Чаща

В тот же миг громила нанес свой удар. Дед ловко пригнулся и, выпрямившись, врезал с левой громиле по морде. Он хорошо попал, так что кровь из носа залила рот и подбородок, расползаясь под дождевыми струями.

– А, старый гондон, – сказал громила, ощупывая нос, – видно, порох еще не отсырел.

– Можешь убедиться, – ответил дед, улыбаясь и приплясывая на месте.

– Ты сломал мне чертов нос, – сказал громила.

– Подходи и увидим, получится ли поправить, – сказал дед.

К тому времени мы прилично отдалились от берега, и паромщик отчаянно вращал барабан, а вода шипела, захлестывая края. Жирдяй и чернокожий наблюдали сцену с явным удовольствием. Лула не произнесла ни звука, но желание поскорее попасть на тот берег и отправиться дальше было написано у нее на лице.

Громила вновь ринулся в атаку, и дед ловко, точно танцор, отступил вбок, отвечая встречным кроссом правой, и тут же, согнувшись, врезал левой по ребрам и добавил правой снизу в подбородок, уронив громилу на настил. Все вышло быстро, как удар змеи.

Так же внезапно дождь превратился в ледяной ливень, а река захлестнула все пространство парома. Новый костюм громилы мгновенно вымок до нитки.

– Надеюсь, ты получил урок, – сказал дед, оглядывая громилу сверху. – День был нелегкий, и пора закругляться.

– Старая сволочь, – сказал громила. Он поднялся на ноги, пошатнулся, отступил назад и позвал: – Жирдяй.

Жирдяй поспешно протянул ему револьвер.

– Тварь, – рявкнул дед, выхватил из кармана «дерринджер» и нажал курок. «Дерринджер» хлопнул, левое плечо громилы дернулось, но пуля прошла вскользь. Громила поднял свой револьвер и выстрелил. Удар сшиб деда с ног, усадив на палубу. Паром закачался. Волна окатила деда, который продолжал сидеть, зажимая рану на груди.

– Дедушка! – завопила Лула и кинулась помочь ему подняться.

Громила снова прицелился, кровь сочилась из его плеча.

– Оставь его, – сказал я. – С него уже достаточно.

– Я и тебя кокну, – пригрозил громила, – а потом мы с парнями сыграем свадьбу с твоей сестренкой, только без цветов и священника, прямиком в постель.

Едва он договорил, дед выстрелил снова. Звук был такой, будто кто-то щелкнул пальцами. Пуля угодила громиле в бедро, заставив припасть на колено.

– Проклятье, – произнес он. – Опять ты меня ужалил.

Жирдяй и чернокожий метнулись к деду, да только он обмяк, и Луле пришлось его выпустить. А я услышал скрип волокон рвущегося паромного каната. И, в довершение всего, еще один звук, будто вой волка, угодившего лапой в капкан. То был ветер, идущий по руслу Сабин и скручивающий реку в водяной смерч. Я видел, как он гнет к земле деревья по обоим берегам, а потом смерч настиг наш паром. Канат лопнул, и все взлетели на воздух. Последнее, что я помню, прежде чем врезался в воду, был мой мул, летящий, словно на крыльях, по какому-то своему маршруту.

(2)

Пока меня крутило под водой, я решил, что погиб. Со всех сторон в тело колотились какие-то обломки, сознание угасало, но река вынесла меня на поверхность. Казалось, легкие вырвутся из груди – так отчаянно я втянул в себя воздух. Я погрузился еще раз или два и наконец понял, что неведомо как очутился на берегу. Вернее, только наполовину. Ноги оставались в воде, а остальная часть меня поместилась в какой-то ложбинке.

Следующее, что я увидел, – крутящийся водяной смерч, узкий, но яростный, будто дикая кошка, сплетенный из ветра, реки и обломков повозки. Он приподнял мне ноги, намереваясь утянуть за собой, но я крепко вцепился в какие-то торчащие из берега корни. Дальше все тело поплыло в воздухе, но я не выпускал узловатые корни, и водяной смерч прошел мимо, бросив меня, как ненужный мусор. Помогая руками, я чуть высунулся над краем моей норы, глядя, как кружащий дьявол рвет поверхность реки и обрушивается на берег, раскидывая вокруг обломки деревьев. Он взвыл в последний раз, точно раненый зверь, и утих так же быстро, как появился, в облаке из листьев, веток и грязи нырнув в лесную чащу.

