Пойма

– Нет, мэм.

– Он тогда достал себе бутылку виски, немного пил, совсем чуть-чуть, а потом ходил туда по маленькой водичке. Ну, знаешь, делал пи-пи.

– Прямо в виски?

– Всё, как я и говорю. Вот пока бутылка под самый край не наполнялась. Выпил и взад вернул, можно так сказать. Крышком закрывал, поболтал. И знаешь зачем?

– Нет.

– Потому как говорят, так Дедушка любит. Ему от человеческой водички более острее вкус делается.

– Дедушка?

– У Дедушки много разных имён есть. Сатана. Вездефуфел. Дявол. Тута штук такой, ты когда его вызываешь, так и не понять, с ним говоришь или с каким-то из его солдатов, но это и не важно совсем. Красавчик этот, видишь ли, пытался делаться Странник.

Мисс Мэгги прервалась, чтобы сплюнуть. Для этого дела стояла у неё на полочке у плиты большая треснутая чашка, и вот она потянулась за этой чашкой и сплюнула туда табачный сок. Утёрла губы тыльной стороной ладони и продолжала:

– Хочешь делать правильно – ну, то, что собирался делать Красавчик, – надо ходить внизу, в пойме, где лес совсем густой, и находить, чтобы там было перекрёсток.

– Так перекрёстки-то везде есть, мисс Мэгги.

– Ага. Но самое лучшое место, чтобы встречать дявола или кого-то из его солдатов, – это в самый густой лес глубоко в пойму, где одна тропинка другую крест-накрест делает. И вот там надо быть, когда оба-двое стрелки? смотрят прямо вверх.

– Какие такие стрелки?

– Стрелки на часах, мальчик мой. Двенадцать полночь. Для этого надо иметь хорошие карманные часы, чтобы правильно показывали. Потому надо ведь успевать в правильное время. Надо вставать прямо на посередину, где дорога крест-накрест делает, и ещё обязательно чтобы был с собой виски, в который делал пи-пи.

– И Красавчик так и сделал?

– Говорят, сделал. Говорят, ходил он в пойме, взял с собой бутылку виски, куда делал пи-пи, и скрипку, и смычок, вставал на перекрёсток, и правда – когда проверял со спичкой свои карманные часы, кто-то ему вот так тук-тук по плечу.

Тогда он сразу поворотился, смотрит – а там дявол. У него большая-большая голова, совсем как тыква, чёрный костюм и блескучий чёрный штиблет, и вот он весь улыбается, кивает на бутылку с виски и говорит Красавчику: «Это для меня?» А Красавчик, он говорит: «Да, для тебя, если только ты дявол». А этот голова-тыква, он и говорит: «Я, можно так сказать, его главный бригадир, Фуфел».

– Фуфел?

Мисс Мэгги опять прервалась и сплюнула в чашку.

– Ага. Фуфел. Я-то всегда догадывалась, Фуфел – это, наверно, от «Вездефуфел». Ну, ты понял. ВездеФУФЕЛ.

– Да-да, мэм… А кто это – Вездефуфел?

– А это просто ещё одно имя для дявола, Малёк. Вот как «лукавый» или «нечистый». Это, наверно, на Севере так его зовут или ещё где. Но вот именно этот – кто он был, взаправду сам дявол или его какой-то слуга, тут сказать не могу. Только кто бы там не было, а он был во власти заключать сделку. Так вот, берёт он виски, хлебает один большой-большой глоток и говорит Красавчику: «Чего хочешь?» А Красавчик, он говорит: «Хочу, чтобы я играл на этой вот самой скрипке более лучше всем на белом свете». А Фуфел ему: хорошо, говорит, это можно, но надо, чтоб ты, Красавчик, поставляешь свой знак на нужном месте.

– Свой знак?

– Это уж так у них – нельзя, чтобы писать своё имя, надо, чтобы знак поставлять.

– Ой-ой.

– И вот Фуфел этот доставает у себя из плаща такую большую и длинную бумагу – такую бумагу господа-законники, который сами на дявола сильно похожи, называют «контакт».

– Контакт?

– Вот именно, Малёк. Контакт.

– А, контракт!

– Ну ладно, тогда, значит, так. Только ты мне не поправляй. Некультурно.

– Хорошо, мэм.

– Тогда этот Фуфел, он вырвает из руки у Красавчика смычок и резает со смычком этим ему кончик от пальца. Потом приказает Красавчику поставлять знак на нужном месте – приложить палец, чтобы немножко кров остался, и говорит: «Вот, держи свой смычок. За то, что я тебе давал, ты мене свою душу давал».

