Если бы ты был здесь

– Водопад Виктория.

– Ну вот, ты уже забыл, как меня зовут, – пошутила я.

– Нет, это следующий объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, который мы посетим. Но перед этим я поеду в Зимбабве, а ты останешься здесь. Око за око.

– Договорились, – пообещала я, потому что знала: он ни за что не поедет в Зимбабве один.

А дальше все мои воспоминания становятся очень фрагментарными: сумасшедшая суета в аэропорту, как будто сейчас сезон отпусков, а не очередное воскресенье марта; бутылка воды, которую я покупаю на борту и выпиваю во время полета; журнал «Пипл», который я так и не открываю; касание шасси взлетно-посадочной полосы при посадке, которое выдергивает меня из состояния задумчивого перебирания фактов о моем пункте назначения. Все еще не придя в себя от перелета, я бреду, словно во сне, по незнакомому аэропорту Гуаякиля на материковой части Эквадора, где мне придется провести ночь перед стыковочным рейсом на Галапагосы.

Я также четко помню еще два факта: как мне сообщают, что авиакомпания потеряла мой багаж, и как кто-то меряет мне температуру, прежде чем впустить меня в Эквадор.

Мне не хватает ни моих скудных знаний испанского, ни сил, чтобы объяснить, что мой рейс на Галапагосские острова вылетает завтра рано утром, но наверняка такое случается сплошь и рядом. Я заполняю какой-то бланк на багажной стойке, однако, судя по количеству людей, которые делают то же самое, шансы на то, что я вовремя получу свой чемодан, невелики. Я с тоской думаю о путеводителях, которые положила в него в последнюю минуту. Что ж, ничего страшного. Буду изучать местность при непосредственном с ней знакомстве; и читать о ней мне больше не нужно. В моем рюкзаке есть все необходимое: зубная паста и зубная щетка, зарядное устройство для телефона, купальник, который я положила в ручную кладь как раз на случай, если произойдет нечто подобное. Утром я вернусь в аэропорт и полечу на остров Бальтра, откуда на автобусе доберусь до парома на остров Санта-Крус, а уже оттуда тоже на пароме – до острова Исабела, где пробуду две недели. Надеюсь, в какой-то момент мне удастся воссоединиться со своим чемоданом.

Приняв душ, я заплетаю волосы в косу, подключаюсь к дерьмовому гостиничному Wi-Fi и пытаюсь связаться с Финном по FaceTime. Он не отвечает, но через несколько минут перезванивает сам. На экране телефона я вижу его лицо. На Финне медицинская маска, а сверху – защитный экран для лица.

– Ты долетела! – радуется он.

– Да, – киваю я. – Однако моему чемодану повезло меньше, чем мне.

– Ого! Выходит, я не только отказался от отпуска в райском местечке… Но отказался от отпуска, во время которого ты будешь расхаживать по этому райскому местечку голой?

– Надеюсь, до этого не дойдет, – улыбаюсь я, но внезапно чувствую себя очень уставшей и очень одинокой. – Я скучаю по тебе.

Из динамика моего телефона раздается звук сирены «скорой помощи».

Финн смотрит куда-то влево.

– Мне нужно идти, – говорит он.

– Ты уже видел его? – спрашиваю я. – Вирус?

Мы встречаемся взглядом, и за плексигласовым щитком я замечаю круги под глазами Финна. Сейчас десять вечера. И тут я понимаю, что, пока я спала в самолете, Финн все это время работал и не покидал больницу вот уже двенадцать часов кряду.

– Я только его и вижу, – отвечает он, и связь обрывается.

Мой рейс на Бальтру следующим утром проходит без сучка и задоринки. Но между мной и паромом до моего конечного пункта назначения оказывается морской лев.

Он лежит, растянувшись на причале, и греется в лучах солнца, словно слизняк, подергивая своими усами. Я подхожу ближе к нему с телефоном, думая, что смогу отправить снимок Финну, но в ту минуту, когда я приближаюсь к животному практически на расстояние вытянутой руки, его голова взмывает вверх, а взгляд внезапно останавливается на мне.

Перепрыгнув через его хвост, я со всех ног бегу прочь, а когда зверь, зевнув, хрипло ревет, я чуть не роняю из рук телефон.

Мое сердце все еще бешено колотится, когда я добираюсь до парома. Я оглядываюсь через плечо, уверенная, что зверь гонится за мной по пятам, но морской лев и не думает двигаться с места, он по-прежнему лежит, распластавшись на выбеленном дощатом настиле, словно ленивая собака.

До острова Исабела ходит всего два парома в день, но на вечернем рейсе не так много народу, как я ожидала. На самом деле пассажиров всего трое, включая меня. На ломаном испанском я уточняю у человека, который помогает мне подняться на борт, правильно ли я поняла, что это паром на остров Исабела, и получаю резкий кивок головой в ответ. Я занимаю место на открытой палубе. А потом внезапно мы оказываемся в открытом море, и остров Санта-Крус начинает казаться все меньше и меньше.

