Рассказчица

– Простите! – выпаливаю я. – За бестактность. Я редко разговариваю с людьми. – С беззащитной улыбкой пытаюсь исправить ситуацию единственным известным мне способом: приоткрываю дверь в свою душу, которую обычно держу под замком, чтобы мы оказались на равных, и признаюсь: – У меня тоже никого нет. Мне двадцать пять. Мои родители умерли. Они не дожили до моей свадьбы. Я не приготовлю им обед в День благодарения и не приду к ним в гости с внуками. С сестрами мы чужие – у них есть минивэны, тренировки по футболу, карьеры с бонусами, и они ненавидят меня, хотя и говорят, что любят. – Слова потоком выливаются из меня; уже произнося их, я тону. – Но в основном у меня никого нет из-за этого.

Дрожащей рукой убираю с лица волосы.

Я знаю в мельчайших подробностях, что? видит Джозеф. Стянутая, будто продернутым сквозь нее шнурком, рябая кожа налезает на угол левого глаза. Серебристые зарубки на брови. Лоскутное одеяло из кусочков пересаженной кожи – подобие пазла, фрагменты которого плохо подходят друг к другу. Рот подтянут кверху из-за того, как заживала скула. Проплешина на голове, где больше не растут волосы; ее я закрываю, аккуратно зачесывая набок челку. Лицо монстра.

Не могу понять, отчего я выбрала Джозефа, по сути незнакомого человека, чтобы открыться ему. Может, потому что одиночество – это зеркало и оно узнает себя в других. Руки мои падают, завеса волос вновь скрывает шрамы. Хотелось бы мне, чтобы так же просто было закамуфлировать шрамы, которые остались у меня в душе.

К чести Джозефа, он не ахает и не отшатывается, а спокойно встречается со мной взглядом.

– Может быть, теперь, – произносит он, – друг у друга будем мы.

На следующее утро по пути с работы я проезжаю мимо дома Адама. Паркуюсь на улице, опускаю окно и смотрю на футбольные ворота с сеткой, установленные на лужайке, на коврик с надписью: «Добро пожаловать!», на перевернутый набок зеленый велосипед, который загорает на подъездной дорожке.

Я представлю себе, что сижу за столом в кухне, Адам перемешивает салат, а я раскладываю по тарелкам пасту. Интересно, стены там желтые или белые? А остаток хлеба – вероятно, купленного в магазине, думаю я с легким осуждением, – лежит неубранный, после того как кто-то готовил на завтрак французские тосты?

Вдруг открывается дверь, я громко чертыхаюсь и съеживаюсь на сиденье, хотя Шэннон вряд ли меня заметит. Она выходит из дому, застегивая сумочку, и нажимает на пульт дистанционного управления, чтобы разблокировать дверцы своей машины.

– Давай же, мы опоздаем на прием! – кричит она, и через мгновение из дома вываливается Грейс, она заходится кашлем. – Прикрывай рот, – говорит ей мать.

Я замечаю, что сижу, затаив дыхание. Грейс – это Шэннон в миниатюре, те же золотистые волосы, нежные черты лица, даже такая же прыгающая походка.

– Я пропущу лагерь? – хнычущим голосом спрашивает девочка.

– Да, если у тебя бронхит, – отвечает мать; они обе садятся в машину и уезжают.

Адам не говорил мне, что его дочь больна.

Хотя, впрочем, зачем ему делиться со мной такими вещами? Я не претендую на эту часть его жизни.

Запуская двигатель, я понимаю, что не буду заказывать билеты в Канзас-Сити. Никогда.

Вместо того чтобы ехать домой, я вдруг ловлю себя на том, что ищу в навигаторе адрес Джозефа. Ага, он живет в конце маленькой тупиковой улочки. Останавливаюсь у поребрика и пытаюсь выдумать причину, почему я здесь, как вдруг старик стучит по окну моей машины и говорит:

– Так это вы. – Он держит на поводке Еву. Собака приплясывает у его ног. – Что привело вас сюда? – спрашивает Джозеф.

