Дракон не дремлет

«Я не причиню тебе вреда, ученик, – раздался голос у него в голове. – Силы к тебе вернутся. Это твой первый урок».

Хивел вновь повернулся к Птолемею. Тот сидел, склонив голову набок, и смотрел очень черными и глубокими глазами.

– Время и энергия, – тихо проговорил Птолемей. – Одной энергии мало. Дух соотносится с материей как… я забыл число, какая-то поразительная пропорция. Руками каменную стену не сдвинешь… но если подождать, найти замковый камень, твои усилия дадут желаемый итог. Так и с колдовством. И камни, падая, что-нибудь раздавят. Так и колдовство… Ну что, Хивел, можешь идти?

Хивел попробовал и убедился, что может.

– Тогда доброй ночи… ученик.

Хивел, шатаясь, вышел из сарая, забыв взять тарелку и фонарь. Один раз он оглянулся на Птолемея; колдун улыбался, скаля белые зубы, и во взгляде не было и тени любви.

На кухне Хивел застал Дафидда и Нэнси. Тускло горела сальная свеча. Дафидд пил из стеклянного кубка; Хивел различил запах крепкого бренди.

Нэнси сказала:

– Тебе давно пора спать.

– Я… – Хивел плохо стоял на ногах, словно выпил слишком много пива. – Я колдовал.

– Византиец? – спросил Дафидд и крепче сжал кубок, словно собираясь швырнуть его на пол.

– Я. Я… колдун.

Дафидд напрягся еще сильнее. Нэнси тронула его запястье, и он расслабился… нет, обмяк, как будто умирает прямо сейчас, на этом стуле.

– Твой дядя, – слабым голосом проговорил он.

– Мой дядя был колдуном?

Дафидд никогда не говорил о родных Хивела, кроме того, что все они погибли в бою.

Нэнси сказала:

– Твоя бабка была сестрой Оуэна Глендура.

Просто сказала. Будто в этом нет ничего особенного.

– Послушай, Хивел… сынок, – хрипло, устало проговорил Дафидд. – Глендур заключил союз с византийцами. Они присылали колдунов, воинов. Обещали Оуэну, что помогут освободить Уэльс. Он доверял им… а доверие Оуэна заслужить было нелегко, я знаю.

Он отпил еще бренди.

– Не знаю, правда ли они собирались помочь… или собирались, а потом передумали… или просто честно проиграли, но суть в том, что они поддержали Оуэна. И Оуэна нет. А Империя есть. Задуши меня Огмий, если я с открытым сердцем привечу английских воинов. Суцелл размозжи мне голову, если я склонюсь перед английским королем, но если они хотят отрубить голову этому колдуну, то могут взять мой топор и пусть Эзус благословит удар.

На сей раз Хивелу заплакать не грозило, даже при всей его усталости. Он понял наконец, кому может доверять.

Никому. Ни единой живой душе.

Не проронив больше ни слова, он пошел к своей лежанке, сел, стянул башмаки и провалился в сон.

Змеи обвивали Хивела, сжимали его руки и ноги, силились свалить его и задушить.

В руке у него был меч – белый меч сиял в обступившей тьме. Змеи отворачивали клыкастые головы от света за миг до того, как Хивел их отрубал.

Замах, удар, и левая нога свободна; удар, и свободна правая. Быстрые удары, словно рубишь почки для пирога, и куски змеи, извиваясь, упали с его левой руки. Однако они по-прежнему обвивали правую, пережимая кровь, царапая чешуей кожу.

Свет вспыхнул на рукояти у Хивела за поясом. Он левой рукой выхватил кинжал. Правую тянула к земле переплетенная зеленая масса. Он приставил лезвие и содрал змею, как сдирают шкурку с убитого кролика, даже не задев голую руку.

Шею тянуло назад. Самая большая змея, черно-зеленое чудище в ярд длиной, обвивала Хивелу горло. Показалась узкая головка, заглянула черными глазами в глаза Хивелу, обнажив клыки, точно кривые кинжалы. На каждом клыке висела капелька яда, кипящего и алого, будто кровь.

Хивел обрушил меч и кинжал разом, поймав змеиную голову в скрещение клинков. Горло стиснуло сильнее. Глаза лезли у Хивела из орбит, воздуха не хватало. Он опустил оба клинка. Дымящаяся кровь бежала по его рукам, обжигая кожу. Полуотрубленная змеиная голова повернулась и выбросила раздвоенный язык – лизнуть Хивелу губы.

Хрустнула кость, голова отлетела. Чешуйчатое тело билось в судорогах, стискивая Хивелу шею, и он думал, они умрут вместе. Тут он бросил клинки, потянул за внезапно обмякшие кольца и обрел свободу…

Хивел проснулся в холодном поту. Руки лежали как плети, он мог ими двинуть, но слабо, медленно. Он потрогал пах: нет, не это. Как будто он плыл, лежал на воде, пока мышцы не разучились работать…

Те же ощущения, что после колдовства.

Он попытался встать, но не смог, и ему стало страшно; чем больше усилий он прилагал, тем хуже у него получалось двинуться и тем сильнее он пугался. Ему случалось видеть загнанных лошадей: все в пене, они бились и дрожали на земле, прекрасные животные, превращенные бездумным ездоком в умирающее нечто с жутким взором.

Кое-как Хивел натянул башмаки, встал. Все вокруг плыло, вращалось и завывало в ушах.

Через мгновение он понял, что часть света и шума ему не мерещится: факелы и крики воинов во дворе.

Появился Дафидд в шоссах и рубахе, со светильником, заправленным рыбьим жиром. Пламя дрожало и распространяло вонь.

– Ты здесь, – проговорил Дафидд. – Что ж, и то хлеб.

– А что…

– Колдун сбежал. Вырвался не пойми как. – Дафидд оглядел Хивела с ног до головы и спросил очень тихо: – Это ты его освободил?

– Нет, – ответил Хивел и, еще не договорив, понял, что солгал.

Дафидд кивнул:

– Само собой. Извини, сынок. Я…

«Испугался», – мысленно закончил Хивел.

– Твой дядя Оуэн был… – Дафидд вновь не договорил. Он вытер свободную руку о край рубахи и вышел.

Хивел дождался, когда затихнут его шаги, и принялся набивать сумку вещами из сундучка. Потом надел лучший плащ и тихо-тихо вышел во двор.

Десятский кричал, пытаясь выстроить своих людей и решить, как прочесывать местность. Мелькали фонари, желтовато поблескивала сталь. Воины притоптывали, выдыхая морозный пар. Хивел плотнее закутался в плащ и выскользнул незаметно.

Он не знал, как искать Птолемея. Идет тот в горы, или вниз по реке, или по дороге, прячась в стороне от прохожих?

Хивел остановился и замер.