Ладно, говорит Красавчик, и давай прямо тут же играть, и чудеса – кажется, как будто это у него вообще другой смычок и вообще другая скрипка. То есть они-то всё то же самое, но и не то же. Понял, чего говорю?

Я совсем уже запутался, но ответил, что понял.

– Так вот, Красавчик этот, он прямо там давай играть, и получается самый-самый красивый звук, какой только слышать можно. А когда заканчивал последнюю ноту, смотрит – а Фуфел и этот его контакт… то есть контракт с кровяным знаком, их как не было никогда.

Теперь Красавчик стал совсем рад. Он самый лучший скрипач. Его женщины любят. Он на танцы ходит, а вокруг всё женщины, женщины. Он давает всем выпить за бесплатно, а ему куча народу говорит – ай, какой ты добрый, Красавчик-скрипач! Вот это у Красавчика жизнь так жизнь! И вот попадает как-то на большом празднике в городе Биг-Сэнди, он играет, люди танцевают, а потом он остановился передохнуть маленько, и подходит такой к нему паренёк, заикается весь, ну и спрашивает, не можно ли ему тоже, значит, чтобы спеть и сыграть. Одна-два песенки, понимаешь.

Красавчик видит – да ведь тут он может ещё больше выглядеть молодец. Разрешает – пусть себе поиграет парнишка. Думает, этот-то всё равно с ним не будет сравняться – ему ж дявол никак не помогал, так что если поиграет вот так же, позаикивается, то и звучать это будет, как будто курица початок от кукурузы клювает. А сам Красавчик через это будет ещё более лучше показаться, понял?

– Да, мэм.

– И вот Красавчик этот, он хочет, чтобы ему все совсем заднее место станут лизать, вот он выводит этого парнишку и говорит: ну, значит, тут один хочет одна-два песенки поиграть, попеть маленько. Сам он, говорит, его ещё не слышал, но надо же дать пареньку возможность. И вот этот робкий парень – он, оказывается, с городка под названием Гилмер – выходит, ударивает со смычком по струнам – и ну давай наяривать! И знаешь что, Малёк?

– Нет, мэм.

– А хорошо выходит! Играет на этой скрипке, как будто с ней в руках родился. И поёт. Поёт вообще здорово, потому когда поёт, больше не заикивается. И все люди тогда танцевают, начинают притопывать да прихлопывать, и после как сыграл одну песенку, этот парень, как я слышала, на имя Ормонд, он ещё одну играет, потом ещё одну, словно бы это какой-нибудь андел небесный держит смычок, и так вскорости про старого доброго Красавчика-то нашего все и забывали. И никому-то он уже не нужный стал.

– Ох он и разозлился, наверно!

– Ого-го-о-о, а как же! Вдруг ни с того ни с сего, прямо на посередине самого быстрого танца, Красавчик со своей скрипкой прыг и этому парню, Ормонду, прямо по темечке хрясь, а тот бах – упал. Он и давай его колотить. И колотил, пока скрипка на мелкий кусок не поломалась, а потом как давай Ормонда этого душить, душил, душил – совсем насмерть задушил.

Ну что? Все на Красавчика тут уставились, у него смерть на руках, а скрипка – а нету больше скрипки-то! На кусочка разлеталась вся. И вот он хвать скрипку у Ормонда этого и бегом бегёт через чёрный ход, пока люди сообразили, чего делать-то. Они – за ним. Только поздно. Красавчик пойму как своих пять пальцев знает, убёг, конечно. С тех пор и делался он Странник.

Потому как это было, что чёрный убивал чёрного, закон белых людей искать его не стал, а чёрные в этом разе ничего делать не могли, так вот. А Красавчик, он выбирался на другой стороне поймы и – давай себе.

– Что – давай?

– А странничать. Стал он, видишь ли, вроде как попрошайка. Ходит от одного дома к другому, пытается выпросить себе чего-то покушать и вообще, а люди слышат, что этот парень бродит по деревням со скрипкой, играет одну-два песенки за покормить, только играет совсем нехорошо. И люди, которые это слышат, они и не подумают, что это Красавчик, потому Красавчик – он ведь так хорошо играет, как свинья жрать умеет. А это всё-таки Красавчик.

– Как же это он так разучился играть?

– Дойдём об этом. Чего ты впереди забегаешь?

– Простите, мисс Мэгги.