Я собираюсь ответить, что это случайное совпадение, мол, не туда свернула, или что у меня тут живет подруга. Но вместо этого выкладываю правду:

– Вы.

Лицо старика расползается в улыбке.

– Тогда вы должны зайти ко мне на чай, – предлагает он.

Дом его совсем не такой, как я ожидала. Диваны обтянуты мебельным ситцем, на спинках сидят куклы в кружевных платьях, на пыльной каминной полке – фотографии в рамках, отдельная полка уставлена коллекцией фарфоровых статуэток Хаммель. Невидимое присутствие женщины наложило отпечаток на все.

– Вы женаты, – тихо говорю я.

– Был женат, – отвечает Джозеф, – на Марте. Пятьдесят один очень хороший год и один не такой хороший.

«Видно, из-за этого он и начал ходить в группу скорби», – про себя догадываюсь я.

– Мне жаль.

– Мне тоже, – со вздохом произносит Джозеф, вынимает пакетик с чаем из кружки и аккуратно отжимает его, наматывая нитку на черпачок ложки. – По средам вечером она напоминала мне, что нужно подкатить мусорный бак к дороге. За пятьдесят лет я ни разу не забыл, но она никогда не доверяла мне. Чем сводила с ума. Теперь я все бы отдал, лишь бы снова услышать ее напоминание.

– Я едва не вылетела из колледжа. Мать поселилась в моей комнате в общежитии, вытаскивала меня из кровати и заставляла учиться вместе с ней. Я чувствовала себя величайшей неудачницей на свете. А теперь понимаю, как мне повезло. – Я опускаю руку и глажу шелковистую головку Евы. – Джозеф? Вы когда-нибудь чувствуете, что теряете ее? Что больше не слышите ее голос в голове или не можете вспомнить запах ее духов?

Старик качает головой и говорит:

– У меня другая проблема. Я не могу забыть его.

– Его?

– Ее, – поправляет себя Джозеф. – Столько времени прошло, а я все еще путаю немецкие слова с английскими.

Мой взгляд падает на шахматы, стоящие на буфете позади Джозефа. Все фигуры тщательно вырезаны: пешки в виде крошечных единорогов, ладьи – как кентавры, офицеры – в виде пегасов. Русалочий хвост королевы обвивается вокруг подставки; голова короля-вампира откинута назад, клыки обнажены.

– Это невероятно, – выдыхаю я и подхожу ближе, чтобы лучше рассмотреть комплект. – В жизни ничего подобного не видела.

– Потому что он единственный, – усмехается Джозеф. – Это семейная реликвия.

Я с еще большим восхищением разглядываю шахматы – коробка инкрустирована безупречно подогнанными квадратиками из вишни и клена; у русалки крошечные глазки из драгоценных камней.

– Это очень красиво.

– Да. Мой брат был очень одаренным, – мягко произносит Джозеф.

– Это его работа? – Я беру вампира, провожу пальцем по гладкой головке и спрашиваю: – Вы играете?

– Давно уже не играл. У Марты не хватало терпения. – Он поднимает взгляд. – А вы?

– Не слишком хорошо. Нужно думать на пять ходов вперед.

– Все дело в стратегии, – говорит Джозеф. – И в защите короля.

– А откуда эта идея с мифическими существами? – интересуюсь я.

– Мой брат верил во всевозможных мифических созданий: фей, эльфов, драконов, оборотней, честных людей.

Я невольно вспоминаю Адама; думаю о его дочери, которая кашляет, когда педиатр слушает ее легкие.

– Может, вы научите меня тому, что знаете.

Джозеф становится завсегдатаем «Хлеба нашего насущного», он появляется незадолго до закрытия, чтобы мы могли поболтать полчасика, после чего уходит, а я принимаюсь за ночную работу. Как только старик переступает порог, Рокко кричит мне на кухню:

– Сейдж, твой «бойфренд»!

Мэри приносит Джозефу из святилища отросток лилейника и объясняет, как посадить его в садике на заднем дворе. Она уже не сомневается в том, что после закрытия магазина я отправлю Джозефа домой и все будет в порядке. Собачье печенье, которое я пеку для Евы, становится новинкой в нашем ассортименте.