Рога

– О, ты большой шутник, – сказал Моулд, кладя руки на штангу; сестра Беннет заняла позицию у него в головах скамейки. – Все же знают, что ты это сделал. Так что можешь смело убить заодно и себя. Все равно ты попадешь в ад.

– Я и так уже в аду.

Моулд хрюкнул, поднимая штангу, и снова ее опустил. Сестра Беннет смотрела на Ига.

– Я бы не осудила вас за самоубийство, – сказала она безо всяких предисловий. – Мне самой почти каждый день уже к обеду хочется себя убить. Я ненавижу, как люди на меня смотрят. Ненавижу лесбийские шуточки, которые они отпускают за моей спиной. Если ты не хочешь эту веревку из кладовки, она могла бы пригодиться мне.

Моулд поднял штангу и тяжело выдохнул.

– Я, – сказал он, – все время думаю о Меррин Уильямс. Особенно когда трахаю ее мамашу. Ты, наверное, не знаешь, но ее мамаша делает теперь для церкви уйму работы. Все буквально держится на ней. – Он помолчал и улыбнулся какой-то мысли. – Бедная женщина! Мы почти ежедневно молимся вместе. Чаще всего о твоей смерти.

– Вы… вы дали обет безбрачия, – сказал Иг.

– Безбрачие-хреначие. Я думаю, Господь рад уже тому, что я не кидаюсь на алтарных служек. Как мне видится, эта леди нуждается в утешении, и она уж точно не получит его от этого тюфяка-очкарика, за которым она замужем. Во всяком случае, нужного утешения.

– Я хочу быть какой-нибудь другой, – сказала сестра Беннет. – Я хочу убежать на свободу. Я хочу, чтобы я кому-нибудь нравилась. Игги, я когда-нибудь тебе нравилась?

– Ну… – смущенно сглотнул Иг. – Пожалуй, что да в каком-то смысле.

– Я хочу с кем-нибудь спать, – продолжила сестра Беннет так, словно он ничего не сказал. – Я хочу, чтобы кто-нибудь обнимал меня ночью в постели. Мне все равно, будет это мужчина или женщина. Мне все равно. Я больше не хочу быть одинокой. Я могу выписывать чеки от имени церкви. Иногда мне хочется снять все деньги с церковного счета и сбежать. Иногда мне этого очень хочется.

– Меня удивляет, – сказал Моулд, – что никто в нашем городе не подумал примерно наказать тебя за то, что ты сделал с Меррин Уильямс, чтобы ты своей шкурой почувствовал, что ты с ней сделал. Можно бы ожидать, что несколько неравнодушных граждан навестят тебя как-нибудь ночью и поведут прогуляться в лес. Прямо к тому дереву, где ты убил Меррин. Чтобы вздернуть тебя на нем. Если уж ты не хочешь вести себя прилично и повеситься сам, так надо сделать хотя бы это.

К своему собственному изумлению, Иг заметно расслабился, разжал кулаки, стал дышать ровнее. Моулд начал качать пресс. Иг поймал взгляд сестры Беннет и спросил:

– Так что же вас удерживает?

– От чего? – спросила сестра Беннет.

– От того, чтобы забрать все деньги и улизнуть.

– Бог, – сказала сестра Беннет. – Я люблю Бога.

– А что Он в жизни сделал для вас хорошего? – спросил ее Иг. – Сделал ли Он хотя бы, чтобы вам было не так больно, когда люди смеются за вашей спиной?

Или Он сделал, чтобы вам было больнее, потому что ради Него вы одиноки в мире? Сколько вам лет?

– Шестьдесят один.

– Шестьдесят один – это старость. Это почти слишком поздно. Почти. Вы можете позволить себе ждать хотя бы еще один день?

Сестра Беннет тронула свое горло, глаза ее тревожно расширились. Затем она сказала: «Я лучше пойду», повернулась и заспешила к лестнице.

Отец Моулд вроде даже и не заметил ее ухода. Теперь он сидел, положив руки на колени.

