, – глухо отвечает Ройх, глядя прямо перед собой, – и выкинуть уже из головы, к чертовой матери.

В ушах звенит, щеки пылают.

– Ну что ты так на меня вытаращилась, Иванова? – холодный голос Ройха, как ушат воды. – Ей богу, не видел бы своими глазами, как ты вьешься на пилоне без лифчика – подумал бы, что ты в монастырь собралась. Не строй целку. Можно подумать, для тебя это в новинку.

В том-то и дело, что да…

Но говорить это, даже яростно, с напором – сознаваться в собственной неопытности именно Ройху…

Я вылетаю из его машины, быстрее, чем успеваю сообразить. Хлопаю дверью с размаху, оглядываюсь, вижу стоящее на краю стоянки такси и водителя, жрущего шаурму, бросаюсь к нему.

– Свободен?

Водила умудряется утрамбовать себе за щеку остаток шаурмы и торопливо кивает. Видимо, с заказами совсем пиздец.

– Катерина! – слышу голос сзади, но только голову в плечи втягиваю. Игнорирую. Лучшее, что могу.

Что будет в универе – даже думать не хочу. Но теперь уже ничего не поделаешь.

– Кто это был? Парень твой? – отъезжая, водитель начинает проявлять любопытство.

– Нет. Просто козел, – отвечаю тихо, закапываясь глубже в недра толстовки.

– За нами едет.

Оборачиваюсь к заднему стеклу, и по спине медленно начинает течь холодный пот. И вправду едет, заоблачно понтоватый Ройховский Лексус. Повторот за поворотом, квартал за кварталом. Отстает ненадолго, потом снова нагоняет.

– Сука… – тихо шепчу, впиваясь ногтями в кожаную обивку сиденья. Ну вот что ему от меня надо? Мало, что ли, дур на нашем архитектурном, которые не могут сдать Юлию Владимировичу графику, физику зданий или термех? Почему я, почему я, почему я? Мне и так как-то дохуя проблем по жизни.

Картинки рисуются совершенно безрадостные. Вот сейчас мы доедем до общаги. Ройх выйдет из машины, дойдет до дежурной коменды и своим преподавательским авторитетом продавит идею оставить меня ночевать на улице. Там сегодня Мария Петровна, она вообще-то пускает меня, хоть я и возвращаюсь в общагу позже оговоренного часа. Но если свидетелем того будет преподаватель – не пустит.