Мир глазами Гарпа

– Ну, допустим. А дочери-то его сколько лет? – спросил Гарп. – И как ее зовут?

– Хелен. Ей тоже всего пятнадцать. И она носит очки! – лицемерно добавила Дженни. В конце концов, она-то сама относилась к людям в очках очень хорошо; может, и Гарпу они тоже нравятся? – Они из Айовы приехали, – добавила она и прямо-таки почувствовала себя еще более гнусным снобом, чем ненавистные денди из числа учеников Стиринг-скул.

– Секция борьбы, господи, за что? – снова застонал Гарп, и Дженни облегченно вздохнула: он, кажется, забыл о Хелен.

Дженни сама себе удивлялась: как же сильно ей, оказывается, претит возможный «роман» сына с этой девочкой. Девочка, конечно, прелестная, думала она, хотя и неброская; а ведь парни обычно увлекаются броскими девушками. Неужели мне будет приятнее, если Гарп заинтересуется именно такой?

Что касается «именно таких», то Дженни давно уже присматривалась к Куши Перси – пожалуй, слишком дерзкая на язык и чересчур расхлябанная. И похоже, уже в пятнадцать лет порода Перси проявилась в Куши чрезвычайно ярко. Потом Дженни даже обругала себя за это слово «порода».

Для нее это был нелегкий день. Она устала и прилегла вздремнуть. Ее наконец перестал тревожить кашель сына, потому что, видимо, впереди его могут ждать и куда более серьезные проблемы. Причем именно тогда, когда мы наконец-то обрели дом и полностью свободны ото всех, думала Дженни. Придется, видимо, с кем-то обсудить мальчишечьи проблемы – может быть, с Эрни Холмом; она надеялась, что не ошиблась насчет его порядочности и доброты.

Как выяснилось, Дженни была права насчет ощущения покоя и комфорта, которое дает борцовский зал; то же самое почувствовал в нем и Гарп. Понравился мальчику и Эрни Холм. В первый год занятий борьбой Гарп работал очень активно и был вполне счастлив, разучивая разные приемы и захваты. И хотя регулярно получал изрядную трепку от ребят своей весовой категории – более опытных членов школьной команды, – никогда не жаловался. Он уже понял, что нашел свой вид спорта и лучшую для себя форму отдыха; борьба еще долго будет забирать большую часть его энергии, пока дело не дойдет до писательства. Ему нравились поединки и грозные очертания борцовского ринга; нравились почти невыносимые нагрузки на тренировках и постоянная сосредоточенность на том, чтобы не набрать лишний вес. И в тот первый год его занятий борьбой Дженни тоже вздохнула с облегчением: Гарп крайне редко упоминал о Хелен, которая по-прежнему сидела в уголке – в очках, в сером спортивном костюме – и читала. Иногда она все же поднимала глаза – когда слышался особенно громкий удар тела о мат или вопль боли.

А в тот раз именно Хелен принесла в пристройку Дженнины туфли. Дженни была так смущена, что даже не пригласила девочку зайти. Ведь они обе уже чувствовали какую-то особую близость, но в комнате был Гарп, а знакомить их Дженни не хотела. Кроме того, Гарп был простужен.

Однажды в борцовском зале Гарп сел рядом с Хелен. Он чувствовал, что на шее у него зреет прыщ, что он весь мокрый от пота, но у Хелен запотели очки, и Гарп сомневался, что она и строчки-то в своей книге видит нормально.

– А ты много читаешь! – заметил он.

– Не так много, как твоя мать, – ответила Хелен, не поднимая глаз.

Спустя еще два месяца Гарп сказал Хелен:

– Ты себе все глаза испортишь, если будешь читать в такой жарище.

Она посмотрела на него – очки ее на сей раз были совершенно чистыми и так увеличивали ее и без того огромные глаза, что он был просто потрясен.

– У меня глаза уже давно испорчены, – сказала она. – Я родилась с испорченными глазами.

Но Гарпу ее глаза показались очень красивыми – до того красивыми, что он не нашелся, что еще ей сказать.

Потом борцовский сезон закончился. Гарп перешел из младших классов в старшие и записался в секцию легкой атлетики, без всякого энтузиазма выбрав себе летний вид спорта. Он и так был в отличной спортивной форме после борцовских тренировок и запросто пробегал милю; он занял третье место в командном забеге Стиринг-скул на этой дистанции, но выше этого не поднимался уже никогда. На финише Гарп чувствовал себя так, словно только-только начинает забег. («Уже тогда я стал писателем, – писал Гарп годы спустя. – Но только пока еще этого не понимал».) Занимался он также метанием копья, но метал его не очень далеко.

Метанием копья занимались в Стиринге на поле за футбольным стадионом, где ребята большую часть времени тратили на то, что подкалывали копьями лягушек. Позади стадиона имени Сибрука тянулись пресноводные верховья Стиринг-ривер, здесь было утеряно немало копий и перебито немало лягушек. Весна – скверный сезон, думал Гарп, который не находил себе места, скучая по борцовскому залу, – если уж нет тренировок по борьбе, тогда пусть поскорее наступает лето. С такими мыслями он совершал забеги на длинные дистанции по дороге к побережью, к Догз-Хэд-Харбор.

