Обращаться с осторожностью

– Уиллоу, – прошептала я имя, на котором мы сошлись. Мне пришлось убеждать Шона. «Я не согласен, – сказал он. – Это же значит „плакучая ива“». Но мне хотелось дать тебе девиз, имя дерева, которое гнется, но не ломается.

– Уиллоу, – снова прошептала я, и среди этой какофонии – голосов медицинского персонала, гудения приборов и твоего пронзительного от боли крика – ты услышала меня.

– Уиллоу, – сказала я громко, и ты повернулась к источнику звука, будто это слово было сродни моим объятиям. – Уиллоу, – повторила я, и ты перестала плакать.

Когда я была на пятом месяце беременности, мне позвонили из ресторана, где я тогда работала. Мать главного кондитера сломала бедро, а в тот вечер ждали ресторанного критика из «Бостон глоуб», и меня учтиво попросили: не могу ли я прийти и приготовить шоколадный мильфей с пряным шоколадным мороженым, авокадо и банановым брюле?

Признаюсь, я повела себя эгоистично. Я казалась себе нерасторопной и толстой, и мне хотелось вспомнить, что раньше я могла не только играть в «поймай рыбку» с твоей сестрой и рассортировывать белье на светлое и темное. Оставив Амелию с няней-подростком, я поехала в «Каперс».

Кухня нисколько не изменилась за годы моего отсутствия, хотя новый шеф-повар переставил все в кладовке. Я немедленно расчистила для себя рабочую поверхность и взялась за слоеное тесто. Где-то в середине процесса я уронила кусочек масла, нагнулась поднять его, чтобы никто не поскользнулся и не упал. Стоило мне податься вперед, и я поняла, что уже не могу согнуться пополам, как раньше. Ты притаилась внутри, заставив меня тоже замереть.

– Прости, детка, – громко сказала я и выпрямилась.

Теперь я думаю: возможно, именно тогда ты получила семь переломов? Я уберегла другого человека от падения, но причинила вред тебе?

Ты появилась на свет в начале четвертого, но я не видела тебя до восьми вечера. Каждые полчаса Шон уходил, чтобы узнать новости. «Она на рентгене. У нее берут кровь на анализ. Они думают, что у нее перелом лодыжки». В шесть часов он принес хорошие вести: «Третий тип, – сказал он. – У нее семь заживающих переломов и четыре новых, но она прекрасно дышит». Я лежала на больничной койке и безудержно улыбалась, думая, что я, наверное, единственная мать в родильном отделении, которая рада подобным новостям.

Уже два месяца, как мы знали, что ты родишься с болезнью несовершенного остеогенеза – НО. Эти две буквы алфавита прочно войдут в наш обиход. Из-за недостатка коллагена кости становятся столь хрупкими, что ломаются от простого толчка, поворота, сжатия. Существует несколько типов, но только при двух переломы заметны в утробе, что мы и увидели на УЗИ. Специалист так и не смогла установить, был ли у тебя второй тип, фатальный при рождении, или третий, тяжелый и деформирующий. Я узнала, что за несколько лет ты можешь пережить сотни переломов, но сейчас меня это не волновало: впереди у тебя целая жизнь, чтобы перенести это.

Когда буран немного улегся, Шон уехал домой за твоей сестрой, чтобы она могла с тобой встретиться. Я наблюдала за доплеровским радаром: тот отслеживал передвижение снежной бури с юга, которая переходила в ледяной дождь, парализовавший аэропорты в Вашингтоне на целых три дня. В дверь постучали, и я с трудом приподнялась; по швам пробежала жгучая боль.

– Привет, – сказала Пайпер, заходя в комнату и садясь на край кровати. – Я слышала новости.

– Знаю, – ответила я. – Нам повезло.

Она помедлила, после чего улыбнулась и кивнула:

– Ее скоро принесут.

В эту секунду медсестра вкатила в палату детскую кроватку и прощебетала:

– А вот и мамочка!

Ты спала на спинке, на волнообразной пенистой клетке для яиц, которой покрыли дно пластиковой кроватки. На твоих крошечных ручках и на левой лодыжке были бинты.

Чем взрослее ты будешь, тем легче будет понять, что у тебя НО. Знающие люди увидели бы это по изгибу рук и ног, по треугольной форме лица и маленькому росту, ведь ты никогда не вырастешь выше трех футов, но тогда, даже с твоими бинтами, ты выглядела безупречной. Кожа бледно-персикового цвета, крошечный ротик, похожий на малинку. Пушистые золотистые волосики, ресницы длиной с мой ноготь. Я хотела прикоснуться к тебе, но, опомнившись, убрала руку.

