Обращаться с осторожностью

– Мистер Рамирес готов принять вас.

Я посадил тебя на бедро, и мы пошли за секретарем по коридору в конференц-зал, огороженный стенами из матового стекла. Девушка придержала дверь, но мне все равно пришлось наклонить тебя, чтобы протиснуться. Я перевел взгляд на Рамиреса, хотел посмотреть на его реакцию, когда он увидит тебя.

– Мистер О’Киф, – сказал мужчина и протянул руку.

Я ответил на рукопожатие:

– Это моя жена, Шарлотта, и мои девочки, Амелия и Уиллоу.

– Дамы, – приветствовал Рамирес и повернулся к секретарю. – Бриони, почему бы тебе не принести нам карандаши и пару раскрасок?

За моей спиной фыркнула Амелия. Я знал, о чем она думала: этот парень понятия не имел, что раскраски – для малышей, а не для девочек-подростков, которые носят лифчик.

– Стомиллиардный карандаш, сделанный компанией «Crayola», был цвета барвинок, – сказала ты.

Рамирес изогнул брови.

– Рад это узнать, – ответил он, потом махнул женщине, которая стояла неподалеку. – Хочу представить вам мою коллегу, Марин Гейтс.

Женщина выглядела так, как и полагается юристу: забранные назад черные волосы, темно-синий костюм. Она могла показаться симпатичной, но что-то в ее внешности выбивалось. «Должно быть, губы», – решил я. Женщина словно выплюнула нечто очень противное.

– Я пригласил Марин поучаствовать в нашей встрече, – сказал Рамирес. – Прошу, садитесь.

Но не успели мы сдвинуться с места, как вернулась секретарь с раскрасками. Девушка передала Шарлотте черно-белые листовки с заголовками «РОБЕРТ РАМИРЕС, АДВОКАТ».

– Смотри, – сказала ваша мать, взволнованно глянув в мою сторону. – Кто бы мог подумать, что в адвокатской конторе по искам будут свои раскраски?

Рамирес заулыбался:

– Интернет – удивительное место.

Сиденья в конференц-зале оказались слишком узкими для «ортопедических штанов». После трех бесплодных попыток сесть с тобой я вновь взял тебя на руки и повернул лицом к адвокату.

– Чем мы можем вам помочь, мистер О’Киф? – спросил адвокат.

– Сержант О’Киф, – поправил я. – Я работаю в Бэнктоне, штат Нью-Гэмпшир, в полицейском участке. Уже девятнадцать лет. Мы с семьей только что вернулись из «Дисней уорлд», по этой причине я пришел сегодня к вам. Со мной еще никогда так ужасно не обращались. Поездка в «Дисней уорлд» – что тут может быть необычного, да? Однако нас с женой арестовали, детей у меня забрали и передали в органы опеки, младшая дочь оказалась в больнице одна, перепуганная до смерти… – Я перевел дыхание. – Частная жизнь – это фундаментальное право, которое было немыслимым образом нарушено для моей семьи.

Марин Гейтс прокашлялась:

– Вижу, вы до сих пор расстроены, офицер О’Киф. Мы попытаемся помочь вам… но нам нужно, чтобы вы немного замедлили темп и вспомнили, как все было. Почему вы поехали в «Дисней уорлд»?

И я рассказал ей. Рассказал про несовершенный остеогенез, про мороженое, про то, как ты упала. Про мужчин в черных костюмах, которые вывели нас из парка аттракционов и вызвали «скорую помощь», желая побыстрее избавиться от нас. Про женщину, которая увезла Амелию, про нескончаемые допросы в полицейском участке и то, как никто не верил мне. Про шутки от моих коллег в полицейском участке.

– Мне нужны имена. Я хочу подать иск в суд, и побыстрее. Хочу засудить сотрудников «Дисней уорлд», больницу, полицейский участок. Хочу, чтобы ответственные за свои должности люди понесли наказание, хочу денежной компенсации за тот ад, через который мы прошли.

