Добрые злые сказки

До мировых
космических станций
тысячи световых лет.

Скинут скафандр,
ставший ненужным.
Стало дышать легко.

И по глубоким
космическим лужам
можно гулять босиком.

Звездная пыль
в волосах и на коже.

Я
излучаю
свет.

Мимо идущий
Лунный Прохожий,
мне подает билет.

За поворотом
виднеется Ригель —
ярко горящий глаз.

Цирк-шапито
на метеорите,
клоун приветствует нас.

Жонглеры с Марса,
гимнастки с Венеры,
птицы с далекой Земли.

Мимо летят,
повинуясь ветру,
звездные корабли.

Вот майор Том,
в баре за стойкой
в джин добавляет лёд.

Тоже потерянный,
но еще стойкий,
хочет собрать звездолет.

Я улыбаюсь,
шагаю беспечно,
слушаю лунный блюз.

Я выбираю
космос и вечность.
И
навсегда
остаюсь.

Рядом шагает
беспечное детство,
сказкой с цветных страниц.

Космос теперь —
мое королевство.

Я – его
Маленький
Принц.

Игра

Мы играли весело целый год: я стоял на месте, ты шла вперёд. Ты держалась курса, я метил в цель. В промежутках были: коньяк, постель, сигареты, кофе, цветной экран, поезда, подземки, огни реклам. Кавардак, сумятица, ерунда; ничего о нежности, ни-ко-гда.

Это было правилом для двоих: ничего не значащий перепих. Не касаться сердца, не лезть в нутро, счёт вести по станциям на метро. Знать привычки тела, но не души, нет обета верности – нет и лжи. Не учить, не строить, не приручать. Проходить маршрутом: такси-кровать. Не стрелять в затылок, не бить под дых – это было правилом для двоих.

Это было правильным – мир жесток. Если только выставишь голый бок, если только скинешь с себя броню, то сейчас же выкосят на корню. Если дашь предательски слабину, то разбитым бригом пойдёшь ко дну. А решишь открыться, ну что ж, держи: получай картечью по струнам жил. Будь сожжённым заживо, но терпи, только опыт в памяти закрепи. А любовь – лишь фикция, просто страсть, половые фрикции, пот и грязь. Коматоз рассудка, прыжок во тьму. Ни к чему нам всё это. Ни к чему.

Мы играли весело целый год: покрывался звёздами небосвод, снег летел на шапки, свистел Борей, теплотрассы нежили голубей. Ты смеялась весело и легко, и ловила искорки языком. И зачем-то в рёбрах сердечный ком трепыхался каменным мотыльком. И зачем-то я растерял запас всех банальных слов, всех избитых фраз. Растворились уличный шум и гам, и народ, что двигался по домам. Я стоял, заполнившись вдруг свинцом, и держал в ладонях твоё лицо, повторяя пальцами контур скул.

Я пропал, любимая, я продул.

«Двадцать третьего числа…»

Двадцать третьего числа
такого-то года и такого-то месяца,
я арендую старый Кадиллак
цвета сигаретного дыма,
и поеду в Голливуд,
терпким черешневым вечером,
шурша по асфальтовой коже
новой грубой резиной.

Я проложу маршрут мимо песков и кактусов,
мимо жестяных указателей,
скрипящих на ветру,
мимо придорожных кафе,
принимающих людей без статуса,
где запах марихуаны
из ноздрей проникает в грудь.

Я выпью невкусный кофе