Я так жаждала твоего спасения, что не думала о предстоящих трудностях. Да, я родила прекрасную дочку, но хрупкую, как мыльный пузырь. Будучи твоей матерью, я обязана была защищать тебя. Но что, если я только причиню тебе вред?

Пайпер и медсестра обменялись взглядами.

– Хочешь обнять ее? – спросила подруга и просунула руку под пенистую подложку, а медсестра приподняла края, наподобие крыльев, чтобы поддержать твои ручки.

Очень медленно они устроили пену на моей согнутой руке.

– Эй! – прошептала я, придвигая тебя ближе.

Моя рука, пойманная в ловушку, коснулась жесткого края пенистой подложки. Сколько же времени должно пройти, прежде чем я смогу коснуться твоей влажной кожи? Я вспомнила о тех днях, когда в младенчестве плакала Амелия и я забирала дочь к себе в кровать и засыпала в обнимку, боясь перекатиться на бок и задеть ее. Но с тобой другое дело: достав тебя из кроватки, я могла причинить вред. Даже когда гладила по спинке.

Я подняла голову и посмотрела на Пайпер:

– Может, тебе стоит взять ее…

Пайпер опустила тебя рядом со мной и провела пальцем по твоей заостренной головке:

– Шарлотта, она не сломается.

Мы обе знали, что это ложь, но, прежде чем я смогла что-то ответить, в комнату ворвалась Амелия, в заснеженных варежках и шерстяной шапке.

– Она здесь, она здесь! – пропела твоя сестра.

В тот день, когда я рассказала ей о тебе, Амелия спросила, успеешь ли ты родиться к обеду. Я ответила на это, что придется подождать где-то пять месяцев, и она решила, что это слишком долго. Тогда Амелия сделала вид, будто ты уже появилась на свет: носила повсюду свою любимую куклу и называла ее Сисси. Когда Амелия уставала или отвлекалась, то роняла куклу головой вниз, а твой отец смеялся. «Хорошо, что можно потренироваться», – говорил он.

Шон заполнил собой дверной проем, а Амелия забралась на постель, устраиваясь у Пайпер на коленях, чтобы оттуда дать свою оценку.

– Она слишком маленькая, чтобы покататься со мной на коньках, – сказала Амелия. – И почему она выглядит как мумия?

– Это ленточки, – сказала я. – Как на подарке.

Впервые я солгала, чтобы защитить тебя, и, словно бы все понимая, ты проснулась в этот самый момент. Ты не плакала, не извивалась.

– Что с ее глазами? – ахнула Амелия, когда мы увидели визитную карточку твоего заболевания: белки глаз отдавали холодной синевой.

В середине ночи на дежурство заступила другая смена. Мы с тобой спали, когда в комнату зашла медсестра. Я вынырнула из сна, зацепившись взглядом за форму, бейдж с именем, пушистые рыжие волосы.

– Подождите, – сказала я, когда она потянулась к твоему одеяльцу. – Поосторожнее.

Она снисходительно улыбнулась:

– Спокойнее, мамочка! Я уже десять тысяч раз проверяла подгузник.

Но это было до того, как я научилась быть твоим голосом. Когда она развернула одеяло, то потянула слишком резко. Ты перекатилась на бочок и пронзительно закричала – не захныкала, как совсем недавно, когда была голодна. Это напоминало тот душераздирающий крик, как в момент твоего рождения.

– Вы сделали ей больно!

– Ей просто не нравится просыпаться посреди ночи.

Для меня не было ничего хуже твоего плача, но затем твоя кожа посинела под стать глазам, а дыхание стало прерывистым. Медсестра склонилась над тобой со стетоскопом.

– Что случилось? Что с ней? – требовательно спросила я.

Она нахмурилась, прислушиваясь к твоей груди, и вдруг ты обмякла. Медсестра нажала на кнопку позади моей койки.

– Синий код, – услышала я, и крохотную комнату вдруг наполнили люди, хотя была глубокая ночь. Слова вылетали из их уст, как ракеты: «гипоксия… газовый состав артериальной крови… SO

[1 - Оксид серы. – Здесь и далее примеч. перев.] сорок шесть процентов… следим за FIO

[2 - Фракция кислорода во вдыхаемой газовой смеси.].