Частичка тебя. Мое счастье

– Я не буду той, кто лишает вас каких-то прав, Артем Валерьевич, – я ежусь, снова скрещивая руки на груди, —давайте не будем терять вашего драгоценного времени. Я буду только вашим администратором. Больше мне ничего не надо.

– Моим администратором? – неожиданно кисло проговаривает Артем. – Или администратором Ольшанского?

Вопрос звучит ужасно странно.

– А что, есть разница?

– Оказывается есть, – глаза Тимирязева неожиданно остро вспыхивают, – особенно с учетом того, что очевидно лично мне. О том, как ты смотришь на него. Как он на тебя. Между вами явно не закрыто много личных вопросов. Что странно, с учетом его близящейся свадьбы.

Пару секунд я молча смотрю в светло-ореховые глаза Артема и пытаюсь понять, что мне на это отвечать.

А потом понимаю – ничего. Ничего мне тут не нужно отвечать, нужно развернуться и уйти нафиг.

Мужчина, выбравший другую женщину, пытается лезть в мою запретную зону, и более того, решил, что имеет право меня судить. А дальше что? Угрозы?

Будешь со мной или…

– Наш разговор не окончен, – слышу я за спиной жесткое.

– Окончен, – бесцветно отрезаю я и закрываю за собой дверь.

К черту!

Я иду к своей палате под дивный звон в ушах. Меньше всего я ожидала от Артема вот таких вот предъявлений. Он казался другим. Казался – ключевое слово, пожалуй.

– Энджи, – я вздрагиваю и понимаю, что шла по коридору практически вслепую – ничего не видя перед собой.

Удивительно ли, что я почти впилилась в Галину Дмитриевну, свою лечащую врачицу. И только шагнувший мне наперерез Ольшанский успевает меня перехватить до столкновения.

Твердые пальцы на плечах – как дно, за которое следует уцепиться моим якорям. Не время для душевного раздрая. Еще не все драконы побеждены. Не все изгнаны.

– Ты в порядке? – Ник крепче стискивает мои плечи, заглядывая в глаза.

И вот хоть волком вой, прося его так не делать.

– Да.

Ложь дается мне легко, но выходит плохо. Ник едва заметно морщится, и только по этому я понимаю, что он мне не поверил.

– Спасибо, что зашли, Николай Андреевич, – улыбаюсь я натянуто и шагаю мимо. Только бы не…

– Давай хоть до палаты тебя провожу.

…увязался за мной.

Черт!

– Тут пять шагов, я и сама могу дойти.

– Ну, не пять, а двадцать пять, и все-таки провожу. Еще вчера я тебя отправлял в больницу. Вряд ли ты исцелилась всего лишь за сутки.

Я слышу одобрительное фырканье Галины Дмитриевны и с трудом удерживаюсь от стона.

Она ведь как и все думает… Даже не подозревая, что этот конкретный “папаша” плевать на меня хотел. Он просто делает, как правильно в его системе мушкетерских ценностей. И плевать, что мне даром это не нужно.

Ладно, черт с ним. Я пролетаю оставшееся расстояние за несколько секунд и резко разворачиваюсь к Нику.

– Все, проводил, свободен.

– Ты не могла бы освободить мою сумку, Эндж? – улыбка Ника выглядит неестественно спокойной. – Мне не хотелось нарушать твоих границ и делать это самостоятельно.

– А разве ты не торопишься? – едко цежу я, чувствуя как внутри побулькивает злость. – К работе, к невесте, к свадебным хлопотам?

– Пятнадцать минут у меня есть. Я подожду.

– Вам вообще-то нельзя здесь находиться, – пытаюсь отбиться из последних сил.

– Втроем – нельзя. Одному – можно. Ну и на всякий случай… – Ольшанский поправляет сдвинутую на подбородок медицинскую маску.

Каждый раз когда я с ним говорю – испытываю непередаваемое ощущение, будто я цунами, а он – волнорез, предназначенный для моего уничтожения. Иначе почему раз за разом направленное в его сторону недовольство неизбежно оказывается проигнорировано?

И он не уйдет без сумки. Я его знаю. Боже, как же бесит, что я его настолько хорошо знаю.

– Что ж, придется сделать это побыстрее, – тихо шиплю я и, желая покончить с этим, шагаю в палату.

Ник без лишних слов двигает следом.

В палате чуточку попроще – здесь Ирина рассказывает кому-то по телефону, как плохо и скучно ей в больнице, с деталями – про то, как паршиво здесь кормят. Её много, её очень много. И хорошо, потому что…

– Как прошло с Тимирязевым?

Удивительный он все-таки человек. Умудряется не повышая голос перекричать очень громкую Ирину.

– Никак, – я раздраженно дергаю за язычок молнии, расстегивая стоящую на моей кровати спортивную сумку, – лучше бы не говорила. Можешь позлорадствовать.

– С чего мне это делать, Эндж?

– С того, что ты ведь меня предупреждал и все такое, – огрызаюсь я.

Все что есть внутри меня – кровоточит, разодранное в лохмотья.

Меня ведь и вправду предупреждали. Не один раз. Но я не хотела слушать советы от человека, решившего, что моя любовь к нему – это очень неудачная шутка. И не хочу сейчас.

– Мне ужасно жаль, что ты оказалась в этой ситуации, Эндж, – без всякого укора замечает Ник, – он изначально не был тебя достоин.

– Это не твое дело.

В который раз я это повторяю? В тысячный? Когда он уже меня услышит?