Когда я замолчал, лицо мое пылало. Я не мог взглянуть на твою мать, не хотел видеть выражения ее лица.

Рамирес кивнул:

– Вы говорите о довольно дорогостоящем процессе, сержант О’Киф. Любой юрист, который за него возьмется, сперва должен проанализировать затраты и прибыль. Я могу сказать вам прямо сейчас, что, пусть вы и ждете денежной компенсации, вы ее не получите.

– Но те чеки у вас в приемной…

– Остались после процессов, где имелись веские жалобы. Из вашего рассказа я могу сделать вывод, что сотрудники «Дисней уорлд», больницы и органов опеки просто выполняли свои обязанности. Врачи имеют законное право докладывать в полицию о подозрениях на жестокое обращение с детьми. Без справки от лечащего врача полиция имела все основания арестовать вас в штате Флорида. Органы опеки обязаны защитить в такой ситуации детей, особенно когда они слишком малы и не могут самостоятельно говорить о состоянии своего здоровья. Надеюсь, что, как страж правопорядка, вы отступите на шаг и посмотрите на произошедшее трезво. Тогда вы увидите, что как только Нью-Гэмпшир предоставил информацию о здоровье вашего ребенка, то детей сразу же вернули, вас с женой отпустили… Конечно, вам пришлось непросто. Однако раздражение не повод для подобных исков.

– Что насчет морального ущерба? – вспылил я. – Вы хоть понимаете, каково было мне? И моим детям?

– Уверен, что ежедневные заботы о ребенке с подобными осложнениями куда тяжелее, – сказал Рамирес; Шарлотта тут же перевела на него взгляд, и адвокат сочувственно улыбнулся ей. – Я лишь хочу сказать, что это непросто. – Он подался вперед, чуть нахмурившись. – Но я не так много знаю о… как это называется? Остео…

– Несовершенный остеогенез, – тихо проговорила Шарлотта.

– Сколько переломов было у Уиллоу?

– Пятьдесят два, – вмешалась в разговор ты. – А вы знаете, что единственная кость, которую еще ни разу не ломали фигуристы на льду, – это слуховая косточка?

– Нет, я не знал, – потрясенно ответил Рамирес. – Вижу, ваша девочка особенная.

Я пожал плечами. Уиллоу, ты оставалась самой собой, чистой и простодушной. Другой такой не было. Я понял это в тот момент, когда взял тебя на руки, завернутую в пенистый материал, что уберег бы от травм: твой дух был крепче тела, и, несмотря на слова врачей, я всегда считал, что переломы случались именно поэтому. Какой скелет выдержит столь огромное сердце?

Марин Гейтс прокашлялась:

– Как вы зачали Уиллоу?

– Э-э-э… – подала голос Амелия, о которой я совершенно позабыл. – Какой отстой!

Я покачал головой, предостерегающе глядя на нее.

– Нам было непросто, – сказала Шарлотта. – Мы уже собирались прибегнуть к ЭКО, но тут я обнаружила, что беременна.

– Еще отстойнее, – вздохнула Амелия.

– Амелия! – Я передал тебя матери и притянул к себе твою сестру. – Подожди нас за дверью, – тихо проговорил я.

Когда мы вышли в приемную, секретарь посмотрела на нас, но ничего не сказала.

– О чем вы будете дальше говорить? – с вызовом спросила Амелия. – О своем геморрое?

– Хватит! – прикрикнул я, стараясь не устраивать сцен перед секретарем. – Мы скоро уйдем.

Возвращаясь по коридору, я услышал цоканье высоких каблуков: к Амелии подошла секретарь.

– Хочешь чашечку какао? – спросила девушка.

Когда я зашел в конференц-зал, то услышал голос Шарлотты:

– …но мне было тридцать восемь лет, – сказала она. – Знаете, что пишут в карте пациентки, когда ей тридцать восемь? «Старородящая». Я переживала, что у ребенка обнаружат синдром Дауна, о несовершенном остеогенезе я и не слышала.

– Вам не делали амниоцентез?