– Башню?
– Ну да, Дом Делателя! – Старик обвел жестом комнату вокруг себя. – Говорят, все это построил тоже он.
– Что, и библиотеку?
Старик рассмеялся:
– Весь Агрионт. По крайней мере, скалу, на которой он стоит. И Университет тоже. Он построил его и назначил первых адептов, чтобы помогали ему в работе, в чем бы она ни заключалась, и проникали в природу вещей. Мы все ученики Делателя, хотя я сомневаюсь, что об этом знают там, наверху. Он ушел, но работа продолжается, так?
– В каком-то смысле. А куда он ушел?
– Ха! Он мертв. Ваш друг Байяз убил его.
Глокта поднял одну бровь.
– В самом деле?
– Так гласит предание. Вы не читали «Падение мастера Делателя»?
– Эту чушь? Я считал, что там одни выдумки.
– Так и есть. Эффектная дешевка, но она основана на писаниях того времени.
– Писаниях? А что-нибудь из подобных вещей уцелело?
Старик прищурил глаза:
– Кое-что.
– Кое-что? И они есть здесь, у вас?
– Да. Особенно интересен один документ.
Глокта твердо посмотрел в глаза старика и произнес:
– Принесите его мне.
Древняя бумага хрустела в пальцах адепта-историка, когда тот осторожно разворачивал свиток и расстилал его на столе. Желтый морщинистый пергамент с обтрепавшимися от возраста краями густо покрывали неразборчивые письмена – странные, совершенно непонятные для Глокты.
– Что это за язык?
– Древний язык. Лишь немногие теперь могут прочесть его. – Старик указал на первую строку. – Здесь написано: «Повествование о падении Канедиаса, третий из трех».
– Третий из трех?
– Из трех свитков, я предполагаю.
– А где еще два?
– Утрачены.
– Хм.
Глокта взглянул в бесконечную тьму книгохранилища: «Удивительно, если хоть что-то не пропало в этих дебрях».
– О чем здесь еще говорится?
Старик-библиотекарь вгляделся в непонятные письмена, скудно освещенные трепетным светом единственной свечи. Он провел дрожащим пальцем по пергаменту, беззвучно шевеля губами.
– «Велика была их ярость».
– Что?
– Это начало: «Велика была их ярость». – Он медленно принялся читать: – «Маги преследовали Канедиаса, обратили в бегство верных ему. Они разрушили его твердыню, обратили в руины его дома и перебили его слуг. Сам Делатель, тяжко раненный в битве с братом Иувином, нашел убежище в своем Доме». – Старик развернул следующую часть свитка. – «Двенадцать дней и двенадцать ночей маги обращали свой гнев на врата, но не могли оставить на них следа. Затем Байяз нашел путь внутрь…»
Адепт разочарованно провел рукой по пергаменту: сырость или что-то еще оставило на нем пятно, так что знаки в следующих строках расплылись и их невозможно было прочесть.
– Я не могу разобрать… – проговорил он. – Кажется, что-то насчет дочери Делателя…
– Вы уверены?
– Нет! – отрезал старик. – Не хватает целого куска!
– Тогда оставьте его! Читайте с того места, где вы можете быть уверены.
– Хорошо, посмотрим… «Байяз преследовал его до самой крыши и сбросил его оттуда». – Старик шумно прокашлялся. – «Делатель упал, пылая огнем, и разбился о мост, что был внизу. Маги искали Семя вверху и внизу, но не нашли его».
– Семя? – недоуменно переспросил Глокта.
– Больше здесь ничего не написано.
– Какого черта это может значить?
Старик откинулся на спинку кресла. Он явно наслаждался редкой возможностью побеседовать на тему, которую знал досконально.
– Это означает конец эпохи мифа и зарождение эпохи разума. Байяз, маги – они олицетворяют порядок. Делатель же – фигура богоподобная: суеверие, невежество, я не знаю, что еще. В его образе должна быть доля истины. В конце концов, кто построил эту здоровенную чертову башню?
И он разразился дребезжащим смехом.
Глокта не нашел в себе сил указать адепту, что он уже изрекал эту самую шутку несколькими минутами раньше.
«И она уже тогда была несмешной. Повторение – проклятие старости».
– Так что же там про Семя?
– Не знаю. Магия, секреты, могущество? Это метафоры.
«Метафоры не произведут впечатления на архилектора. Особенно такие туманные».