Абсолютист

– Она держит цветочную лавку возле Тэрнем-Грин.

– А я – “Сэдлер и сын”, мясная лавка на главной улице.

– Ты, надо полагать, сын.

– Был.

– Наверняка добровольцем пошел, – говорит он еще презрительнее. – Небось только восемнадцать исполнилось?

– Да, – вру я. На самом деле мне будет восемнадцать лишь через пять месяцев, но я не собираюсь в этом признаваться, иначе, не пройдет и недели, окажусь опять в Англии с мастерком в руках.

– Небось дождаться не мог? Сделал себе подарочек на день рождения – побежал к сержант-майору: да, сэр, нет, сэр, слушаюсь, сэр – и отдал себя на заклание.

– Я бы и раньше пошел, – отвечаю я. – Да меня не брали, годами не вышел.

Он смеется, но больше не пристает с расспросами – лишь качает головой, словно на меня не стоит и время тратить. Странный тип этот Вульф.

Через несколько секунд по толпе пробегает шумок. Я поворачиваюсь и вижу трех мужчин в жестко накрахмаленной военной форме – они выходят из ближайшей казармы и шествуют к нам. От них прямо-таки разит властью, и меня вдруг охватывает горячая волна чего-то неожиданного. Несомненно, предчувствия. А может, и желания.

– Добрый день, джентльмены, – говорит средний из мужчин, самый старший, самый низкорослый, самый толстый, самый главный. Тон его дружелюбен, что меня удивляет. – Прошу вас следовать за мной. Мы еще не прибыли в точку окончательного назначения.

Мы сбиваемся в толпу и шаркаем вслед за ним. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы разглядеть других – большинство курит и продолжает вполголоса разговаривать. Я достаю из кармана собственный жестяной портсигар и предлагаю сигарету Вульфу, который берет ее без колебаний.

– Спасибо, – говорит он и тут же неприятно удивляет меня, попросив еще одну. Я раздраженно пожимаю плечами, но разрешаю, и он вытаскивает сигарету из-под резинки моего портсигара и сует за ухо. – Кажется, этот тут главный, – он кивает на сержанта. – Мне нужно с ним перемолвиться словечком. Он, скорей всего, меня не послушает, но я все равно скажу свое слово, можешь не сомневаться.

– О чем? – спрашиваю я.

– Оглянись вокруг, Сэдлер. Через полгода из этих людей мало кто останется в живых. Что ты об этом думаешь?

Я об этом вовсе не думаю. А что я должен думать? Я знаю, что люди гибнут, – отчеты о числе убитых ежедневно публикуются в газетах. Но для меня погибшие – лишь имена, цепочки букв, составленных газетным шрифтом. Всех окружающих меня людей я вижу первый раз в жизни. Они для меня пока ничего не значат.

– Послушай моего совета, – говорит он. – Бери с меня пример и вали отсюда, если можешь.

Мы останавливаемся посреди плаца, и сержант со спутниками поворачивается к нам лицом. Мы стоим беспорядочной гурьбой, но он сверлит нас взглядом и молчит, и мы, не обменявшись ни словом, вдруг начинаем выстраиваться в прямоугольную колонну в десять человек длиной и четыре глубиной, так, чтобы расстояние между соседями было не больше вытянутой руки.

– Хорошо, – кивает сержант. – Неплохо для начала, джентльмены. Позвольте приветствовать вас в Олдершоте. Кто-то из вас прибыл сюда охотно, а кто-то – нет. Мы, кадровые военные, понимаем вас и сочувствуем вам. Но ваши эмоции теперь никого не интересуют. То, что вы думаете и чувствуете, не имеет никакого значения. Вы здесь для того, чтобы из вас сделали солдат, и их из вас сделают.

Он говорит спокойно, разрушая стереотипный образ казарменного сержанта, – может быть, для того, чтобы мы успокоились. Может быть, для того, чтобы потом удивить нас внезапной переменой.

– Я – сержант Джеймс Клейтон. Мои обязанности заключаются в том, чтобы за пару месяцев, которые вы проведете тут, превратить вас в солдат. Для этого от вас потребуется не только сила и выносливость, но и ум.

Он прищуривается, оттопыривает языком щеку, разглядывая людей – мальчиков, – выстроившихся перед ним.

– Вы, сэр, – он поднимает трость и указывает ею на парня в центре первой шеренги – в поезде тот успел завоевать себе репутацию острослова и шутника, – как вас зовут?

– Микки Рич, – уверенно отвечает юноша.

– Микки Рич, СЭР! – рявкает человек, стоящий слева от сержанта, но тот взглядывает на него и качает головой.

– Ничего страшного, капрал Уэллс, – говорит сержант. – Рич пока не усвоил наши порядки. Он полный невежда, верно, Рич?

– Да, сэр, – отвечает Рич чуть менее уверенно, особо напирая на слово “сэр”.

– Скажите, Рич, вы рады, что сюда попали? – спрашивает сержант Клейтон.

– Да, сэр! – рапортует Рич. – Доволен, как свинья в навозе!

К взрыву смеха осторожно присоединяюсь и я.

Сержант ждет, пока мы угомонимся, – на лице у него насмешка и презрение, но он молчит. Потом заглядывает сквозь передние ряды и кивает другому солдату:

– А вы, сэр? Вас как зовут?

– Вильям Телль, – отвечает тот, и по рядам снова пробегает смешок.

– Вильям Телль? – переспрашивает сержант, поднимая бровь. – Вот это имечко. Небось привезли с собой лук и стрелы? Откуда вы, Телль?

– Из Хаунслоу, – отвечает Телль, и сержант удовлетворенно кивает.

– А вы? – спрашивает он у следующего солдата.

– Шилдс, сэр. Эдди Шилдс.

– Хорошо, Шилдс. А вы?

– Джон Робинсон.

– Робинсон, – повторяет сержант с коротким кивком. – А вы?

– Филип Ансуорт.

– Вы?

– Джордж Паркс.

– Вы?

– Уилл Бэнкрофт.

И так далее и тому подобное. Вопросы и ответы звучат как ектенья в церкви. Я запоминаю кое-какие имена, но ни один из их носителей не привлекает моего взгляда.

– А вы? – спрашивает сержант, кивком указывая на меня.

– Тристан Сэдлер, сэр, – говорю я.

– Сколько вам лет, Сэдлер?

– Восемнадцать, сэр. – Я держусь за свою ложь.