Рикке быстро поняла, что они оба успеют повзрослеть к моменту, когда он ее отыщет, если она так и будет сидеть в своем изначальном потайном месте – наверху, между стропилами, где гнездились голуби. Было весело смотреть сверху, как Лео в безуспешных поисках обшаривает амбар, но, когда он вышел за дверь, решив поискать в других местах, ей это наскучило. Рикке спрыгнула вниз и зарылась в сено, оставив один ботинок торчать наружу, так, чтобы Лео мог его увидеть. В конце концов, играть интересно, только когда чувствуешь возможность проигрыша.
– Долго же ты искал, – сказала она.
А он симпатичный, подумала Рикке. Пускай даже не особо умный. К тому же у него странные манеры и непривычный выговор. Но это, наверное, неизбежно, если ты вырос в Союзе, а за симпатичный вид многое можно простить.
В любом случае она была рада, что он здесь. Хорошо, когда есть кто-то твоего возраста, с кем можно играть. Она любила делать вид, будто ей лучше всего самой по себе, но на самом деле так не бывает. Ее папа вечно был занят – вел бесконечные разговоры с седобородыми ублюдками, где все только и делали, что хмурились и качали головами.
Иногда Трясучка рассказывал ей истории о своих путешествиях по всему Земному Кругу и о самых разных и необычных людях, которых ему приходилось там убивать. Тем не менее у нее было чувство, что в дружбе между маленькой девочкой и одним из самых грозных воинов на Севере есть что-то не совсем правильное. Трясучка говорил, что не возражает, но ей не хотелось испытывать его терпение.
В Уфрисе было не так уж много детей, а те, что были, считали Рикке проклятой и не соглашались приближаться к ней из-за ее припадков. Лео ее припадки, кажется, не беспокоили – может быть, потому, что он пока что ни одного не видел. Может быть, все еще переменится, особенно если она опять обделается, что случалось более чем часто, к сожалению. Однако здесь она мало что могла сделать – и с припадками, и с их дерьмовыми последствиями.
Рикке поклялась никогда не волноваться из-за вещей, которых она не может изменить, а она принимала свои клятвы очень серьезно. Отец всегда говорил, что нет ничего более важного, чем твое слово. Обычно он говорил это, хмурясь и качая головой. Жалко, что он так часто хмурился, потому что, когда он улыбался, весь мир начинал светиться.
– Моя очередь прятаться! – завопил Лео.
Он ринулся наутек, поскользнулся, упал, перекатился в облаке сенной пыли, вскарабкался на ноги и исчез за дверью амбара. Почему-то Рикке стало грустно, когда она смотрела ему вслед. Ужасно грустно.
– Нет, – проговорила она, закрывая глаза. – Это было давным-давно.
Бесконечное изобилие
– Как моя стойка? – спросил Хлыст, оглядываясь через плечо на свою заднюю ногу.
– Мы еще вернемся к твоей стойке, – сказал Клевер.
– Примерно через год с такой скоростью, – пробурчал Нижний, поднимая свою секиру лезвием к солнцу и затем снова принимаясь его полировать.
– Если ты продержишься год. – Шолла, сосредоточенно хмурясь, пыталась отрезать от куска сыра как можно более тонкий ломтик, орудуя своим длинным тонким ножом.
– Не слушай эту жалкую парочку, – сказал Клевер. – К твоей стойке мы еще вернемся. Но всегда помни об одном: если ты вытащил меч, это значит, что ты уже совершил по меньшей мере одну ошибку.
– Чего? – переспросил Хлыст, скашивая на него глаза поверх плавающего кончика своего клинка.
– Разве что ты его чистишь, или точишь, или, может быть, решил его продать.
– А если вокруг сражение?
– Это значит, что ты сделал по меньшей мере две ошибки, а возможно, гораздо больше. Битва – не место для уважающего себя воина. Но если уж тебе пришлось на ней присутствовать, хотя бы имей достаточно вкуса, чтобы находиться подальше от того места, где сражаются.
