Дракон не дремлет

Солнце ушло за холмы. Хивел шел к кухне, чтобы взять ужин для Птолемея, когда кто-то тронул его за плечо.

– Не пугайся, мальчик. – Это был воин Том. Он снял с плеча лук и показал Хивелу. – Когда-нибудь натягивал такой?

Хивел неопределенно мотнул головой.

– Этому учиться надо, – сказал Том. – Мы говорим, хочешь воспитать лучника, начинай с его деда. Мы идем поупражняться в стрельбе, пока светло… Хочешь с нами? Тисовая Алиса для тебя слишком длинная, но…

– Нет, – сказал Хивел. – Я… не могу.

Лук был белый и прекрасный. Хивел, разумеется, и раньше видел луки, но ему никогда не предлагали пострелять.

– Зря я над тобой посмеялся. Десятский так сказал. Я… я не хотел тебя обидеть.

Хивел внезапно понял, что Том лишь года на четыре его старше.

«Все, что я знаю о колдовстве».

– Завтра? – жалобно спросил Хивел.

– Завтра меня тут не будет. Десятский сказал.

Значит, и колдуна не будет, так что выбора нет. Хивел хотел ненавидеть воина за его насмешки, но не мог, как не мог ненавидеть Дая? или Дафидда больше чем через два часа после порки, или…

– У меня работа, – сказал Хивел и ушел, оставив Тома с его красавицей Алисой. Когда он вернулся из кухни, их во дворе уже не было.

Сегодня Птолемей ел не так медленно, как накануне. Закончив, он вытер рот, помочился в ведро, жестом велел Хивелу сесть напротив и поправил изодранную одежду.

– В Ирландии любят такую роскошь, – сказал он. – Когда я узнал, что меня все-таки схватят, я нарядился в лучшее. Но на них это впечатления не произвело. Неужели английские лорды так богаты?

– Они носят шелка, – ответил Хивел.

– Да, знаю. Наши шелка. Весь шелк везут через Византий, ты знал?

Хивел мотнул головой.

– Ты считаешь, моя одежда роскошна… была, я хотел сказать?

– Да, очень.

– Обычное дело на улицах Города.

– Константинова града? Византия?

– Других городов в мире нет.

– Там много колдунов?

– Там есть все. Колдуны, купцы, жрецы… короли приезжают в Город и говорят, что лучше быть нищими в Византии, чем королями в их странах…

Птолемей рассказывал о Прекрасном граде, а Хивел слушал, сперва из вежливости, потом все с большим увлечением. Птолемей говорил о милях тройных стен, охраняемых воинами в доспехах кованого золота. Семижды семь ворот ведут в Город, но ни разу в него не входила вражеская армия. Целые войска гладиаторов сражаются в цирке, выстроенном по образцу римского, только куда больше.

Широкие улицы Византия сходятся на форумах с колоннами из порфира, золота и слоновой кости, проходят под арками, прославляющими величие Города и мудрость его строителей, вьются мимо базаров, где любые плоды земли и творения человеческих рук продаются за звонкую монету, признаваемую британцами и китайцами, славянами и африканцами, немцами, и португальцами, и данами… и за которые все купцы мира везут товары к воротам и семи обнесенным стенами портам.

Вода в Город течет по каменным акведукам, нечистоты утекают из него по рукотворным туннелям. В Византии больше дворцов, чем в других городах храмов, больше храмов, чем в других городах дворцов. А в центре столицы высится величайшая из ее красот – Пантеон Киклос София, Круг Мудрости.

– Под его куполом поместился бы любой британский храм; он достигает до неба, до звезд. И внутри него тоже звезды – тысячи золотых лампад, каждая горит во славу отдельного божества. Войти туда уже значит совершить поклонение богам.

– Кто твой бог? – почти шепотом спросил Хивел.

– Тот же, кого чтили строители Киклоса Софии. Совершенство изгиба. Сочленение камней. Время, энергия и точность – они суть истинные боги, хотя, признаю, для божбы другие сподручнее.

Мысли Хивела внезапно вернулись к тому, для чего он пришел.

– Научи меня колдовству.

Птолемей вздохнул.

– Меня везут в Эборак… ваш Йорк, где есть пантеон, чтобы там убить. Быть может, в Йорке я буду перед смертью вспоминать Город.

– Ты обещал научить меня.

– Я обещал рассказать все, что знаю.

Хивел кивнул.

– Колдовство разрушает, – сказал Птолемей. – Каждое заклятие, каждое колдовское действие еще чуточку разрушает творящего. Если у тебя сильная воля, разрушение идет немного медленнее… но, так или иначе, им все заканчивается.

Птолемей умолк. Хивел ждал, внезапно испугавшись, что Птолемей произнесет слова, которые тот наконец и впрямь произнес:

– Вот все, что я знаю.

Хивел задрожал. На сей раз ненавидеть было легко. Он поглядел на цепи. Птолемей плотно закрыл глаза, лицо его побелело.

Хивел ощутил рокочущую дрожь, не телесную, но ментальную. Он смотрел на цепи, опутавшие грудь Птолемея. Глазам стало жарко. Он повел руками, сжал пальцы.

Цепи зазвенели и натянулись, сдавливая колдуну грудь. На рубашке и платье, словно трещины, пролегли складки.

Хивел уставился на колдуна. Пальцы напряглись еще сильнее. И цепи Птолемея, которых он не касался, затянулись еще туже.

Птолемей повернул голову:

– Если ты меня убьешь…

Ему не хватило воздуха договорить.

Хивел расслабил пальцы. Цепи обвисли. Птолемей судорожно задышал.

У Хивела заболела голова. Руки и ноги ослабели, сердце колотилось, как от быстрого бега. Он попытался встать, однако ноги не слушали. Он понял, что сейчас Птолемей его убьет, и все равно попытался уползти на локтях и коленях, которые стали мягкими, будто воск.