Я ощупал голову. Несколько ссадин кровоточили, но, по сравнению с тем, что я пережил, это было не в счет. На карачках выполз из своего укрытия на твердый берег. Я не мог встать на ноги, приходилось ползти. Я был слабым, как новорожденный котенок. Присев на берегу, оглянулся на реку. Дождь поутих, но все еще шел.

На воде колыхались обломки парома и нашей повозки, и между ними я увидел паромщика. Лицо его было погружено в воду, правая рука торчала из плечевого сустава под совершенно невозможным углом. Предплечье тоже вывернуто, а пальцы шевелились, будто он подавал из-за спины какие-то знаки. Только шевелила их вода. Наконец река унесла его из виду. Я попытался встать на ноги, но снова присел. Похоже, небо оказалось у меня под ногами, а земля наверху.

Тут я почувствовал на плечах чьи-то руки. Обернувшись, я увидел мужчину и молодую женщину. Как раз мужчина и держал меня за плечи. Тощий малый в огромной шляпе, которая едва на проглотила его голову. Вряд ли можно выглядеть глупее, даже напялив корзину на свою репу.

– Ты как, паренек? – спросил он.

– Бывало лучше.

– Да уж, – сказал он. – Я видел, как это было. Я и Матильда.

– Точно, – сказала женщина. – Мы видели.

Как и ее спутник, она промокла до нитки. Простоволосая брюнетка с длинным лицом и подбородком, где поместилась бы еще одна физиономия. Будь она хоть капельку тоньше, а одежда чуть более изношенной, я смог бы разглядеть ее хребет, да и ландшафт за ее спиной.

– Все к черту унесло, как языком слизнуло, – сказал мужчина.

– Кто-нибудь уцелел? – спросил я.

– Кто погиб, не знаю, – сказал он, – только видел, на тот берег выбрались трое и девушка, да еще лошади. На одну сели толстяк и здоровенный малый, на другую – девушка и ниггер. Сдается, компания была ей не по нутру.

– А тело старика нигде не видели?

– Не, – сказал мужчина. – Не видали. Разве еще здоровую гнедую – вон там, на дереве.

Поглядев, куда он указывал, я увидел лошадиную ногу между ветвей разломленного пополам вяза.

– Так вот почему они ехали парами, – произнес я. Не то чтобы рассуждал, скорее сорвалось само собой.

– Надо думать, – сказал он.

– А мулов не видели?

– Ну да, на пароме, потом недолго в речке, – сказал он. – Один-то улетел, а еще два в воде были. А после их не видел. Были, значит, и нет их. Может, сомы утянули. Или унесло. С таким ветром не мудрено. Не заметишь, что к собственному заду прилипло.

Женщина фыркнула, как лошадь, и мужчину это развеселило. Он рассмеялся, только мне было не до смеху.

– Те, кто перебрался, ты их знаешь? – спросила Матильда.

– Только мою сестру, Лулу. С нами был еще дед, но его застрелили. Он умер прежде, чем налетел смерч. А эти забрали мою сестру. Я должен ее вернуть.

– Если и переплывешь на тот берег, пешком, без лошади, их не догнать. Да и вода еще слишком бурная. Тут, пожалуй, и аллигатору не переплыть. Лучше ступай доложиться властям. Идти-то сможешь?

С его помощью, как я убедился, я смог держаться на ногах, но меня все еще пошатывало.

– Нам, значит, надо куда-то тебя доставить, – сказал мужчина. – Мы, вот, с женой, хотели испробовать новый паром, на пикник, вроде как, переправиться. Такое дело. Глядели с горы, пока тот паромщик вас перевезёт. А тут этот вертун.

– Не видала вертунов прежде, – сказала Матильда. – Ни по воде, ни посуху.

– Мне довелось, раза три-четыре, – сказал мужчина. – Но такого мелкого, и чтобы шел прямо по реке, ни разу. А этот прямо что-то. Слыхал, как ниггеры болтали о таком деле, вертуне в реке, да решил, обычные ниггерские байки.

– Как будто ненастоящий, – сказала Матильда.

– Очень даже настоящий, – сказал я.