Галапагосы – это группа островов, брошенных в океан, словно горсть драгоценных камней – на бархат. Мне кажется, именно так выглядел наш мир после своего рождения – горы, слишком молодые, чтобы плавно переходить в склоны, туман, плещущийся в долинах, вулканы, вспарывающие небесный шов. Некоторые острова все еще покрыты шипами застывшей лавы. Одни окружены водой сонно-бирюзового цвета, другие – впечатляющей пеной волн. Какие-то из островов, как, например, Исабела, обитаемы. До других можно добраться только на лодке, и их населяет лишь причудливая коллекция эндемиков.

Поездка на пароме длится два часа, во время которых меня то и дело обдает брызгами. Воды океана неспокойные, поэтому паром потряхивает и дергает в разные стороны. Лицо пассажира с рюкзаком за спиной, как у завзятого путешественника, приобретает зеленый оттенок, что не предвещает ничего хорошего. Он похож на студента колледжа. Вторая пассажирка, девочка с гладкой коричневой кожей, кажется мне местной жительницей. Она совсем юная – ей лет двенадцать или, может, тринадцать? На ней школьная форма: трикотажная рубашка поло с вышитым на груди гербом школы и черные брюки. Поверх рубашки на девочке надета толстовка с длинным рукавом, хотя на улице довольно жарко. Плечи школьницы сгорблены, в руках она сжимает дорожную сумку, глаза красные. Все в ней будто бы говорит: «Оставьте меня в покое».

Я не отрываю глаз от горизонта и изо всех сил сдерживаю подступившую к горлу тошноту. Мысленно я сочиняю сообщение Финну: «Помнишь, как мы сели на паром из Бар-Харбора в Новую Шотландию, чтобы попасть на свадьбу твоего соседа по комнате, и всем на борту стало плохо?»

Вскоре выясняется, что паром не идет до самой Исабелы. Он останавливается у причала, а затем мы втроем со студентом и школьницей залезаем в водное такси и едем до нашего конечного пункта назначения, Пуэрто-Вильямиль. Я щурюсь на пляж с белым, словно сахар, песком и пальмами, когда студент вдруг заливается радостным смехом.

– Зацени! – кричит он, хватая меня за рукав.

Пальцем он указывает на плавающего рядом с лодкой крошечного пингвина.

Остров становится все ближе, и масса суши словно бы распадается на отдельные ощущения: горячие порывы ветра и ухающие пеликаны; мужчина, взбирающийся на кокосовую пальму и бросающий орехи вниз какому-то мальчику; морская игуана, моргающая желтым, как у динозавра, глазом. По мере нашего приближения к пристани я размышляю над тем, что у Галапагосов с Нью-Йорком нет вообще ничего общего. Здешние тропики кажутся неподвластными времени, ленивыми, отстраненными. Похоже, здесь никто никогда не слышал о пандемии.

Но потом я вдруг осознаю, что на пристани нас встречает орда людей, жаждущих воспользоваться услугами водного такси. Они похожи на загорелых туристов, которые мысленно уже вернулись домой, а потому сейчас толкаются в попытке перекричать друг друга. Какой-то мужчина принимается размахивать пачкой наличных перед лицом нашего водителя, на котором я замечаю выражение крайнего потрясения.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– La isla estа cerrando, – отвечает он.

Сerrando… Я пытаюсь вспомнить, что это значит, перебирая в голове свой весьма ограниченный испанский словарный запас.

– Я не понимаю, – наконец говорю я.

Девочка-школьница молча смотрит на маячащую впереди пристань. Студент смотрит сначала на меня, а затем на орущую толпу. Он спрашивает что-то по-испански у нашего водителя, и тот отвечает потоком незнакомых мне слов.

– Остров закрывается, – резюмирует студент.

Как остров может закрыться?

– Они вводят двухнедельный локдаун, – поясняет паренек. – Из-за вируса. – Затем он кивает на толпу на пристани. – Они все пытаются вернуться на Санта-Крус.

Девочка прикрывает глаза, как будто не хочет никого из них видеть.

Я не могу себе представить, как все эти люди поместятся на пароме. Таксист что-то спрашивает у нас по-испански.

– Он интересуется, хотим ли мы вернуться, – переводит студент, бросая взгляд в сторону парома, пришвартованного на некотором расстоянии от нашего такси. – Это последний паром с острова.

Мне не нравится, когда планы внезапно меняются.

Я думаю о Финне, который велел мне уехать из Нью-Йорка. Я думаю о полностью оплаченной комнате, ждущей меня в нескольких минутах ходьбы от этой пристани. Если остров закрывают на две недели, то, вероятно, они предполагают, что именно столько времени потребуется для борьбы с вирусом. Я могу провести эти две недели, сражаясь с разъяренной толпой за место на обратном рейсе до Нью-Йорка, а затем отсиживаться в нашей квартире, пока Финн работает.

Студент говорит что-то нашему водителю на испанском, а затем поворачивается ко мне и поясняет:

– Я сказал ему, что ты, вероятно, захочешь вернуться.

– Почему?

Он пожимает плечами:

– Потому что ты не похожа на человека, который привык рисковать.

Слова этого парня задевают меня. Небольшой сбой в программе вовсе не означает, что я не могу адаптироваться.