– А что, если какой-нибудь ублюдок пытается тебя убить?
– В идеале тебе стоило бы догадаться об этом за некоторое время и прикончить его первым, предпочтительнее всего во сне. Именно для этого придуманы ножи.
– И еще чтобы резать сыр, – поправила его Шолла, с невероятной сосредоточенностью поднося ко рту ножик с прилипшей к плоской стороне тоненькой, почти прозрачной сырной чешуйкой. Как раз в тот момент, когда сыр уже коснулся ее губ, через двор прилетел порыв весеннего ветра и сдул его с ножа, словно пушинку с одуванчика. Шолла безуспешно попыталась перехватить его в воздухе.
– Вот чем хороши ножи, – сказал Клевер. – Во-первых, они дешево стоят, во-вторых, имеют множество применений. В то время как мечи стоят как черт знает что и годятся лишь для одного дела – того самого, которого любому человеку стоит избегать.
Хлыст недоуменно наморщил лоб:
– Ты так говоришь, будто учиться владеть мечом вообще незачем. Разве не это – твоя работа?
– Видишь ли, жизнь так устроена, что могут случаться ошибки. Именно в такие моменты умение владеть мечом может спасти твою никчемную шкуру от пары неопрятных дырок, как оно спасло мою в нескольких прискорбных случаях. Итак, вернемся к стойке…
– Клевер!
Через двор к ним шел Гринуэй, шагая так, словно это он тут все построил и был чрезвычайно доволен достигнутым. Заткнув большие пальцы за пояс и растопырив локти, словно о достоинстве человека можно судить по тому, сколько места он занимает.
– Черт, терпеть не могу этого дерьмоеда! – буркнула Шолла.
Она попыталась сбрить с куска сыра еще более тонкий ломтик и раздосадованно прищелкнула языком, когда он сломался.
– Ты прекрасно разбираешься в людях, – заметил Клевер, приветливо маша рукой приближающемуся Гринуэю.
Тот с насмешливой ухмылкой разглядывал Хлыста. Со времени безвременной кончины Магвира он взял на себя роль главного насмешника при Стуре.
– Это еще кто? – насмешливо спросил он.
– Это Хлыст. Я учу его пользоваться клинком. Точнее, учу им не пользоваться.
– Похоже, он полный кретин, – сказал Гринуэй.
– Что поделать, таких умников, как ты, в мире немного. Приходится обходиться теми, которые есть. Как там Стур, готов меня принять?
– Ты имеешь в виду, король.
Клевер непонимающе уставился на него:
– Ах да, король! Его-то я и имею в виду. Стур – это король, а король – это Стур. Мы же оба были рядом, когда он повесил цепь себе на шею, верно? И они с цепью тоже там были, причем оба были в крови.
Гринуэй поерзал пальцами за поясом портупеи.
– Когда-нибудь, Клевер, ты все же договоришься.
– Что же, грязь ждет каждого из нас. Есть способы попасть туда и похуже, чем излишняя словоохотливость. Итак, не пора ли сообщить Большому Волку новости? – Он кивнул в сторону мешка, который уже привлек внимание по меньшей мере половины мух в Карлеоне. – Прихвати его с собой, Хлыст, ладно?
Парень сморщил нос:
– А это точно надо? Он уже пахнет.
– Так уж все устроено, паренек, все мы воняем под конец. И да, это точно надо. Я не о себе беспокоюсь, можешь не сомневаться.
– Не ввязывайся там ни во что, а, вождь? – буркнула Шолла, не отводя взгляда от своего ножа и своего сыра.
– Хочешь верь, хочешь не верь, но я уже пятнадцать лет стараюсь так и поступать.
– Что ты тут вообще затеяла, черт подери? – спросил Нижний, когда Клевер отошел, чтобы предстать перед своим королем.
– Если отрезать ровно столько, сколько надо, – промурлыкала Шолла, – то он просто тает на языке…