Однажды он заметил Хелен Холм, сидевшую в полном одиночестве с книгой на самом верхнем ряду пустого стадиона Сибрука. Он взобрался по ступеням наверх, постукивая копьем по бетонным стенкам, чтобы не напугать ее и не появиться перед нею совершенно внезапно. Но она не напугалась. Она неделями наблюдала за ним и другими ребятами.

– Ну что, много маленьких беззащитных тварей убил? – поинтересовалась Хелен. – Теперь на других охотишься?

«Хелен всегда, с ранней юности, прекрасно умела выбрать нужное слово», – писал позднее Гарп.

– Ты так много читаешь, что, наверное, станешь писательницей, – сказал Гарп; он старался говорить непринужденно, однако виновато прикрыл ногой наконечник своего копья.

– Никогда в жизни, – сказала Хелен. У нее в этом сомнений не было.

– Ну тогда, может, выйдешь замуж за писателя, – сказал Гарп.

Она подняла глаза и очень серьезно на него посмотрела.

Новые, только что прописанные доктором противосолнечные очки больше подходили к ее широкоскулому лицу, чем прежние, вечно сползавшие на кончик носа.

– Если я за кого и выйду, то за писателя, – сказала Хелен. – Только я сомневаюсь, что вообще выйду замуж.

Гарп-то пытался шутить, и серьезность Хелен привела его в замешательство.

– Ну, – сказал он, – в одном я уверен точно: замуж за борца ты не выйдешь.

– В этом ты можешь быть совершенно уверен, – сказала Хелен. Вероятно, в эту минуту Гарп не сумел напустить на себя достаточно равнодушный вид, потому что Хелен тут же прибавила: – Разве что борец будет заодно и писателем.

– Но прежде всего писателем, – предположил Гарп.

– Да, но настоящим писателем, – загадочно сказала Хелен, готовая, впрочем, тут же разъяснить, что она имела в виду.

Впрочем, Гарп спросить не осмелился. И ушел, оставив ее читать книгу.

Вниз по ступенькам стадиона он брел почему-то очень долго, волоча за собой копье. Интересно, она когда-нибудь носит что-нибудь еще, кроме серого спортивного костюма? – думал он. Позднее Гарп писал, что впервые обнаружил у себя богатое воображение именно тогда, когда попытался представить себе тело Хелен. «Поскольку она вечно ходила в этом треклятом спортивном костюме, – писал он, – мне пришлось вообразить себе ее тело; другого способа увидеть его просто не было». Воображение подсказало тогда Гарпу, что тело у Хелен очень красивое, – и ни в одном из своих произведений он не говорит, что был разочарован, когда наконец увидел его наяву.

Именно в тот день, на пустом стадионе, где он стоял с перепачканным лягушачьей кровью копьем, Хелен Холм впервые разбудила его воображение. И Т. С. Гарп решил, что станет писателем. Причем настоящим писателем – как сказала Хелен.

Глава IV

Окончание школы

Последние два года, проведенные в старших классах Стиринг-скул, Т. С. Гарп писал примерно по рассказу в месяц, но прошло не меньше года, прежде чем он решился показать кое-что из написанного Хелен Холм. Просидев целый год в спортзале, где ее отец тренировал юных борцов, Хелен наконец поступила в частную женскую школу Толбота, и теперь Гарп виделся с нею лишь изредка, по выходным. Иной раз Хелен заходила посмотреть на школьные соревнования по борьбе, и после одного из состязаний Гарп попросил ее подождать, пока он примет душ и приведет себя в порядок, потому что, сказал он, у него в раздевалке кое-что для нее приготовлено.

– Надо же, – сказала Хелен. – Хочешь подарить мне свои старые налокотники?

В тренировочный зал она больше не заходила, даже когда приезжала домой на каникулы. Теперь она носила темно-зеленые гольфы и серую фланелевую юбку в складку; свитер у нее чаще всего был под цвет гольфов, но всегда темный и одноцветный; длинные темные волосы Хелен обычно заплетала в косу и тщательно закалывала на макушке в пучок. Рот у нее был довольно большой, хотя губы тонкие; губной помадой она никогда не пользовалась, и от нее всегда хорошо пахло, однако Гарп пока ни разу не посмел к ней прикоснуться. И не представлял, что к ней вообще кто-то прикасался; она была такая тоненькая и высокая, как молодое деревце, – выше Гарпа дюйма на два, если не больше. Лицо у нее было худенькое, остроскулое, и порой казалось чуть ли не болезненным, но огромные медово-карие глаза за стеклами очков всегда смотрели мягко и ласково.

– Это твои старые борцовские туфли? – спросила Хелен, глядя на большой и пухлый запечатанный конверт.

– Это тебе прочитать надо, – буркнул Гарп.

– Мне много чего прочитать надо, – в тон ему ответила Хелен.

– Но это мое. Это я написал, – пояснил Гарп.

– Надо же! – сказала Хелен.

– Тебе не обязательно читать это прямо сейчас, – сказал Гарп. – Можешь, например, взять с собой, а потом написать мне…

– Мне много чего написать надо, – не сдавалась Хелен. – У меня куча письменных работ не сдана.

– Тогда, может, поговорим об этом позже? – предложил Гарп. – Ты на Пасху приедешь?

– Да, но у меня на этот день уже свидание назначено, – ответила Хелен.

– Надо же, – пробормотал Гарп и протянул руку, чтобы забрать свой пакет.