– Вы закончили упражнения? – спросил Иг.

– Остался еще один заход.

– Давайте я помогу, – сказал Иг, огибая скамейку.

Когда он подкатывал Моулду штангу, его пальцы коснулись пальцев Моулда, и Иг узнал, что, когда Моулду было двадцать, он и другие парни из хоккейной команды натянули лыжные маски, сели в машину и увязались за другой машиной, битком набитой парнями из «Нации ислама»[5 - «Нация ислама» – довольно умеренная негритянская организация, боровшаяся за гражданские права и продвижение в народ исламской веры.], приехавшими в Сиракузы из Нью-Йорка поговорить о гражданских правах. Моулд и его дружки прижали этих ребят к обочине и погнали их бейсбольными битами в лес. Они поймали самого из них неповоротливого и раздробили ему ноги в восьми местах. Потребовалось целых два года, чтобы парень смог хотя бы ходить без костылей.

– Вы и мама Меррин – вы действительно молились о моей смерти?

– Более-менее, – пожал плечами Моулд. – Честно говоря, она чаще всего взывала к Богу, сидя на моем члене.

– А вы знаете, почему Он не поразил меня молнией? – спросил Иг. – Вы знаете, почему Он не откликнулся на ваши молитвы?

– Почему?

– Потому что Бога нет. Все ваши молитвы – это шепот в пустой комнате.

Моулд снова поднял штангу – с большими усилиями, – опустил ее и сказал:

– Брешешь ты как собака.

– Все это наглое вранье. Никого там никогда не было. Это вам бы стоило воспользоваться этой веревкой.

– Нет, – сказал Моулд. – Ты никогда меня к этому не принудишь. Я не хочу умирать. Я люблю свою жизнь.

Так что ясно. Он может заставить людей делать только то, чего они сами в глубине души хотят.

Моулд дико скривился, хрюкнул, но не смог больше поднять штангу. Иг отвернулся от скамейки и направился к лестнице.

– Эй! – крикнул Моулд. – Мне же тут нужна помощь.

Иг сунул руки в карманы и начал насвистывать «Когда святые маршируют»; впервые за все это утро у него поднялось настроение. За его спиной копошился и тяжело дышал Моулд, но Иг даже не оглянулся и быстро взбежал по лестнице.

У выхода в атриум его обогнала сестра Беннет; на ней были красные рейтузы и блузка без рукавов, разукрашенная ромашками; она даже успела причесаться. Заметив Ига, она чуть не уронила сумочку.

– Отбываете? – спросил ее Иг.

– У меня… у меня же нет машины, – сказала, запинаясь, сестра Беннет. – Я хотела взять церковную машину, но боюсь, что меня поймают.

– Вы же очищаете церковный счет. Что тут значит какая-то машина?

Она секунду смотрела на Ига, а потом наклонилась и поцеловала его в уголок рта. При прикосновении ее губ Иг узнал про ужасную ложь, сказанную ею матери в возрасте девяти лет, и про тот ужасный день, когда ее импульсивно поцеловал один из ее учеников, хорошенький шестнадцатилетний мальчишка по имени Бритт, и о тайной, полной отчаяния капитуляции всех ее духовных твердынь. Иг видел все это и понимал, и ему это было безразлично.

– Благослови тебя Господи, – сказала сестра Беннет.

Иг не мог не рассмеяться.

7

Теперь ему не оставалось ничего, кроме как съездить домой и повидаться с родителями. Он свернул к родительскому дому.

Тишина в машине делала Ига нервным и беспокойным. Он попробовал включить приемник, но звуки били его по нервам и были даже хуже тишины. Его родители жили в пятнадцати минутах езды за городом, и это оставляло ему слишком много времени, чтобы подумать. Он, в общем-то, знал, чего можно ожидать от них, знал еще с той ночи, которую провел в тюрьме, задержанный для допроса относительно изнасилования и убийства Меррин.